Через два дня Сильвия ощутила радость освобождения от жутких трубок, о недавнем присутствии которых напоминала боль в гортани.

Марта Кемаль сидела рядом с кроватью дочери, сжимая в руке слабую ладонь Сильвии, и от избытка чувств время от времени подносила к губам ее тонкие пальцы, покрывая их слезами и поцелуями.

— Мам, что произошло в тот день? — спросила она слабым голосом, — все ведь было так хорошо.

— Маленькая моя, — сквозь слезы проговорила мать, — дело в том, что ранним утром мы вместе с твоим отцом решили съездить в ресторан и обсудить со служащими свадебное меню. Ведь свадьба должна была состояться всего через две недели. Господи, ну почему я не осталась дома?! — Плечи сдержанной обычно женщины стали сотрясаться от рыданий. — Эта растяпа Ута — это она во всем виновата. Да и я хороша, не проверила, все ли в порядке в доме. Оказывается, она не погасила одну из свечей в столовой. А сама тем же утром отправилась домой навестить свою тетю. Дуреха потом призналась, что обожает смотреть на огонек свечки в темноте. Очевидно, что-то ее отвлекло и она начисто забыла о том, что оставила огонь без присмотра. Возможно, ничего бы не случилось, но она оставила открытой форточку. Видимо, от ворвавшегося в комнату ветра упала ваза, зацепив собой подсвечник. Горящая свеча упала на ковер, который начал тлеть, и конце концов дым заполонил весь дом. Правда, сильного возгорания не произошло, лишь чуть-чуть обгорели ножки стульев. Собственно, помог тебе Рич, чей лай привлек всеобщее внимание. Соседи быстро вызвали пожарных.

— Мама, а где же Ульрих? — спросила Сильвия. — Он тоже, наверное, ужасно волнуется за меня...

— Детка, он по делам уехал на неделю в Англию и еще ничего не знает, — сказала Марта, вытирая мокрые от слез глаза. — Сегодня должен вернуться. Мы пытались позвонить ему на сотовый, но он отчего-то недоступен.

— Да, я знаю, у Ульриха есть обыкновение отключать телефон, когда ему приходится решать какие-то важные вопросы.

Сильвия отправила мать домой, заверив, что чувствует себя нормально. Оставшись одна, она могла вновь предаться своим обычным мечтам. Силы возвращались к ней, а вместе с ними возвращалась и способность чувствовать и даже планировать свое будущее. Ульрих, его сильные руки, жаркие губы, умелые и настойчивые поцелуи. Совершенно очевидно, что после свадьбы она познает с ним все радости чувственных наслаждений, которые может подарить девушке зрелый мужчина, успевший многое пережить и знающий цену любви.

Сильвия взяла лежавшее на тумбочке маленькое зеркало, принесенное по ее просьбе фрау Кемаль, и посмотрела в него. Лицо ее было усталым, щеки слегка осунулись, но она не могла не отметить, что по-прежнему хороша. А бледность, вполне объяснимая ее нынешним состоянием и долгим пребыванием в больничных стенах, придавала ей даже некоторый шарм.

И в это самое мгновение из коридора донесся знакомый встревоженный голос:

— Сестра, ради бога, скажите, как Сильвия? Я только что из аэропорта — и сразу эта жуткая новость. Сильно ли она пострадала?

Сильвия хотела позвать Ульриха, крикнуть, что все в порядке, но голос подвел ее. Она совсем забыла о предупреждении доктора, что некоторое время она сможет издавать лишь слабые звуки, так как от дыма пострадали не только дыхательные пути, но и голосовые связки.

— О, ей уже лучше, — услышала Сильвия голос той самой молоденькой рыжеволосой сестрички. — Но лицо, ее лицо... Оно так сильно пострадало, что вам, пожалуй, будет трудно ее узнать. Боюсь, потребуется немало пластических операций, чтобы привести его в более или менее нормальный вид. О, я вам так сочувствую...

— Как?! Ее лицо, ее прекрасное лицо! — Крик жениха Сильвии походил на вопль человека, лишившегося рассудка. — Но это же невозможно! Она была так красива... И теперь все пропало. И что теперь делать? Можно что-то исправить?

— Думаю, вам лучше поговорить с врачом, — грустно молвила медсестра. — Но, насколько мне известно, доктор говорил, что лицо можно сделать, как бы это сказать, нормальным. Но той красоты, что была, не вернуть. Понимаете, повреждены глубокие слои кожи. Я очень сожалею...

Сильвии подслушанный диалог казался каким-то диким фарсом, кадром из фильма ужасов, участницей которого ей поневоле приходится быть. Вот сейчас все закончится, Ульрих войдет в ее палату и увидит, что ее лицо по-прежнему прелестно. Для того чтобы лишний раз удостовериться в этом, она вновь взглянула в маленькое зеркальце и вновь увидела там привычную картину. Нежнейшая кожа, огромные светлые глаза, загнутые вверх черные ресницы. Ни один сантиметр ее физиономии не пострадал. Так пусть же ее обезумевший от испуга жених скорее войдет и сам убедится, что его сокровище в целости и сохранности!

Стойте! Куда же вы?! — услышала она голос медсестры. Доктор Шульц ждет нас в своем кабинете...

Вскоре медсестра Регина вошла в комнату с сияющей улыбкой.

— О, фрейлейн, я смотрю, вы уже в полном порядке, — сказала она. — Значит, совсем скоро вы сможете отправиться домой. Сейчас приходил родственник одной пациентки, лежащей в соседней палате. Кажется, я его сильно напугала, нельзя было так сразу сообщать ему неприятную новость. Бедняжка тоже пострадала от огня, но гораздо сильнее, чем вы. У нее обгорело лицо. Узнав об этом, ее супруг убежал из больницы. Полагаю, он немного придет в себя и вернется...

Теперь в сознании Сильвии все наконец встало на свои места. По какой-то нелепой случайности Регина отчиталась перед Ульрихом не за ее самочувствие, а за состояние здоровья какой-то незнакомой женщины.

— О, Регина, — грустно промолвила она, — гот, с кем вы пять минут назад разговаривали, мой жених. Я сразу узнала его по голосу. Видимо, он только что вернулся из Англии и узнал от моих родных о случившемся. Это его вы так сильно напугали, что он сбежал...

Сильвия увидела, что лицо Регины стало медленно заливаться пунцовой краской. Она в ужасе округлила глаза и поднесла ладони к пылающим щекам.

— Боже мой! Что же я наделала?! — воскликнула она запинающимся голосом. — Я все напугала. Говорил же мне доктор Шульц, чтобы я была предельно внимательна. А у меня есть дурная особенность: я очень плохо запоминаю имена. А уж если они созвучны, я их постоянно путаю. Вас ведь зовут Сильвия, а ту женщину Сесиль. Она, кажется, француженка. К ней должен был приехать муж. Вот за него-то я и приняла вашего жениха. Он назвал ваше имя, а я подумала о фрау Сесиль Боне, которая лежит в палате рядом с вами. Что же я натворила?! Знаете, давайте позвоним вашему жениху по сотовому. Я все объясню и извинюсь перед ним. Он вернется, он сразу вернется... — Регина сокрушенно покачала головой. Казалось, она сквозь землю готова была провалиться от стыда и досады.

Сильвия сделала предупредительный жест ладонью и сказала:

— Нет, Регина, никуда звонить не стоит. Если мой жених оправится от потрясения, он вернется сам, без всякого звонка. В конце концов, его в первую очередь должно волновать состояние моего здоровья. Моя внешность — это уже второстепенно...

— Да-да, конечно, — послушно закивала Регина, — для любящего человека самое главное, что его возлюбленная осталась жива. Остальное все поправимо. Он вернется, он скоро вернется...

— Вот именно, для любящего, — очень тихо сказала Сильвия и положила свое маленькое зеркало на стоявшую в изголовье кровати тумбочку.

Тысяча мыслей проносилась у нее в голове в лот момент. Но главное, что тревожило ее, — это отношение к ней Ульриха. Неужели несть о се мнимом увечье могла так поразить его?! Неужели он мог так трусливо капитулировать перед предстоящими трудностями?! Едва ли он испугался предстоящих пластических операций. Если бы подобное несчастье, не дай бог, и впрямь случилось с Сильвией, родители бы не пожалели никаких денег для того, чтобы вернуть дочке нормальный внешний вид. Да и сам Ульрих достаточно богат, чтобы помочь своей любимой. Или он напугался перспективы пойти под венец с дурнушкой? Побоялся на месте бывшей красавицы увидеть монстра? Неужели се внешность для него изначально была дороже ее жизни и здоровья?