— Помню вашу статью в «Правде». Там вы резко критиковали такую лесную реформу…

— Я еще написал письмо Горбачеву, где изложил свою точку зрения. Не прислушаться он не мог — в то время я уже был членом Академии наук. В четверг, помню, состоялся последний разговор в Совете Министров, и дал себе слово больше не ездить в Москву — все равно никто не слушает! — и уже взял билет в Красноярск. И вдруг зовет меня вечером Рыжков. Мы с Николаем Ивановичем два часа проговорили. Расспрашивал и о работе Института, и о «Русском лесе» Леонида Леонова, и о встречах с ним, и о наблюдениях из космоса, и о перспективах нашей области науки. В конце беседы я говорю, что подготовленное постановление — это ошибка. Надо создавать Комитет по лесу, в котором рассматривать лес как социальное явление, как историю страны, как национальную особенность русского характера.

— Этот разговор и определил вашу судьбу?

— Да. В субботу состоялось совещание в Совете Министров СССР, где было объявлено, что Николай Иванович Рыжков принял предложение Исаева и создается Комитет по лесу. И сразу же было поручено в течение недели подготовить все необходимые документы, в основу которых положить записку А. С. Исаева. В тот же день я улетел в Красноярск, не подозревая о том, что через несколько дней мне суждено переехать в Москву. Думал иначе: мол, мавр сделал свое дело и мавр может спокойно удалиться в свою Сибирь.

— Логика руководства понятна: предложил — вот и осуществляй!

— Я полетел в командировку в Германию. И вдруг мне сообщают, что я назначен председателем Комитета по лесу. Я оторопел. В Красноярске у меня все налажено — работа, друзья, институт, ясное будущее, а тут абсолютно новое дело, к которому я, честно говоря, вовсе и не готов. Я решил отказаться. Прилетел в Москву, встретился с Рыжковым, объяснил ему, почему я не могу согласиться. Он в ответ: предложение ваше принято, надо выполнять, а изменить решение он не может, так как его принимал сам Горбачев. Я доказываю, что не люблю Москву, привык к Красноярску, и именно там чувствую себя хорошо. Но меня «пустили по кругу» — по секретарям ЦК, многие меня знали, а потому беседы были краткими. Всем я говорил, что не хочу занимать эту должность. Мне в ответ: все решает Генеральный секретарь. Утром назначена с ним встреча. Прихожу к 9.00, мне сообщают, что она перенесена на 11. Иду в «Россию», благо она рядом, и тут же телефон прыгает: немедленно в Кремль, ждет Михаил Сергеевич! Вхожу. Он сразу: «Готов?» Я в ответ — хочу остаться в Красноярске, там у меня наука, большие дела. Он перебивает: мол, сам все написал, а теперь в кусты?! И пересыпает крепкими словечками. Потом достает папку и показывает мои материалы, мол, предлагаете, а кто делать будет?! И хотя назначение на новую должность для меня будто острый нож, вынужден был согласиться. Все-таки иногда Горбачев умел убеждать людей, взывая к их гражданской совести.

— И вы приняли его условия?

— Сначала поставил свои. Во-первых, заместителей подбираю сам. Во-вторых, создаю Центр, где будет собираться вся информация о лесе. В-третьих, получаю прямой выход в мир, без согласований с разными ведомствами и организациями. Все мои условия он принял. Сказал, что он теперь сам много ездит по миру, и если в стране, куда он собирается, есть хотя бы три дерева, то я должен представлять ему план по научно-техническому сотрудничеству. Кстати, его предложение было очень разумным. Буквально за год мы восстановили связи с очень многими странами, и его официальные визиты нам очень помогали. Все, что он обещал, было выполнено. Говорю об этом специально, потому что сейчас то время стараются преподнести искаженно.

— И заместителей не навязывали?

— Иногда просили. В частности, ссылаясь на Генерального. Однажды я даже ему вынужден был звонить по такому поводу. Говорю, что мне от его имени навязывают одного пенсионера. Однако я взять не могу, так как он уже не способен работать. Горбачев усмехнулся, а потом просит так не отзываться о проверенных партийных кадрах. Но настаивать на своем не стал, и с тех пор мне уже никого не навязывали.

— То было время, когда была сделана ставка на ученых. В правительство пришли академики — Лаверов, Абалкин, Шаталов, Исаев, много докторов наук. Это было правильно?

— Мне трудно судить. Могу сказать только о себе. Руководил я недолго, но удалось сделать не просто Комитет на лесу, а Комитет по лесной науке. И для нашей страны это считаю правильным. Это именно то, что нужно нашему лесу в ХХІ веке. Мы создали концепцию развития лесного хозяйства страны, прописали приоритеты, проблемы, задачи. Это толстенная книга, в которой сказано о лесе и его будущем все. Это фундаментальный труд, который и сегодня лежит на столах охламонов, которые занимаются реформой лесного хозяйства. Вот только жаль, что читать они не научились.

— Так горько?

— А разве можно спокойно смотреть, как уничтожается наша гордость, честь и душа, то есть то, что мы называем «лесом».

В судьбе Юры Золотова и таких мальчишек, как он, несколько заседаний Специального комитета при Совнаркоме СССР, что прошли в 1945-м и 1946-м годах, сыграли особую роль. 22 декабря 1945 года подписан Протокол № 11, в котором сказано:

Всего через шесть дней Сталин поставил под этим документом свою подпись, и теперь уже во всех высших учебных заведениях, которые можно было использовать для нужд «Атомного проекта», начали отбирать и готовить будущих специалистов для атомной промышленности. Естественно, одним из первых в списке был химический факультет МГУ.

20 сентября 1947 года и 30 декабря 1948 года Специальный комитет при Совете Министров СССР принимает два решения о помощи Института геохимии и аналитической химии Академии наук СССР. Во втором заседании в ХІУ пункте повестки дня, который обсуждали Борисов, Берия, Вознесенский, Первухин, Рябчиков и Махнев, значилось:

«1. Принять предложение Госплана СССР об увеличении штата Института геохимии и аналитической химии АН СССР со 120 до 184 чел. И об освобождении Института физических проблем, Института физической химии и химической физики от сдачи Мосгорисполкому 10 %-ной нормы жилплощади в строящихся этими институтами жилых домах.

2. Поручить тт. Завенягину (созыв), Вавилову и Борисову рассмотреть в 10-дневный срок остальные вопросы представленного т. Вавиловым проекта Постановления и изыскать возможность оказания Институту геохимии и аналитической химии АН СССР помощи в решении этих вопросов».

Так была решена судьба Юры Золотова. Теперь в МГУ он будет заниматься аналитической химией для «Атомного проекта», а затем начнет работать в Институте геохимии и аналитической химии АН СССР, где для него уже приготовлено место в штате, да и жилплощадью научные сотрудники будут обеспечиваться быстрее, чем их коллеги в других институтах.

В начале нашей беседы мне хотелось сделать академику Юрию Александровичу Золотову, с которым мы знакомы уже добрых пору десятков лет, приятное. Я сказал ему, что недавно побывал в Челябинске-40, на знаменитом комбинате «Маяк», где разговаривал с радиохимиками. И они добрыми словами вспоминали академика Золотова, с работами которого хорошо знакомы.