— Как раз и я тогда приплыл на одном из кораблей вместе с Жаном де Бриенном и епископом Бове, — вставил Бодуэн де Бетюн. — Конец августа, жара стояла неимоверная.

— А Конрад оставался в Тире? — спросил Ричард.

— Разумеется, — ответил де Дрё. — Он и не собирался брать Сен-Жан-д’Акр. Город был нужен королю Гюи. Ну и нам, конечно, ибо в Тире для всех было маловато места.

— Кажется, Конрад ни с кем не хочет делить первенства? — спросил дон Антонио Никомедес д’Эстелья.

— Это его и погубит, — молвил Ричард. — Когда мы без него возьмем Иерусалим-сюр-мер и Иерусалим-сюр-терр, никакого первенства за ним не останется. Продолжайте, эн Ролан.

— Так вот. С прибытием большого количества крестоносцев и приходом рати Саладина установилось прочное осадное положение. Саладину удалось укрепить гарнизон крепости, пополнив количество защитников и поставив во главе их своего родственника, курда Богаэддина по прозвищу Каракуш, что значит — Черный Пояс, ибо на нем всегда надет пояс какого-то иранского святого. Уверяют, будто тот, кто носит этот пояс, неуязвим ни для стрелы, ни для меча, ни для ножа, ни для любого другого колющего и режущего оружия.

— В таких случаях, — усмехнулся Ричард, — всегда можно найти какое-нибудь неожиданно глупое орудие убийства. Скажем, горошина, ловко вплюнутая в глаз, или девственная плева самки василиска, если ее умудриться сунуть в левую ноздрю.

— Смех смехом, — вздохнул граф де Дрё, — а Каракуш и впрямь за два года осады убедил всех нас в том, что он столь же превосходный вояка, как и Саладин.

— Столь же?! — удивилась Беренгария.

— Почти, — кивнул де Дрё. — Если, когда мы пытались захватить Сен-Жан-д’Акр в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, город можно было взять решительным приступом малого числа нападающих, то впоследствии, благодаря руководству Богаэддина, его трудно стало брать и огромным войском.

— Как же вы позволили Саладину прорваться к городу и укрепить его? — спросил дон Антонио.

— Это было плодом его четырехдневных усилий, — отвечал рассказчик. — К Рождеству Богородицы мы полностью обложили Акру со всех сторон, но вскоре Саладин предпринял мощное наступление на наши порядки. Его поддержал и гарнизон крепости. Там, в равнине, к востоку от города, в море вливается река Бел. На ее берегах и в низменностях вокруг города развернулось сражение. В день Крестовоздвижения битва достигла самого накала. Мы стояли крепкой стеной. Когда падал передний человек в ряду, на его место тотчас вставал другой. К вечеру того дня всем казалось, что мощный натиск Саладина сломлен. Увы, на следующее утро сражение возобновилось с прежней силой, и тут мы не удержались, дрогнули. В итоге Саладину удалось завоевать доступ к городу. Мы ждали, что он начнет развивать успех и набросится на наш лагерь, но, видимо, его силы тоже истощились. Наступило затишье. А через неделю к нам прибыло новое значительное пополнение. Ландграф Людвиг фон Тюринген привел множество немецких крестоносцев, кроме того, прибыли еще итальянцы, а главное — ландграфу удалось уговорить Конрада, и тот тоже пришел сюда с войском.

— Пришел-таки! — покачал головой Ричард. — Все-таки он не такой уж заносчивый.

— Спору нет, — согласился де Дрё. — Он честный малый и храбрый воин. Они тогда даже помирились с Лузиньяном. Да и Гюи стал совсем не таким, каким он запомнился всем по несчастной Хиттинской битве. Бесчестие Хиттина возродило в нем мужество.

— Да, и на Кипре он здорово отличился, — подтвердил Ричард.

— В первых числах октября, — продолжал рассказчик, — мы подготовили мощное наступление и двинулись четырьмя многочисленными полчищами. Первое возглавлял Гюи де Лузиньян, второе — Конрад, третье — тамплиеры, четвертое, сплошь из немцев и фризов, — Людвиг фон Тюринген. Лагерь и обоз остался под охраной Годфруа де Лузиньяна. Сшибка произошла страшная. Правое крыло и середина мусульман вскоре рухнули под нашим натиском и обратились в бегство. И тут мы совершили роковую ошибку. Вместо того чтобы сначала всем вместе разгромить левое крыло, мы, в упоении победой, устремились гнать неприятеля в сторону Галилейских гор и удалились более чем на лье от Сен-Жан-д’Акра. Тем временем же левое крыло, возглавляемое самим Саладином, не только выдержало сокрушительный натиск, но и вскоре смело двинулось в нападение. До нас, бросившихся в безрассудную погоню за отступающим неприятелем, дошел страшный слух, что, пока мы тут взбираемся в горы, Саладин захватил наш лагерь. Теперь уже нам пришлось отступать, а подлые сарацины лупили нас в спину, убивая сотнями. В итоге мы отступили за реку Бел с такими потерями, что весь первоначальный успех сражения пошел насмарку, а Саладин, вместо того чтобы оплакивать горечь поражения, торжествовал победу. Превосходя в три раза его войско, мы потеряли втрое больше убитыми.

— Вероятно, Саладин нарочно приказал правому крылу и середине бежать, а сам держал более сильное левое крыло для наступления, — сказал барон Меркадье. — Он весьма хитер, этот лучший военачальник Востока.

— Хитер и коварен, — добавил де Бетюн. — После той битвы он велел собрать все трупы крестоносцев и бросить их гнить в реку Бел. Установился восточный ветер, и зловоние неслось от реки в нашу сторону.

— На войне как на войне, — вздохнул Ричард. — Победа — дитя от брака доблести с коварством.

— Вскоре после той печальной битвы, — продолжал де Дрё, — в нашем стане опять начались раздоры. Конрад уверял, что там, где Гюи де Лузиньян, там будет вечный Хиттин. Однако пришло новое пополнение, мы зализали раны и вновь окружили Иерусалим-сюр-мер от моря до моря, укрепили свой лагерь сильными валами и рвами. Мы поняли, насколько велик наш враг Саладин. Нам удалось овладеть гаванью Маркграфа — главной акрской пристанью, и теперь наши корабли имели надежное пристанище. Саладин тоже получил подкрепление, но начались дожди и холода, местность вокруг города раскисла, военные действия вести было невозможно, а до нас дошло радостное известие о том, что император Фридрих Барбаросса выступил из пределов своей державы с несметным немецким войском и движется к нам на помощь. Эта весть согревала нас в зимнюю стужу лучше всякого костра.

— А здесь что, бывает холодно зимой? — удивилась Беренгария.

— Еще как, ваше величество, еще как, — ответил граф де Бетюн.

— Что, и снег есть?

— И снег, прекраснейшая из всех королев на свете.

— Надо же! А я была уверена, что в Святой Земле всегда лето. Разве в Евангелии где-нибудь упоминается про снег? Или в Ветхом Завете? Я что-то не упомню.

— Простите, ваше величество, — сказал Амбруаз. — Он упоминается, и даже весьма часто. «Омыеши мя и паче снега убелюся».

— Ах, ну да! Пятидесятый псалом! — покраснела от стыда Беренгария. — А ведь и верно, «паче снега»…

— Помимо того, — продолжил Амбруаз, — проказа в Священном Писании часто сравнивается со снегом. Исайя говорит о том, что снег падает с небес, но никогда на небеса не возвращается. Иов говорит о душах грешников, что преисподняя забирает их, как жара — снег. Нет, зимы тут, как явствует, всегда бывали снежными.

— Вот и в ту зиму накануне Рождества выпало много снега, — снова заговорил граф де Дрё. — Надо сказать, это была хорошая зима. Продовольствием мы снабжались вдоволь. Для тех, кто непереносимо страдал от отсутствия женщин, имелось множество маркитантов, в палатках у которых можно было обильно угощаться и вином, и едой, и женщинами — только плати. В общем, ожидая Барбружа с его немцами, мы весело проводили время и надеялись, что весна дарует нам полную победу. Из Италии в гавань Маркграфа поступал лес, из которого в марте мы построили три огромные осадные машины. Они были выше неприятельских стен, пятиярусные, и в каждом ярусе достаточно места и для метательных орудий, и для таранов, и для значительных по численности воинских отрядов. В апреле мы подвели их к стенам города, и Саладин снова начал войну. Увы, успех снова был на его стороне.

— Башни погибли? — с досадой вскрикнул Ричард.