Ричард решил немного отдохнуть в доме у скорняка Христиана. Дня два-три. А тем временем Роберу было поручено отправиться в Вену и разнюхать, какая там обстановка, не ищут ли случайно английского короля.

Расставаясь, Ричард дал тамплиеру свой перстень с изображением цветущего дрока и сказал:

— Сей талисман сбережет тебя. Ступай, Медвежье Сердце, я буду ждать тебя с нетерпением.

— Я скоро вернусь, эн Ришар, — сказал в ответ Робер и с улыбкой на устах исчез.

Ричард еще не знал, что это были последние слова, которые им суждено было сказать друг другу. В Вене старый тамплиер не сумел не привлечь к себе внимания. Его схватили, а обнаружив у него перстень с дроком и анаграммой Ричарда, выгравированной на внутренней стороне перстня, отправили к герцогу Леопольду. Тот мигом узнал коннетабля ордена тамплиеров, преданного Ричарду до кончиков ногтей, и стал допрашивать, где находится король Львиное Сердце. Робер, само собой разумеется, отмалчивался, его стали пытать и запытали до смерти. Умирая, он в бреду промолвил:

— Эн Ришар! Я ни слова не сказал им про львиный хвост.

К несчастью, один из палачей был родом именно из деревни Эрдберг и хорошо знал, кого зовут Львиным Хвостом. Ранним утром двадцать первого декабря отряд из двадцати человек явился в дом скорняка Христиана Лёвеншванца и обнаружил там самого Ричарда Львиное Сердце. Через час пойманный король-крестоносец уже предстал перед герцогом Леопольдом.

— О! Ваше величество! — счастливо воскликнул герцог. — Как я рад видеть вас у себя в Вене! Кто бы мог подумать, что вы сами явитесь ко мне просить прощения за поруганное в Акре знамя Австрии. Однако как скромно вы одеты! Вы стеснены в средствах? Те деньги, что мы обнаружили у вашего недотепы тамплиера, были у вас последними?

— Что с Робером де Шомоном? — спросил Ричард.

— Увы, бедняга отошел в мир иной. Он умер от горя, что ему пришлось назвать место вашего временного пристанища в Эрдберге.

— Понимаю, вы пытали его и замучили до смерти, — тяжело вздохнул Ричард. — Распорядитесь, чтобы мне вернули мой меч. Не бойтесь, я не намерен марать его трусливой австрийской кровицей.

— Да и мы не собираемся проливать вашу кровь, — с ненавистью сощурился Леопольд. — Тем более что, по всей вероятности, в ваших жилах давно уже течет вонючее прокисшее вино.

— Прошу вернуть мне меч, — повторил Ричард, — и немедленно переправить меня к герцогу Баварскому и Саксонскому.

— Это исключено, — покачал головой герцог Австрийский. — Для начала хотя бы встаньте на колени, извинитесь передо мной и поцелуйте знамя Австрии. Если вы сделаете это, я, быть может, и отправлю вас к Вельфу. Эй! Подать сюда знамя!

Когда серебристое знамя с черным австрийским орлом поднесли к Ричарду, он некоторое время смотрел на полотнище, размышляя — плюнуть или высморкаться. Но решил, что это будет чересчур, взял нижний угол знамени и вытер им пот со лба. Австрийцы в негодовании схватились за мечи.

— Не трогать его! — закричал Леопольд. — Связать ему руки — и прочь из Вены этого прыщавого неудачника! Отправить его в замок Дюренштейн. Содержать в строгом заточении, но кормить, поить, заботиться о его здоровье. За этот львиный огрызок мы получим хорошие денежки.

Замок Дюренштейн, расположенный на живописном берегу Дуная, оказался весьма уютным местом заточения. Леопольд не случайно выбрал именно его — владелец замка, граф Дюренштейн, был одновременно и преданнейшим слугой герцога, и поклонником короля-трубадура. То есть он и следил за Ричардом строго, и не притеснял его. В первый же день в честь сиятельного узника был устроен пышный пир, во время которого шпильманы [146] на ломаном французском языке пели хвалебные песни королю Львиное Сердце. Здесь же ему возвратили его меч, взяв с него слово не применять Шарлемань против австрийцев, покуда он находится в Дюренштейне.

Через четыре дня наступило Рождество, и в Дюренштейне вновь было веселье. Сам Леопольд приехал сюда и, видя, как его подданные любят короля Англии, развлекающего их своим дивным пением, смягчился.

— Ваше величество, — сказал он, — так и быть, я прощаю вас, не требуя извинений и целования нашего стяга. Ради светлого праздника Христова Рождества. Вы можете жить в замке свободно, без стеснений. Вам будет запрещено лишь покидать его пределы. Полагаю, ваша участь скоро решится.

— Благодарю, — скрепя сердце сказал Ричард. — Вы великодушны, эн Леопольд. С вашей стороны было бы еще более великодушным, если бы вы позволили моей жене Беранжере и некоторым друзьям прибыть сюда и разделить со мной мое заточение.

— Нет, исключено, — решительно возразил герцог. — В этом случае нам пришлось бы раскрыть тайну вашего местопребывания. Но я прикажу, чтобы к вам приводили лучших женщин.

— Вот этого не надо, — отказался Ричард. — Я хочу хранить верность своей супруге.

— А по-моему, — улыбнулся Леопольд, — верность — это когда не привязываешься душой к другой женщине. Телесная же близость с другими во время разлуки с женой необходима для избежания болезней, вызываемых длительным воздержанием. Но, впрочем, как вашему величеству будет угодно.

Как ни странно, зима в Дюренштейне была для Ричарда менее тоскливой и томительной, чем иные месяцы в Святой Земле. Он много читал, брал уроки рисования у одного местного живописца, часто играл на лютне, но не сочинил ни одной новой кансоны или сирвенты. Он хорошо ел и даже несколько располнел, а вина пил мало. Ржавчина его то увеличивалась, то уменьшалась, так что нельзя сказать, что он выздоровел, но нельзя сказать, что и болел.

Тем временем герцог Леопольд вел переговоры с императором Генрихом об условиях передачи тому своего драгоценного пленника. Сто тысяч марок серебром, которые требовал герцог Австрии, выглядели чрезмерной суммой, и в конце концов весною Леопольд и Генрих сошлись на половине. Получив пятьдесят тысяч, герцог передал Ричарда в руки немцев, приехавших за ним в Дюренштейн. Расставаясь, герцог не сдержался от колкости:

— Теперь, когда я продал вас, как замечательного павлина, в моей душе совсем не осталось никаких обид на вас. Пятьдесят тысяч марок серебром стали достойной платой за поруганное знамя в Акре. Прощайте, ваше величество, король на продажу. Храни вас Бог.

— Золото остается золотом, даже если его лапают грязные пальцы менялы, — с достоинством ответил Ричард.

Немцы долго возили пленника из города в город, стараясь, чтобы люди Генриха Льва не разведали, где он находится и не отбили его у них. Император надеялся получить за короля Англии раз в пять больше того, что он заплатил Леопольду Австрийскому. Наконец Ричард очутился в Шпайере — небольшом городке, расположенном неподалеку от места впадения реки Шпайер в Рейн. Здесь короля Англии ждала встреча с императором. Двадцатисемилетний Генрих выглядел значительно моложе тридцатипятилетнего Ричарда, он был тоже рыжим, но не таким ярко-рыжим, как его покойный отец Фридрих Барбаросса.

— Рад видеть героя Арзуфской битвы, — сказал император, бесцеремонно разглядывая своего пленника. — И первым делом спешу сообщить вам новость, полученную только что из Леванта. Ваш заклятый враг султан Саладин мертв.

— Что?! — Сердце в груди Ричарда оборвалось, будто ему сообщили о смерти Беренгарии. — Убит? Ассасины?

— Нет, не убит и не ассасины, — улыбнулся Генрих. — Лихорадка, которой он страдал последние полгода своей жизни, и, кажется, точно такая же, как у вас, свела его в могилу.

— Стало быть, он не смог пролить Божьи слезы… — горестно промолвил Ричард.

— Что? Божьи слезы?

— Вам не понять.

— Вы, кажется, не рады этому известию?

— Скажу честно, не рад. Я любил своего врага. И он любил меня. Без Саладина в мире станет гораздо скучнее. Это был великий человек. Чему же тут радоваться?

— Хотя бы тому, что теперь крестоносцам станет гораздо легче дышать в Святой Земле и, быть может, новые вожди в ближайшем времени возьмут Иерусалим.