Георгий Максимович родился и рос где-то в провинции, на юге. Родители его — средне богатые люди — умерли еще в прошлом веке, оставив его пятнадцатилетним сиротой. Вскоре он уехал в Австро-Венгрию к родственникам отца. Окончил университет в Вене. Там он познакомился со своей будущей женой — единственной дочерью крупного венгерского помещика. Однако отец ее не пожелал принять в свою семью русского, и кончилось это тем, что в 1907 году супружеская пара переехала жить в Россию. В 1910 году отец Алисы Яновны умер, и только тогда они получили часть большого наследства. В конце концов они обосновались в Петербурге, где Грубин решил заняться коммерческой деятельностью. Такую историю семьи знали их знакомые…

Грубин был похож на англичанина — высокий, худой, с узким интеллигентным лицом, несколько отяжеленным подбородком. Его серо-голубые живые глаза прятались за стеклами золотых очков.

Негустые белесые волосы он расчесывал на строгий прямой пробор. Говорил он негромким ровным голосом, никогда не раздражался. Европейское образование, острый ум делали его интересным собеседником для людей любого круга, и со всеми он был ровно интеллигентно-почтителен.

Его жена говорила по-русски с заметным акцентом, но умение держаться в обществе и, наконец, ее яркая красота и обаятельность делали милой ее не совсем правильную русскую речь. Одевалась она тоже строго, но видевшие ее впервые потом надолго запоминали ее стройную фигуру, ее широко расставленные большие черные глаза, ее иссиня-черные волосы, тонкую шею, ее пухлые губы, улыбку, открывавшую белоснежные зубы, и ямочку на подбородке, ее низкий гортанный голос.

На самом деле история этой семьи была несколько иной…

Георгий Максимович Грубин родился в 1869 году в Одессе в семье немецкого колониста Макса Грубера, который вел оптовую торговлю виноградом на экспорт. Его мать была русская. Дело отца было поставлено хорошо, и семья жила в достатке. В 1880 году умерла мать, и одиннадцатилетний Георгий переехал с отцом в Германию, в Гамбург, где отец вступил в дело своего родственника и стал совладельцем процветавшей пароходной компании. Отец обожал своего единственного сына и мечтал видеть его образованным человеком, государственным чиновником высокого ранга. После окончания гимназии Грубин был отправлен в Вену, где с блеском окончил университет. Там он действительно познакомился с дочерью венгерского помещика Алисой и женился, получив за ней солидное приданое. Молодые вернулись в Германию, после чего последовала военная служба Грубина. И вот тут началась его новая, неожиданная для его отца и для него самого судьба.

Некое военное начальство обратило внимание на то, что курсант военного училища знает русский язык. Его вызвали в Берлин, и он стал слушателем специального курса академии генерального штаба. После трех лет обучения, получив младшее офицерское звание, он работал в генеральном штабе, в его восточном отделе с ориентацией на Россию. На этой службе он сделал довольно быструю карьеру, дослужился до звания обер-лейтенанта и был причислен к свите молодого императора Вильгельма…

В 1909 году Грубин из Берлина исчез. Для непосвященных его исчезновение произошло незаметно, сослуживцам же стало известно, что по семейным обстоятельствам он отчислен в резерв. И только очень узкий круг людей из немецкой разведки знал, что обер-лейтенант Генрих Грубер отбыл в длительную служебную командировку…

Молодые Груберы вскоре обосновались в венгерском городе Деньдьеше, где проживал отец Алисы. Оттуда, из Венгрии, Георгий Максимович начал хлопотать о возвращении себе русского подданства, как родившемуся в России. Хлопоты увенчались успехом, и в августе 1910 года супружеская пара сошла с парохода в Одессе — в это время они уже были Грубиными. Они сняли дом на побережье под Одессой и некоторое время скромно жили там, не заводя знакомств и ничем не занимаясь, кроме своего сада. Особо любопытные люди могли узнать, что они вынуждены жить на побережье в связи с болезнью легких у Алисы Яновны. Весной 1912 года Грубины переехали в Петербург, где купили дом на Васильевском острове.

До начала русско-германской войны оставалось два года. За этот срок Грубин и его жена заняли в жизни Петербурга свое скромное и вместе с тем прочное место.

В этот морозный февральский день 1916 года Георгий Максимович после разговора с Вишау и встречи со связным должен был обедать с банкиром Игнатием Порфирьевичем Манусом.

Вишау сказал Грубину, что он ведет с Манусом дела-делишки, но это была неправда. В делах Мануса Георгий Максимович никогда участия не принимал, что делало их отношения свободными от взаимной подозрительности и осторожности.

Грубин держался с ним независимо, но с той долей почтительности, которую не мог не заметить и не оценить Манус. Он пользовался советами Мануса, но последнее время чаще к нему за советами обращался Манус, убедившийся, что у этого осторожного коммерсанта умная голова.

Директор правления Товарищества петербургских вагоностроительных заводов, член совета Сибирского торгового банка, акционер и кандидат в председатели правления Общества Юго-Восточной железной дороги, акционер Сибирского торгового банка, Игнатий Манус ворочал миллионами. Среди дельцов говорили: «Ищи, где роет Манус, там перепадет и тебе…» Это был человек болезненно самолюбивый, злопамятный, к врагам своим беспощадный.

Под стать его финансовой мощи был и он сам — крепко сколоченный пятидесятилетний мужчина с лобастой головой на короткой толстой шее. Глубоко под выдавшимися вперед надбровьями поблескивали умные, будто равнодушные ко всему светлые глаза. На коротких литых ногах он прочно стоял на земле, а руки у него были поразительно маленькие, пухлые и холеные. Он шутил, что руками только оформляет чеки и оттого они у него сохнут. Одевался он скромно и даже небрежно, не любил галстуки и потому чаще бывал в наглухо застегнутых сюртуках. Указательный палец его левой руки перехватывал перстень с крупным голубоватым «лунным камнем», про который он говорил «мой талисман»…

«Деньги ум любят», — говаривал Манус, и многие его финансовые дела это подтверждали. Его операция, в результате которой он стал во главе Товарищества петербургских вагоностроительных заводов, была проведена им с таким блеском, что за это ему простили ее беспощадную жестокость к конкурентам.

Манус финансировал черносотенную газету «Гражданин» и сам под псевдонимом Зеленый печатал на ее страницах полезные для себя статьи, однако на верхи политики он до недавнего времени не лез.

В финансовой деятельности Мануса была одна особенность, которой не мог не заинтересоваться Грубин. В большинстве его коммерческих предприятий значительную часть представлял немецкий капитал. До начала войны это обстоятельство никакой роли не играло. Более того, участие немецкого капитала считалось признаком солидности предприятия — немец в плохое дело деньги не вложит. Наконец, в этом можно было увидеть и своеобразное отражение дружеских отношений России и Германии и даже родства их монархов. С началом войны положение резко изменилось. О засилье в русских делах немецких банкиров закричали газеты, заговорили ораторы в Государственной думе. Был момент в начале 1915 года, когда Манус был очень этим встревожен. Он даже начал зондировать почву для перевода своего капитала в нейтральную Швейцарию, чтобы оттуда вести свои коммерческие дела. От этого шага его, как он считал, спас Грубин…

Они встретились тогда в последний день масленой недели. Вечером в ресторане Кюба, увидев одинокого Грубина, Манус пригласил его за свой стол вместе отужинать…

Манус только что провел бурное собрание основных русских акционеров общества вагоностроительных заводов. Атмосфера на собрании создалась очень напряженная — акционеры, перепуганные антигерманской агитацией, хотели бы отречься от немецкого капитала, но не знали, как это сделать… Манус был в ярости — с помощью немецкого капитала нажили, мерзавцы, состояния, а теперь, видите ли, проснулись в них русские патриоты… Но такая же атмосфера назревала и в других его делах… Совет личного юриста перебазироваться в Швейцарию, который еще вчера выглядел абсурдным, стал казаться ему вполне приемлемым, более того, единственно верным: или разорение, или Швейцария…