Пробыв некоторое время в Эммаусе, король и принц спустились назад в вади Ас-Сарар и там, вблизи Рамлы, расстались как старые и добрые друзья.

Возвращаясь в Яффу, Ричард обдумывал значение состоявшихся переговоров. У него родился замечательный, по его мнению, замысел — продолжать эти переговоры, выдвигать новые благородные условия и предложения, усыпить, убаюкать ими Саладина, а потом, когда султан менее всего будет готов к войне, внезапно совершить львиный прыжок на Иерусалим. Конечно, подобное коварство разъярит Саладина, но оно же и вызовет в нем восхищение, ибо таков Восток: любезность, смешанная с коварством, здесь любимое лакомство.

Он никого не посвятил в свой замысел, даже Беренгарию, хотя все вокруг требовали от Ричарда объяснений, чего он хочет и как намеревается действовать далее. Ричард увиливал от ответов, всеми способами оттягивая новый военный совет, на котором должно было решиться, когда же идти на Иерусалим.

На второй неделе Рождественского поста Аладиль вновь приехал в Яффу с подарками от себя и от султана Саладина. Он ехал верхом на той самой лошади, которую в прошлый приезд Ричард подарил ему, и круп лошади был покрыт тигриной шкурой. Король Англии снова устроил ему пышный прием и отдарился щедрыми подарками. Правда, теперь пришлось делить общение с недавно прибывшим из Акры королем Гюи, который был чрезвычайно удивлен столь роскошным приемом, оказываемым брату заклятого врага. Еще более он удивился и рассердился, когда Ричард и Аладиль некоторое время разговаривали по-арабски. Прошлые уроки пошли на пользу, и Ричард уже гораздо увереннее строил предложение. Наконец, к облегчению Лузиньяна, английский король вытер со лба пот и сказал:

— Пощадите, ваше высочество, больше не в силах общаться с вами на вашем великолепном языке. Устал. Вы должны меня понять.

— Конечно, конечно! — закивал любезный Аладиль. — Да и я мечтаю поговорить по-французски. За те две недели, что мы не виделись, у меня не было такой возможности.

И они стали говорить по-французски. Лишь в завершении обеда, во время которого Аладиль особенно восхищался тунцами, приготовленными по-марсельски, Ричард позволил себе заговорить о предложениях Саладина и выдвинуть свои, новые:

— Я все обдумал и соглашусь с тем, что предлагает великий султан Салах-ад-Дин. К весне, когда можно будет, не подвергая себя опасности, пуститься в морское путешествие, я все приготовлю к отплытию, и мы заключим договор на два года.

— Ты все же решил отчалить? — спросил Ричарда король Гюи.

— Увы, мой друг, — вздохнул король Англии. — Только что я получил известие о том, что подлый Филипп-Огюст осадил Ле-Ман, колыбель моего покойного отца.

— Ай-яй-яй! — покачал головой Гюи.

— Какое бесстыдство! — возмутился принц Аладиль.

— Да, неслыханное, — снова тяжко вздохнул Ричард. — Так вот. Теперь я более чем уверен, что мое присутствие там необходимо, и весной мне придется плыть на родину — воевать с Филиппом-Огюстом. Так вот, любезнейший Аладиль, получив ваши благородные предложения, я долго думал и решил расширить рамки наших условий, обязательств и соглашений.

— Вот как? — вскинул брови Аладиль. — Я весь превращен в ухо. Слушаю вас, Альб-аль-Асад.

— Вы знаете о моей сестре, вдовствующей королеве Сицилии, Жанне. Она сейчас находится в Триполи и, конечно, тоскует по своему покойному супругу, Гийому Доброму. Я беспокоюсь о ней и хотел бы найти для нее достойную замену.

— И каковы же итоги ваших поисков?

— Мне кажется, я уже нашел соискателя ее руки. Что, если вы возьмете ее в жены, дорогой Аладиль?

Гюи так и поперхнулся кебабом.

— О, благодарю вас, Мелек-Риджард, — с трепетом отвечал Аладиль. — Но…

— Что? Вам разве не хотелось бы породниться со мной? Разве это было бы плохо, если б сестра льва вышла замуж за брата тигра?

— Львы и тигры не скрещиваются! — фыркнул Гюи.

— Это было бы прекрасно, — отвечал Аладиль на вопросы Ричарда, не обращая внимания на развязный тон Лузиньяна. — Но у меня уже есть две жены.

— Но ведь никто не воспретит вам иметь третью?

— Мне — никто, а вот захочет ли ваша сестра? Да и к тому же как на это посмотрят крестоносцы?

— Крестоносцы нисколько не возмутились, когда Конрад Монферратский объявил, что сотрет в порошок меня и короля Гюи. — Говоря это, Ричард многозначительно посмотрел на Лузиньяна, и тот мгновенно обиженно надулся:

— Да уж, да уж… Кстати говоря, кстати говоря…

— Так вот, — продолжал Ричард. — Конечно, Конрад и его присные поднимут шум. Но мне наплевать на это. А что касается моей сестры, то, конечно, не исключено, что она воспротивится идти за вас в качестве третьей жены, но вы такой красавец и столь благородны, столь изысканны… Чутье подсказывает мне: вдоволь поломавшись, она согласится. А? Гюи! Согласится Жанна быть женою такого молодца?

— Согласится, эн Ришар, — прищурившись, хрюкнул Гюи. — Если ее еще и как следует подпоить.

— Ваше величество, вы несносны! — захохотал Ричард.

Потом, провожая Аладиля, Ричард улучил мгновенье, когда их никто не слышал, и сделал принцу еще одно, совсем уж головокружительное предложение:

— Слушайте меня, дорогой Аладиль. Вы не представляете, как я люблю вас. Мне и впрямь хотелось бы породниться с вами и вашим братом через мою сестру, но не только породниться семьями, а породниться и в государственном смысле.

— Как? Не понимаю!

— Не перебивайте меня, я не хочу, чтобы кто-то услыхал нас, и спешу объясниться. И вы и я прекрасно отдаем себе отчет в том, что Иерусалим-аль-Кодс является постоянным предметом раздоров. В лагере крестоносцев назрела страшная вражда между Гюи и Конрадом, которая вот-вот выльется в вооруженное столкновение. В лагере султана Саладина тоже идут споры о том, кому обладать Аль-Кодсом. Мы предложим дерзкое, но благоразумное разрешение всех споров. Вы женитесь на моей сестре, и я объявляю вас королем и королевою Иерусалима.

— Аллах кирим!

— А Саладин объявляет вас иерусалимским эмиром. И после этого мы все вместе затыкаем рты недовольным. Кто бы ни возмутился — мы сотрем их в порошок. Это будет неслыханное объединение двух миров. Востока и Запада. Мира, стоящего за спиной у Ричарда, с миром, подвластным султану Салах-ад-Дину. Что вы думаете об этом?

— Я потрясен подобным предложением! Скажите, Мелек-Риджард, могу ли я пересказать наш разговор Салах-ад-Дину?

— Да, конечно, ради этого я и заговорил с вами.

— Что, опять рассыпаетесь в любезностях? — спросил подкравшийся Гюи. — Опять делаете друг другу предложения?

— Я предложил султану Саладину поохотиться вместе, — поспешил соврать Ричард.

— О, это было бы великолепно! — захохотал Лузиньян. — Конрад захлебнется в собственной желчи. Что, Аладиль, захочет ли Саладин войти в наше охотничье сообщество?

— Полагаю, захочет, — улыбнулся принц, но по лицу его было видно, насколько он удивлен, озадачен, растерян и не знает, дурачат его или все это не шутки.

В такой полурастерянности-полурастроганности он и простился с Ричардом Львиное Сердце.

Кончился ноябрь, прошла первая неделя декабря, наступила вторая, а от Саладина и Аладиля не было никаких вестей. Видно, они крепко задумались над предложениями Ричарда и не с одним своим мудрецом обсуждали их. Тем временем переговоры с мусульманами становились все более и более подозрительными, и крестоносцы от Яффы до Триполи начинали сильно роптать против Ричарда. Предложение выдать замуж за Аладиля вдовствующую королеву Сицилии вызывало особенное негодование. Про Ричарда складывались небылицы, будто он готовится принять мусульманство, завести себе гарем, будто он совсем перестал говорить по-французски и изъясняется исключительно на арабском наречии. Сестра Жанна прислала Ричарду гневное письмо, в котором яростно отвергала какую-либо возможность вести с ней переговоры о столь небывалом замужестве. «Спасибо, братец, что не записал меня в полк маркитанток!» — писала она. Ричард очень смеялся, читая ее обиженное послание. Ведь он вовсе и не собирался выдавать бедную вдову замуж за сарацина, и вскоре это всем должно будет стать понятным. Тогда все поймут, что Ричард и впрямь великий властитель, и будут еще каяться, что возводили на него напраслину.