— Смотрите, смотрите! — кричал Ричард, увидев вдалеке противника. — Они в смятении. Они не ждали нас. Вперед! Вломим им во имя Господне!

И вновь он был впереди всех, высоко вздымая над головой свой грозный меч, носящий грозное имя Великого Карла. И вновь сей меч одним из первых звякнул о сталь меча врага. Самый же первый удар нанесли по рядам киприотов могучие аквитанские копейщики и блистательные английские лучники, непревзойденные в искусстве стрельбы. Сражение было выиграно, едва начавшись. Рассыпая полки киприотов, сбрасывая их в реку, крестоносцы очень быстро стали попросту добивать тех, кого уже вчера одолели.

Но и этого мало. Преследуя врага вдоль берега речушки, Ричард, и тут впереди всех, кричал весело:

— Исаак! Где ты, Исаак, деспот трусоватый?

И вдруг прямо пред ним встал разгневанный всадник на великолепной лошади белоснежной масти и хрипло остановил его свирепым басом:

— Энтауфа! Алаксон фимос!

А другой воин-киприот тотчас перевел Ричарду:

— Вот перед тобой деспот Исаак. И он называет тебя хвастливым сердцем.

Вмиг сражение угасло. С обеих сторон ожидали, что последует за этою встречей двух монархов.

Не успел Ричард как следует разглядеть лицо своего врага, как оно скрылось под забралом. Оруженосец передал деспоту копье-фрамею. Ричарду подали боевой ланс.

— Переведите деспоту, что я доволен им, его прервавшимся бегством, и горжусь, что могу сразиться с ним, — сказал король Англии, опуская забрало.

Киприоты и крестоносцы расступились, освобождая площадь для поединка двух вождей. Отъехав на некоторое расстояние назад, Ричард развернулся и взмахнул рукой. Тотчас Исаак пустил своего белоснежного коня вскачь, и Ричард последовал его примеру. Мгновение они сближались, у Ричарда екнуло под сердцем — что, если сейчас он будет выбит из седла, как на турнире в Мессине? Этого не должно произойти! Нет! Не должно!

Исаак вдруг, не дожидаясь столкновения, резко подбросил свою фрамею и мощно швырнул ее в Ричарда, так что Ричард даже ахнул — острие брошенного в него копья промелькнуло на расстоянии вытянутого пальца от его виска, чудом не задев, не попав, не убив… В следующий миг острие его длинного ланса ударилось точно в щит кипрского деспота, и Исаак не удержался в седле, белый конь выскользнул из-под него и побежал дальше, а деспот позорно рухнул на землю.

— А-а-а-а-а-а!!! — заорал Ричард во всю глотку, не веря своему счастью. Вышибить противника с первого раза! Он тотчас врезался в перепуганные ряды киприотов, которые запросто могли и убить удачливого короля, но он не дал им очухаться, схватился за древко знамени, вырвал его из руки знаменосца, развернул коня и поскакал к своим. — А-а-а-а-а!!!

Сладчайшие мгновения! Победа в битве, победа в поединке с вражеским предводителем, да еще и захват знамени! Трудно было верить такому счастью. А вокруг уже опять кипел бой, ряды киприотов смешались с рядами крестоносцев, и все рубили, молотили, беспощадно били друг друга.

— Где Исаак? Где Исаак? — кричал Ричард, рыская глазами.

— Вон он! — воскликнул барон Меркадье, указывая вдаль.

Деспот Исаак, успев пересесть на другую лошадь, на сей раз вороной масти, стремительно удалялся с места своего позора.

— Догнать! Догнать бы! — воскликнул король Англии.

Но для того чтобы броситься в погоню за побежденным деспотом, следовало сначала прорваться сквозь строй киприотов, отчаянно сражающихся за жизнь убегающего монарха, задерживая крестоносцев ценою собственных жизней. Они рычали как звери, отбиваясь, сдерживая натиск, и гибли… Когда наконец стена этих храбрецов рухнула, было уже поздно — Исаак Комнин успел далеко ускакать, спасшись от плена.

Вскоре после этого битва прекратилась. Войско киприотов было почти полностью истреблено, лишь горстка, не более сотни, сдалась в плен. Ричард торжествовал. Победа была честная, сокрушительная, блистательная. Пленники подтвердили — знамя, которое он захватил и не выпускал из рук, было знаменем самого деспота Исаака. И, разглядывая сей стяг, Ричард удивлялся. И было чему удивляться, было от чего задуматься: «А явь ли это? Не сон ли это?»

— Смотри, Робер, — озадаченно мычал Ричард, показывая своему верному тамплиеру стяг Исаака. — Что за чертовщина?

— Да уж… — в свою очередь дивился Робер.

Знамя кипрского деспота, словно бы в насмешку, являло собой полотнище, поделенное надвое. Одна половина его была белая с алым крестом, а другая — лазурная с золотыми лилиями. Будто знамя Ричарда соединилось со знаменем короля Франции Филиппа-Августа.

— Как это понимать, Робер? — спросил Ричард.

— А так и понимать, что орел сей византийский обречен Исааком быть под мусульманским полумесяцем.

— При чем тут… — молвил было Ричард и вдруг… О ужас! Он понял, что видит перед собой совершенно иное знамя. Белое полотнище с огромным полумесяцем, на нижнем роге которого сидит двуглавый византийский орел. Его стало мутить. Он передал знамя Роберу де Шомону, слез с седла и упал лицом в траву.

Неужто он сходит с ума? Как могло ему привидеться сначала одно знамя, а потом — другое?

Да ведь это было истинное виденье! Вот оно, то самое, о чем прежде приходилось читать лишь в житиях святых. Он увидел будущее знамя Кипра. Стало быть, Кипр будет поделен между Англией и Францией. Его посетило знамение будущего!

— Ваше величество! Ваше величество! — звали Ричарда.

Рядом, у самого уха, кто-то странно гоготнул. Ричард приподнял лицо и увидел прямо перед собой полные муки глаза смертельно раненного киприота, пытающегося зажать ладонью кровохлещущую рану в горле. Ужаснувшись, король Англии встал на ноги и приказал:

— Прекратите мучения этого смелого воина.

В задумчивости возвращался Ричард в Лимасол. Если верить сегодняшнему видению, вновь получается, что он в одиночку воюет здесь, на Кипре, а в итоге остров будет поровну поделен и половина достанется Филиппу-Августу, который конечно же сейчас ничего не предпринимает в лагере под Сен-Жан-д’Акром, а сидит и дожидается, когда придет Ричард воевать за него.

Беренгария встречала своего жениха у восточных ворот города. Увидев ее, король вмиг забыл про бывшие и будущие обиды на короля Франции. В душе у него потеплело. Он приказал подать ему знамя деспота Исаака и, приблизившись к Беренгарии, швырнул его к ее ногам:

— Вот стяг побежденного ныне врага нашего! Топчи его, любовь моя! Только для славы твоего имени я одержал полную победу.

— Не говори так, жених мой возлюбленный, — ответила принцесса. — Ты разгневаешь Того, во имя которого в действительности совершаешь свои подвиги.

Она взглянула на поверженное к ее ногам знамя с двуглавым орлом и полумесяцем и наступила на самый край полотнища. Ричард соскочил с коня, припал на одно колено перед невестой и поцеловал ее руку.

— Львичка милая! Славя твое имя, я славлю образ Той, которая незримо присутствует в тебе, а значит, и Того, кого Она родила, а значит, и Того, кто послал Его на крестные муки. И пусть будет впредь так. Пусть все рыцари знают, что, совершая подвиги во имя прекрасных дам, они возвеличивают Богородицу. Возвеличивая Богородицу, они славят имя рожденного Ею Сына. А славя Сына, славят и Отца.

— Да здравствует Львиное Сердце! — воскликнул Робер де Шомон, и сотни глоток подхватили здравицу в честь Кёрдельона.

Тишина наступила не сразу. Когда вошли из сада в дом, миновав экседру, в ушах еще клокотал шум пира, хвалебные крики, звуки арф, авлосов[59], лютней и лир, гром свадебных барабанов. На мгновенье Ричарда охватило отчаяние — как быстро летит время! Казалось, только что окончились битвы с киприотами, только что произошел славный поединок с Исааком, только что было брошено его знамя к ногам Беренгарии… А вот уже и свадьба миновала…

— Как тут тихо, — прошептала Беренгария взволнованным голосом. — Почти не слышно звуков пира.