Энн пропустила первые шаги дочери.

Красивые молодые люди сморкаются. Джереми, вытирая глаза рукавом, бормочет что-то про уголь и выходит. Я обнаруживаю, что женщина, одолжившая мне чашку и сердечно обнимавшая меня, украла мой носовой платок.

Дав Энн время прийти в себя, я вхожу в спальню. Энн сидит на кровати и вертит в руках носовой платок Шада. Она поднимает лицо, ее глаза покраснели и опухли. Волосы висят спутанными прядями. Она выглядит несчастной простушкой.

– Я хочу домой, – говорит она.

Словно я не понимаю смысла ее слов, Энн добавляет:

– Домой к Бирсфорду.

Шад

– Я с ума схожу.

Сидящему напротив меня Генри, сникшему и удрученному, как и его матери, свойственна любовь к пафосным заявлениям. Он вертит в руках пустую пивную кружку.

– Что, черт возьми, мне теперь делать, Шад?

– Я предложил бы до возвращения в полк провести какое-то время с родителями. – И набраться здравомыслия, хочется добавить мне, но он уже получил сегодня суровый урок.

Я жестом велю женщине за стойкой снова наполнить наши кружки. Дымный воздух пропитан запахами жареного мяса и эля, посетители бурно обсуждают свои приключения в городе и на дороге.

– Я даже не уверен, что сейчас люблю ее, – говорит Генри, словно удивленный этим открытием. – Когда я был на севере, думал, что люблю, но теперь я увидел ее снова, и, знаете, нет божественной искры, как бы сказали старые поэты. Она самая заурядная девушка. Кроме того, не знаю, смог бы я содержать женщину, которая так одевается.

– Вряд ли, поскольку вы были бы мертвы. Бирсфорд отличный стрелок. – Небольшое преувеличение, но Генри не должен об этом знать.

Он тяжело вздыхает.

– А как насчет ребенка? – спрашиваю я.

– Я должен платить за его содержание? – Лицо Генри проясняется. – Только не с этого квартала, поскольку я немного поиздержался, но в следующем я отправлю деньги. Кому их послать?

– О ней заботится миссис Пайл в Камден-Таун.

Кто-то, потянувшись через мое плечо, забрал мою пивную кружку и вскоре вернул ее пустой.

– Ммм... Весьма приличное. Думаю, что с миссис Пайл уже расплатились.

– Шарлотта! Что вы делаете в пивной? – Мы встаем, что дает Шарлотте возможность занять мой стул, а мне приходится искать другой.

– Пью ваше пиво. – Она не задумывается о том, что привлекает внимание посетителей, главным образом мужчин. Женщина в зале присматривается к ней как к конкурентке в сегодняшней работе. – Эмму сейчас отнимают от груди, и, как я сказала, с миссис Пайл расплатились. Мы должны найти для Эммы семью, в которой она будет жить, и у меня есть кое-какая идея.

– Простите. – Генри, поднявшись, бормочет что-то о свежем воздухе и оставляет нас.

– Вам не подобает здесь находиться, – говорю я жене, но Шарлотта не обращает внимания на мои слова.

Она смотрит вслед брату.

– Ему плохо?

– Он выпил слишком много пива. Так что ему нужно выйти.

– А-а...

– Что сейчас делает Энн?

– Она расстроена. Хочет вернуться домой к Бирсфорду. – Шарлотта берет кружку брата и пьет пиво.

– А своего ребенка оставит на нас?

– Почему нет? Мы можем помочь.

– У нас нет никаких обязательств, Шарлотта. – Но это символический протест, мы оба это знаем.

– Я подумала, что, если мистер и миссис Прайс возьмут ее, она будет расти с Джоном и Эмилией. Моя мать могла бы навещать ее, ведь Эмма ее первая внучка. И Энн тоже, когда будет заезжать к нам с визитом.

– И Генри, как я понимаю. Он предложил платить за нее.

– Конечно, но я сомневаюсь, что он это сделает.

– Значит, мы станем обманывать Бирсфорда? Вы это предлагаете?

Женщина из-за стойки подходит к нам с кувшином эля.

– Сэр, дамы желают, чтобы ваша приятельница ушла. Они боятся, что она сегодня вечером сорвет их дело.

– Она моя жена. – Я вручаю женщине соверен, и она наполняет наши кружки.

Шарлотта хмуро смотрит на меня, мне это начинает нравиться.

– Очень остроумно. Да, нам действительно придется обманывать Бирсфорда, если Энн не решится сказать ему правду. Думаете, Прайсы согласятся взять Эмму?

– Из почтения ко мне и если получат деньги, да. Миссис Прайс любит детей.

– Мы можем продать мою лошадь, если...

– Боже милостивый! Нет, Шарлотта. Вы же любите вашу кобылу.

– Да. И вас люблю тоже.

– И я люблю вас и поэтому должен сказать вам, что...

Она смотрит на меня поверх кружки, ее глаза сияют, и не только от алкоголя.

– Я знаю, что вы скажете. Вы скажете, что Энн меня недостойна, что она обманула меня и лгала мне. Я знаю, Шад. Но она мой друг, по крайней мере, была моим другом. Я тоже обманула вас и лгала вам ради нее, и я искренне сожалею, что причинила вам боль.

– Вы сами говорили, что любовь – рискованное дело.

Она кивает, и мы сидим молча, взявшись за руки. Возвращается Генри.

– Вы знаете, Шад, Шарлотте не надо здесь находиться. Шлюхам это не нравится. Они заключают пари, какова ее ставка и нужно ли им менять свои.

– Уверен, они их поднимут. Не волнуйтесь. Жена Цезаря вне подозрений, – с сомнительной логикой отвечаю я.

Генри выглядит смущенным. Я сообщаю о нашем с Шарлоттой варианте и предлагаю ему отвезти миссис Хейден и Эмму на одну ночь домой в сопровождении Джереми.

Вернувшись наверх, мы застаем леди Ренбурн за подготовкой к отъезду. Она понукает молодых людей, собирающих шали, флаконы с уксусом, карты, собственные рисунки и письменные приборы.

Джереми дремлет в кресле, Эмма спит у него на коленях, миссис Хейден рассматривает свой бокал с вином, Энн сидит рядом с ней и пьет чай. Она более собранна, но глаза у нее красные и опухшие. Есть в ней сомнение, которое она больше не прячет за сияющей маской красивой молодой графини. Мы сообщаем ей, что дом для ее ребенка найден, она благодарит нас и предлагает деньги, от которых я отказываюсь, хотя Шарлотта толкает меня в бок.

Я не хочу ехать в фаэтоне по ночным улицам, поэтому мы отправляем Джереми нанять карету, и, к моему облегчению, леди Ренбурн предлагает подвезти Энн домой. Я ужасно хочу остаться с Шарлоттой после тяжелых событий этой ночи.

Наконец, я с ней наедине. Она спит у меня на плече, карета везет нас домой. Шарлотта просыпается и потягивается, когда мы останавливаемся у дома.

– Я чертовски устала. Хотите ужинать?

Я качаю головой:

– Давайте ложиться спать.

Отпустив Робертса и Тилльярд, мы поднимаемся по лестнице. По стандартам света еще не поздно, но я сильно устал и Шарлотта все время зевает.

– Вы думаете, что я слишком много пью? – спрашивает она, зевнув так, что я испугался, что она погасит свечу, которую держит в руке. Сняв серьги, единственное ее украшение сегодня, Шарлотта бросает их на комод.

– По сравнению с вашей матерью – нет. – Я расстегиваю сюртук, распускаю галстук. Потом снимаю сапоги. Они грязные и облиты пивом. Что подумает обо мне Робертс, когда станет их чистить?

– Бедная мама. – Шарлотта макает зубную щетку в порошок. – Сегодня вечером я увидела в ней себя, Шад. Я могла бы кончить так же, но этого не произойдет, поскольку у меня есть вы.

– Нет, потому что вы – это вы. – Я распускаю шнуровку ее платья и смотрю, как оно скользит к ее ногам. Дальше следует корсет, с ним приходится повозиться.

Зевнув, Шарлотта чешет бок и наклоняется ополоснуть лицо. Когда я подталкиваю ее, чтобы тоже почистить зубы, она с ворчанием отходит к кровати. В зеркале я вижу, как она снимает чулки и бросает их на пол.

Скинув одежду, я ныряю под одеяло, пока Шарлотта надевает сорочку и наносит на лицо душистый лосьон. Скосив глаза на раненую руку, она, морщась от запаха, мажет ее мазью.

– Вы спите? – говорит она, ложась.

– Нет. Еще нет. Я люблю вас. – Я поворачиваюсь обнять ее, и она с легким вздохом прижимается головой к моему плечу. Ее короткие волосы щекочут меня. От нее пахнет табачным дымом и пивом, розовой водой, лечебной мазью и прежде всего ею самой – этот аромат успокаивает и возбуждает меня.