Для начала воздвигли памятник Пиндару и Евсею Ивановичу Милютову. Образ Пиндара напоминала простая забетонированная свинья… Пиндар окончательно стал святым — Петр Первый велел канонизировать всех, кто, как он выразился, сдох за нашу свободу. Вторым эдиктом царь повелел повесить Настасью, как он сказал, «за блядство, измену Родине и прочее компрадорство». Однако ее, как и напророчил ведун, нигде не могли найти.
После третьего эдикта у Пыльнево появился флаг: поле из черной, бурой и малиновой полосы. Черный цвет символизировал сумрак ночи, из которого вышла новорожденная монархия, бурой подчеркивал забурелось, а малиновый означал малину. Проникнувшись ложным патриотизмом, окружение Петра тут же окрасило скот в цвета нового триколора.
Пиком холодной войны стала встреча трех паханов у Черного камня. После второй закусили. После третьей Вася Прелый оглядел народных вождей и сказал, что признает главенство Петра, если тот возродит райком и объявит всех баб коллективной собственностью. «Че, сволота, думаешь, твое время придет?» — ухмыльнулся Матвей, с детства ненавидящий компромиссы. «Я за согласие», — сказал Василий. «А я за народ», — возразил Матвей и ударил Василия табуреткой. Тот упал без чувств. «Жить надобно не по лжи», — заявил Матвей, ткнув пальцем в сторону соглашателя. И снова поднял он правдолюбивую табуретку… Но подоспевшие клевреты царя помешали ее опустить.
«Ты что на меня поднял?» — с укоризною спросил Петр Первый. «Сегодня я поднял на тебя руку, — сказал Матвей, — а завтра весь народ поднимет на тебя ногу». Поваляв в навозе, Матвея украсили кандалами, но фраза вошла в историю.
Когда Вася Прелый пришел в себя, ему предложил отречься от идеалов. Прелый сказал, сколько это стоит и куда клевретам надо идти. «Идейный», — вздохнули они. Самый активный клеврет ударил Васю в живот. Когда он очнулся, то назвал цену в два раза меньшую. Клеврет усмехнулся и снова обрушил кулак. Цена опять упала в два раза. Это повторилось шестнадцать раз, на семнадцатый Вася сказал, что отречется от мракобесного сталинизма за два куриных яйца. Сделку, как и полагается в таких случаях, удостоверили два свидетеля. Царь хотел, чтобы коммунар расписался кровью, но тот, повинуясь смутной логике, отказался.
Следующим днем Василий вышел к народу и громко обличил советскую жизнь, уподобив ее русским сказкам, похмелью и сифилису. Последнее сравнение убедило, и народ отрекся вслед за вождем. А его речь, наряду с фултоновским выступлением Черчилля, стала лучшим примером буржуазной истерики. «Похуизм, самодержавие и народность!» — крикнул он под конец. Народ, услышав, что его вспомнили, одобрительно загудел.
Матвей же проявлял стойкость… Его пытали хлебом, навозом, пробовали пытать водкой, но Матвей стоял на своем. Ночью он убежал, вновь собрал анархический элемент и продолжил свою подрывную деятельность.
В советники Петр взял себе батю Изика, и это было его роковой ошибкой.
Масонская линия
Вот что пишет о дальнейших событиях доктор исторических наук Г. Е. Дотов:
«Системный кризис, охвативший все сферы жизни Пыльневской монархии, требовал эффективной программы действий на ближайшие годы. Экономика Пыльнева имела так называемый виртуальный характер, темпы роста ВНП не гарантировались ничем. Требовалось обновить основные фонды, поскольку при существующих технологиях ни интенсивный, ни экстенсивный рост ни представлялись возможными. Единственный путь к этому в условиях Пыльнево — создание благоприятного инвестиционного климата. Однако вместо реструктуризации основных фондов правительство Петра Мочалина начало проводить культурную революцию.
Это тем более печально, что первые действия нового кабинета были благоприятно встречены в среде потенциальных инвесторов. Так, альянс с умеренными социалистами Василия Прелого снизил коэффициент странового риска, связанный с традиционной политической нестабильностью Пыльневского региона. Еще более позитивно были встречены решительные действия в отношения анархо-радикалов Матвея Горшака и Федора Чумы. Политика кабинета, рассчитанная на подавление ультра-левого экстремизма, принесла ощутимые результаты: Федор Чума был вынужден эмигрировать, а отряд Матвея Горшака, потерпев сокрушительное поражение на подступах к Серой Балке, отступил вглубь и перестал сказываться на показателях фондового рынка. Не менее важной была и победа в концептуальной дискуссии, развернувшейся между лидерами ведущих политических групп у Черного Камня. Убедительный триумф евразийски ориентированной идеологии Петра Мочалина еще раз доказал населению Пыльнева опасность социальных экспериментов и большевистских методов управления экономикой.
Как это ни странно, но именно режим автократии, установленный сторонниками Петра Мочалина, оказался весьма приемлемой формой (с учетом национальной ментальности). Рейтинг доверия к правящей элите составил 60 процентов, что в наше время является большей редкостью. Успех на идеологическом фронте следовало подкрепить принятием законодательных мер, налаживанием структур управления, подготовкой квалифицированных топ-менеджеров. Возможен был отказ от языческой религии ведунов за счет государственной поддержки христианства и других мировых конфессий.
Вместо этого Петр Мочалин, подстрекаемый реакционной частью апологетов, учредил в Пыльнево культ национального героя Пиндара. Надо заметить, что Иосиф Виссарионович Пиндар, трагически погибший в борьбе с мировым финансовым капиталом, безусловно, яркая личность в истории пыльневского народа. Однако культ принял столь уродливо-извращенные формы, что все фондовые показатели не замедлили рухнуть вниз, к уровню 1993 года.
Пытаясь спасти положение, Петр Мочалин привлек в правительство когорту опытных управленцев, доверив контроль над всеми структурами Изику Найману, молодому выходцу из прослойки местных шаманов. Это был единственный человек, с 1992 года неуклонно проводивший в Пыльнево программу приватизации. В результате торговли просветляющей жидкостью и раздела имущества в руках Наймана на момент его назначения было сосредоточено 98 процентов ссудного капитала Пыльневской монархии.
Архаический титул „батя“ он тут же поменял на звание коннетабля, что, по мнению аналитиков, служило лишь промежуточной ступенькой к его премьерству. Финансовые потоки были взяты им под контроль в течении двадцати часов. И самое главное: Найман был первый, кто предложил четкую программу интеграции в мировое сообщество.
Несомненно, это был прогрессивный деятель той эпохи… Однако Петр Мочалин и его окружение упустили из вида шовинизм местного населения. В результате рейтинг доверия был потерян, и народ перешел на сторону Матвея Горшака, умело разыгравшего антисемитскую карту.
Правящую элиту обвинили в масонской линии, распродаже Родины, скотоложстве, педерастии и иных грехах (все это, согласно традиции, следовало из обвинения в масонской линии). Не выдержав тяжести предъявленных обвинений, Найман написал заявление об отставке. Подписав заявление, Петр Мочалин в тот же день отрекся от престола и ушел странствовать.
Восшествие на престол Матвея Великого потенциальные инвесторы встретили настороженной тишиной. Фондовые показатели достигли минимальной отметки в истории Пыльневского региона…»
На этой драматической ноте мы прервем цитирование Г. Е. Дотова. От себя заметим, что таким личностям, как Г. Е. Дотов, верить нельзя. Из текста, если знать метаполитические реалии конца века, хорошо видно, на кого работает этот насквозь продажный историк.
Его текст был помещен с единственной целью: показать, как низко пала мораль наших интеллигентов.
Дальнейший ход изложения затруднен.
Не наблюдая непосредственно ход событий, мы имеем ряд самых разных источников. О политической борьбе на территории Пыльнево писали историки, политологи, журналисты. Естественно, что все они ангажированы и намеренно искажают события. Мы выбрали по одному представителю из каждого лагеря, как правило тех, кто отрабатывал свои деньги честно, то есть мог врать о происходящем в сердце Евразии с креном лишь в одну сторону. Работающих на нескольких хозяев мы отсекли.