Я с порога отмела мысль о том, что попала в ловушку, расставленную сотрудниками уголовной полиции. Полицейские не стали бы разрабатывать столь сложный план. Оторвав взгляд от своих скованных рук, я посмотрела Йоханнесу в лицо. Что за человек сидит рядом со мной?

— Как это следует понимать? Я арестована?

Его смех был слишком резок, и это еще больше встревожило меня. Я никогда не испытывала страха перед мужчинами, но сейчас знала, что потерпела поражение. Игра проиграна. Я совершила роковую ошибку, действуя спонтанно, без всякого плана. Йоханнес продолжал смеяться. Должно быть, он любил делать сюрпризы. Я не хотела думать о том, что он замыслил. Сейчас необходимо подавить в себе страх и рассуждать трезво и здраво. Ничего ужасного не произошло. Я сижу с малознакомым мне человеком в квартире на двенадцатом этаже. На меня взирают неподвижные глаза фарфоровых кукол. На столе бутылка шампанского и два наполненных бокала.

— Может быть, хочешь выпить?

Я кивнула, и он подал мне бокал. Я взяла его обеими руками и поднесла к губам. Браслеты наручников врезались в кожу. Мой друг Ф. любил повторять в свойственной ему легкомысленной манере: «Мы должны научиться сохранять внешнюю красоту и обаяние. Мы должны любить внешние проявления».

Ф. умер в больничной палате, его мозг разрушился от слишком частых занятий грязным сексом.

— Как ты думаешь, что я собираюсь сделать с тобой в только что наступившем Новом году?

Хотела ли я знать это? Нет, я хотела сохранить мужество и оставаться внешне невозмутимой. И когда-нибудь поселиться на греческом острове вместе с одним парнем, настоящим сумасшедшим, но не буйным, а милым, поэтичным и обаятельным. Поэты изводят себя словами и потому не представляют опасности. Теперь Йоханнес Бреннер выглядел и говорил совсем иначе, чем в ресторане. Большинство людей никогда не снимают свои маски, и мы должны быть благодарны им за это. Я всегда выходила сухой из воды, потому что умела владеть ситуацией и не теряла голову. Однако сейчас она у меня шла кругом.

— Мы не успели обсудить вопрос о том, являюсь ли я мазохисткой. Так вот, поскольку, как видно, эта тема становится актуальной, решительно заявляю, что я совершенно не склонна к мазохизму.

Йоханнес злорадно усмехнулся. Возможно, он весь вечер улыбался с подобным зверским выражением лица, но я не замечала, так как слишком самонадеянна и снисходительно отношусь к своим жертвам. Меня пугали не столько наручники, сколько неподвижный взгляд Йоханнеса. Его глаза свидетельствовали о том, что этот человек не способен испытывать простые человеческие чувства, такие, как расположение, жалость, сочувствие. Я переступила в своей жизни очень много границ, но только не эту. Ад — это место, где отсутствует разум. Я всегда действовала рационально. Я никогда не уничтожала человека, я всего лишь ущемляла его гордость, тщеславие, наказывала его за жадность. Я никогда не ошибаюсь в женщинах и очень редко ошибаюсь в мужчинах. Так было до сих пор. Он бросил взгляд на мои наручники, отнюдь не игрушечные.

— Ты крутая девчонка, да? И очень миленькая. Честно говоря, мне приносит наслаждение секс, который не доставляет моей партнерше никакого удовольствия. Неужели я забыл сказать тебе об этом, Фиона? О, как мне хочется, чтобы ты жалобно стонала от страха и кричала от боли. Это меня возбуждает. Разве ты еще не догадалась?

Нет, скотина, я не доставлю тебе удовольствия. Рано или поздно я доберусь до тебя и отомщу за свое унижение. Пусть сейчас удача на твоей стороне, но ты не дождешься от меня криков и стонов. Я и вида не подам, как мне страшно сейчас.

— Наверное, отец в детстве жестоко бил тебя. Или твою мать изнасиловали у тебя на глазах. А может, ты просто садист от рождения? Тогда тебе не повезло. Ты родился не в ту эпоху.

О Боже, как мне холодно! Я изо всех сил старалась не дрожать. Бреннер не сводил с меня глаз.

— Я привяжу тебя к кровати, Фиона, — говорил он, внимательно следя за моей реакцией, — и буду щекотать ножом то в одном месте, то в другом. Слегка, совсем не больно. Но когда меня охватит возбуждение, я начну резать тебя. Кровь сводит меня с ума, у нее божественный цвет. Как только я увижу кровь, мне захочется, чтобы ее было все больше и больше. О, как я обожаю крики ужаса и боли! Надеюсь, что я не слишком пьян и мы повеселимся вдоволь, прежде чем я кончу. Обычно меня надолго хватает, некоторые партнерши даже не выдерживают.

Какое мастерское описание мучений несчастной жертвы. Сам рассказ уже, по-видимому, доставлял ему истинное наслаждение. Он говорил о смерти. Страшной смерти в комнате с белыми стенами в желтую полоску, похожую на решетки тюремной камеры. Мне было легче держать себя в руках, когда я не смотрела на Йоханнеса. О, если бы сейчас на стене появился какой-нибудь знак, указывающий, как мне выйти из этого положения, как остаться в живых! Я не хочу умирать, по крайней мере сейчас и такой смертью. Не хочу, чтобы о моей трагической гибели писали в газетах. Я всегда находила выход из самых сложных ситуаций, Йоханнес Бреннер! И я страшно боюсь боли… Я сама преступница, Йоханнес, я нарушаю закон, и ты не должен был заманивать меня в ловушку, это ужасная ошибка. Нет, мне нельзя сдаваться!

— Неужели ты не боишься СПИДа? Я забыла предупредить тебя, что заражена ВИЧ-инфекцией.

Он наотмашь ударил меня по лицу, вскочил и, встав рядом, склонился надо мной. Охватившая меня ярость была сильнее страха. Я почувствовала привкус крови во рту и сглотнула слюну. Бреннер в этот миг разглядывал свою руку. Рука мясника. Затем он схватил меня за подбородок и заставил взглянуть ему в глаза.

— Ты лжешь! Все вы, шлюхи, лжете. Но даже если то, что ты сказала, правда, моя дорогая Фиона, это ничего не изменит. Я всегда надеваю перчатки. Не беспокойся, я не собираюсь трахать тебя. Мне это не нужно. Правда, если мой нож захочет сделать это, то, пожалуй, я не смогу отказать ему. Понимаешь, иногда я совсем теряю контроль над собой…

Он наконец разжал руку, сжимающую мой подбородок. Его речь, конечно, не могла успокоить. У меня болела щека и гудела голова. Что я могу противопоставить грубой силе? Только слова. Слова всегда спасали меня и приносили победу, и я твердо верила, что они эффективнее оружия.

— Ты уже убил кого-нибудь?

Йоханнес усмехнулся и сказал, что это всего лишь игра. Владелец фабрик по производству игрушек любил играть человеческой жизнью. Сейчас в его руках была моя собственная жизнь, и игра шла по его правилам. Хотя он в упор смотрел на меня, казалось, что он меня не видит. Я не знала, что делать. Может быть, следует закричать что есть сил и довести его до экстаза? Терзаясь сомнениями, я заявила своему мучителю, что влюбилась в него, и стала рассказывать разные душещипательные истории, которые обычно рассказываю мужчинам. Я взывала к его чувствам, комплексам и инстинктам. Стараясь убедить его, что я искренна, поведала о своем детстве, прошедшем в приюте для сирот, о больной раком сестре, о моей героической борьбе со злым, бессердечным миром, в котором человеку ничего не дается даром и за все надо платить. Я старалась поверить в себя. И в чудо. В чудо обращения Йоханнеса. Я старалась изо всех сил, и на мгновение показалось, что он прислушивается к моим словам. А потом он снова заговорил:

— А ты, оказывается, милая девочка.

Его слова свидетельствовали о том, что чуда не произошло. Тем не менее я протянула к нему свои скованные руки. Наверное, они дрожали. И эта дрожь и мое смирение вдруг возбудили его, и Йоханнес отбросил все сомнения.

— Но это ничего не меняет, Фиона. Наше маленькое развлечение не отменяется. Я уже застелил постель непромокаемой клеенкой, все готово, любовь моя. Пора начинать.

Он схватил меня за руки и заставил подняться с дивана, затем рывком расстегнул молнию на моем белом платье. Однако его невозможно было снять из-за скованных рук. И тогда Йоханнес разорвал белоснежное платье в клочья и обнажил мое тело. Дама, показывающая свои черные кружевные трусики, и молодой музыкант, задирающий подол шотландской юбки, — как все это было давно!.. Йоханнес внимательно разглядывал мою плоть с видом мясника, собирающегося разделать тушу. От его ледяных рук меня начала бить дрожь.