Привязываешься не к тому, что делают с тобой, а к тому, что в тебе самом делается тобой же. Тащиться с того, что ты «истинный кто-то там», а не потому, что тебя «заценили» («долг» оказывается тут вполне себе гедонистической штукой). Отбирать у мира право на твою оценку как условие счастья, эмигрировать в автономию, бежать из того формата, где наркоманы, несчастные влюбленные, ревнивцы, скупцы, тщеславцы и т. п.

Радоваться не мерой власти, которой ты наделен, но мерой свободы, способности быть причиной себя самого. Есть мера в твоем рейтинге статуса, и мера в рейтинге свободы, но есть самый важный, третий рейтинг — он в отношении индивидуальной важности первого и второго. Такая вот алгебра на вычисление производной личной свободы. Если второе соответствует мере социальной свободы, то третье — экзистенциальной, так скажем. Насколько ты сумел вытащить капиталы из ненадежного предприятия?

Это все очень легко сказать.

Достаточно сложно сделать.

Но надо, блин.

Чтоб не было мучительно больно…

— Дискурс — это слово «курсировать» и отрицающая приставка «ди». Короче, искусство не дергаться. Взял дискурс — держи его. Не бегай к остальным. Чего взял-то? Ну вот, допустим, шахматная доска и фигуры. Можно говорить о них как о шахматах: конь же один ходит на эф три, и так далее. Можно как о предметах: деревянная фигура семи сантиметров, окрашенная в белый цвет, схематически напоминающая башенку, в трех сантиметрах от нее фигурка пяти сантиметров, и т. д. Можно как о товаре: стоимость комплекта в триста рублей образуется из следующих накруток… Можно вспомнить, как вчера ими ударили по голове, и оценить боевые свойства доски. Главное — не дергаться. Начал говорить о шахматах как о шахматах — забудь, что это фигурки из дерева, слон не из дерева. Начал обсуждать ударную силу — не кидайся к стоимости, будь последователен, будь точен, короче, ботай в дискурсе — будешь если не умнее, то хотя бы логичнее.

Экзистенциальный ужас от ощущения, насколько мы онтологически не свободны. Если доказать, что онтологически нас нет вообще — станет ли от этого легче? Экзистенциально?

«Истинный мир» (в ницшевском его разумении) вообще нельзя запинать. Только ноги себе отобьешь. Ницше пинал, пинал — где сейчас Ницше? В «истинном мире», правильно. «Бог» вообще очень любит тех, кто пинает его из чувства долга и справедливости… Приберегаю для них в раю специальную кущу — потенциальных праведников.

Если же от слов как-то к смыслу… «истинный мир» — не блажь, но необходимость. Туда, сюда — никуда без него. Если мы люди, то обязательно возводим за миром что-то, чтобы обретаться людьми. И сам Ницше тоже возводил. Что именно?

Для начинающих можно пояснить в двух регистрах: нравственном и прагматическом. Подонком можно считать того, для кого эмпирия служит исчерпывающим арбитром. Победа, как известно, истина негодяев. Не надо никакого образования, никакой интуиции, чтобы видеть — побеждает не обязательно лучшее, и не обязательно худшее, победа — вопрос соотношения сил, не более (гармония достигнута более-менее в таком ерундовом деле, как спорт, в спорте побеждает лучший, но уже на войне побеждает сильнейший). Хорош или нет писатель Х и музыкант Y? Только подонок или обезьяна будет, отвечая на вопрос, смотреть на эмпирию — какая там успешность, и т. д. Все взрослые, честные и умные будут строить каждый свою теорию в тему «что такое хорошо и что такое плохо», то есть двигаться дедуктивно, и потом из этого общего судить частное. То есть сначала отвечать на вопрос «что такое литература», а потом судить «литератора Васю».

С эмпирией это хрен совпадет. То есть совпадет, но местами. Поэтому лейтмотив зудений всех разумных и хороших людей — «мафия бездарностей», «не ценят», «вот на самом деле», и т. д. Вот кто зудит в стиле «на самом деле» — тот мне свой. Даже если зудит в обратном мне направлении… А для кого «на самом деле» не существует, тот обезьяна. В лучшем случае.

…Теперь к прагматике. Действительность для человека с более-менее хорошим вкусом — невыносима, иное же — невозможно. «Истинный мир» — прокладка между миром и нами. Синтез «невозможности» и «невыносимости». Не иллюзия, не случайность, не выкрутас. Способ еще немного пожить, не сдохнуть — что прагматичнее-то?

Интересно вот, если психологически переживаешь свое онтологическое отчуждение, ну, например, тебе херово из-за того, что ты состоишь из атомов, которые придумал не ты сам — это что? Мне вот как-то стало херово. Не говорю уже о том, что вынужден беседовать на языке, который не твой и заниматься отчужденным пищеварением. Это скорее в сторону психического расстройства или особо тонкой чувствительности? Или одно другому не помеха? И гностики-манихеи-катары — были именно так?

Любой политический протест казался бы мелкотравчатым рядом с протестом онтологическим. Ну сравните: факт, что человек смертен, и факт, что кто-то умыкнул природную ренту или там прибавочную стоимость…

Подчас же человек сам не знает: то ли его мутит с таких вещей, как, например, «принципиальная не гарантированность понимания» — то ли ему всерьез обидно за природную ренту. Подчас одно выражает себя через другое. Подчас бывает полезно перекодировать свою мутоту в иной способ выражения.

Ну, например, рваную экзистенциальную рану залечить радикальной политической деятельностью, вымутить революцию — и себе, как говорится, и людям… Или, наоборот: глухую социальную обиду перевести в какой-то общий бытийный план, посетовать на Вселенную в целом, и утешится вполне себе религиозным способом. Главное — индивидуальный подход.

У Гегеля, цитированного Батаем или Кожевым: «Человеческое существование есть смерть, проживающая человеческую жизнь». Если сказать: «человек, существуя человечески, должен прежде всего отличаться, и прежде всего — от себя» — будет ли это понятнее? И самое главное, будет ли оно о том же? Или так: «подлинно живем, когда внутренне умираем» — понятнее? о том же?

Мерещится некоторое разделение на свободу-для-других и свободу-для-себя. Носители первой выражаются социально как творящие причины самих себя, это свобода к деятельности, само-созидание, и т. д. Тут все ясно. Второе подразумевает контроль человека над тем, что его волнует путем помещения внешнего мира внутрь своего внутреннего, или, точнее, вписанности внешнего в глобальные имманентные смыслы, контролируемые изнутри. Наверное, можно считать это своеобразной «религиозностью». Очень практичной религиозностью. Ибо «захватить мир» можно только так. Кстати, если «волю к свободе» счесть тезисом, отрицающем несвободную действительность, а «волю к действительности» — антитезисом, отрицающем человеческую свободу, то наша штука будет синтезом. С такой «религией», привитой или придуманной, можно что-то значить по жизни, не чувствуя при том от нее зависимость. Если же впадать в иронический тон, то можно сказать, что это врачевание нашего общего обыденного невроза — путем добавления в себя психотических элементов. Главное ведь не изжить эти элементы, а именно уравновесить.

Если бы мне надо было поделить всех людей метафизически на два типа… То есть мне не надо, но если было бы надо… Я бы начал с проблемы смерти и загнул на две основные традиции работы с ней. То есть неважно, сколько там традиций — я бы загнул на две. Если бы надо было найти три типа, нашел бы вам три, но же пока о двух тренируемся?

Основная проблема жизни, что жизни на решение большинства проблем не хватает. Более возвышенно: бесконечное восприятие каждого конечного человека вынуждено знать о своей конечности, и как-то самоопределяться с этим. Короче, человек смертен — знает бытовой рассудок. И вся метафизика про то, что это не так. Но это не так может быть двумя основными способами.