— То есть? — насторожился Николай.

— Мы всех крупных и мелких спекулянтов знаем поименно, и список их не так уж велик. Опасность в другом — в нынешней атмосфере всесветного критиканства само это словечко «доверие» весьма привлекательно, и многие люди клюют на него вслепую. Опять же не случайно за это словечко ухватились и социал-демократы, этим все в руку, что может завлечь слепых людей в их сети. Мы попробуем показать в прессе нескольких таких наиболее рьяных крикунов на эту тему. Я уже об этом доверительно говорил с некоторыми редакторами и вооружу их соответствующим материалом. Недавно, к примеру, мы получили неопровержимые данные об одном крупном чиновнике-путейце — он гребет взятки лопатой и при этом кричит о правительстве доверия.

— Великолепно! — воскликнул Николай, любовно смотря на своего министра — вот же человек в его правительстве, который умно действует сам… — Алексей Николаевич, подорвать доверие у кричащих про это доверие — это шаг чрезвычайно полезный.

— Сделаем, ваше величество… — Хвостов помолчал, вздохнул и сказал просительно:

— Ваше величество, соизвольте разрешить мне высказать одну не очень приятную мысль?

Царь нахмурился:

— Высказывайте…

— Ваше величество, благодатную почву для критики власти создает Григорий Распутин… — Хвостов увидел, как в это мгновение лицо Николая буквально потемнело, но он решил сказать все, ибо сейчас это был для него вопрос жизни и смерти, он уже точно знал, что Распутин и его шайка роют под ним яму, и не желал пассивно ждать, пока его в эту яму свалят.

— Ваше величество! Я, конечно, могу и заблуждаться, даже сам хотел бы ошибиться, но факты, которыми я располагаю… Освободите, ваше величество, мою совесть от свинцовой тяжести, разрешите мне представить вам обстоятельную записку…

— Необязательно, — отрезал царь. — Надоело, Алексей Николаевич, надоело! Все это совершенно несерьезно, сенсация для приказчиков, а не тема для этого кабинета.

— Ваша воля — закон, — послушно склонил голову министр. — Я только обязан, ваше величество, заметить, что и тут мною движет беспредельная любовь и преданность вам и трону.

— Верю, — негромко отозвался царь и, надвинувшись грудью на стол, сказал: — Давайте-ка лучше поговорим о том, как провести прием депутации, чтобы она осталась довольной.

— Почему же это быть ей недовольной? — чисто автоматически спросил Хвостов.

— Я беспокоюсь, чтобы прием не стал ненужным ни мне, ни им, и полагаю, что вы продумаете и это, — сердито выговорил царь.

— Я продумаю, ваше величество.

— Дайте мне хотя бы справку об этом заводе. Хорошо бы знать, нет ли каких конкретных нужд у тех, кто будет в депутации, чтобы я мог на них отозваться.

— Это будет сделано, ваше величество. Но хорошо известно, как умеете вы задушевно говорить с людьми, вызывая их на откровенность, и если вы каждому скажете хоть одно слово, это станет ему памятным на всю жизнь.

Царь встал.

Хвостов, низко кланяясь, попятился к двери…

Ох как трудно быть министром в государстве Российском…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Рабочую депутацию привезли в Царское Село на поезде рано утром и поместили в просторной комнате казармы, где были убраны койки и поставлен большой стол, окруженный стульями. Но поначалу за стол сел только приставленный к депутации офицер охранного отделения капитан Гримайлов, который был в штатском. О том, кто он такой, знал только управляющий заводом Станков, крупнотелый розовощекий здоровяк лет пятидесяти, в глухом черном сюртуке и надраенных до зеркального блеска сапогах.

Начальник охранки генерал Глобачев, инструктируя капитана Гримайлова, говорил:

— Будьте с рабочими депутатами уважительны и демократичны, от разговора с ними не уклоняйтесь — люди хоть и проверенные, а осторожность не мешает. В случае чего ориентируйтесь на управляющего, это человек вполне надежный и умеющий управлять этой публикой…

Капитан Гримайлов для этой миссии избран не случайно. Это умный работник охранки, человек гибкий, с юмором, контактный. Однажды он этими своими качествами заслужил высочайшую похвалу — во время свидания в норвежских шхерах Николая и Вильгельма он был прикомандирован к свите германского императора и так сумел сдружиться с одним из личных его адъютантов, что сумел получить от него ценную информацию. С тех пор он прикомандирован к двору, обслуживает дворцовые дела…

Однако здесь, среди рабочих, капитан чувствовал себя, что называется, не в своей тарелке и знаменитая его контактность что-то не срабатывала. Он сидел один за столом, управляющий Станков в глубине зала нервно прохаживался от стены к стене. Рабочие толпились возле окон, разглядывали зимний царскосельский сад, строго расчерченный дорожками, посыпанными желтым песком.

Гримайлов встал из-за стола и, подойдя к управляющему, стал вместе с ним прохаживаться.

— Волнуемся? — тихо спросил капитан.

Еще бы, — ответил Станков, не оборачиваясь к собеседнику. — Такое не каждый день случается… Народ, однако, приехал вполне спокойный, так что… — Он недоговорил — в этот момент в группе рабочих раздался дружный смех, мгновенно умолкший. Гримайлов, а за ним и Станков подошли к рабочим.

— Небось Делов что-то выкинул? — весело спросил Станков, обращаясь к смуглолицему рабочему с черными цыганскими глазами.

— Я им, господин управляющий, высказал мнение, — совершенно серьезно ответил он, — что нас привезли сюда блоху подковывать — помните? — как Левшу когда-то…

Рабочие снова посмеялись, но уже тихо. У всех в глазах тревожное любопытство, они, конечно, были возбуждены одним тем, что находятся в Царском Селе, где жил сам государь. Скованно они себя чувствовали и оттого, что были по-парадному одеты, некоторые даже при галстуках.

— Надоели они мне, — продолжал Делов, и его цыганские глаза весело блестели… — Спрашивают, будто я сам царь — зачем мы тут? Ну я, к примеру, Попову отвечаю: ты столяр? Столяр. Значит, тебя ковать железо не заставят, ковать будет Серов из кузнечного… — Видя, что управляющий благосклонно улыбается, он продолжал балагурить дальше. — Лично я одного боюсь, вдруг задумано сделать меня министром по спиртоводочной части… — переждав смех, добавил — Откажусь, братцы, сразу же откажусь, ставить меня на такую должность все равно, что козу пустить в капустный огород. Всю эту промышленность в трубу пущу…

Видя, что управляющий и неизвестный штатский смеются вместе с рабочими, Делов обратился к угрюмому рабочему с обвислыми усами. Это был один из недавних крестьян.

— Ну а ты, Николай Бойков, чего пригорюнился? Боишься, что на войну отправят? Не боись, Николай Бойков. Там, говорят, полегче, чем на заводе, война-то не с утра до вечера, там пострелял малость и дрыхни себе в окопе… пока не убитый, конечно. А если убьют, тебе будет все равно.

— Отвяжись, — пробурчал Бойков и спрятался за спину товарищей.

— А сам-то войны не боишься? — Капитан Гримайлов решил прощупать балагура.

— Это я-то? — весело отозвался Делов, внимательно глядя в глаза незнакомцу. — А чего мне бояться? Я же отсрочку имею, а вообще-то у войны один горький момент — там могут убить ни за что ни про что. Верно я говорю?

Гримайлов усмехнулся:

— Там все же убивают не просто так, а в бою за. отечество.

— А какая разница уже убитому, за что он убит? — мгновенно спросил Делов и по тому, как незнакомый господин с лица озлился, понял, что надо остановиться. Сказал спокойно — Тут наши с завода… — он повел головой на окружавших их депутатов, — они вроде бы боятся, зачем привезли нас сюда. А я эту их боязливость высмеиваю как могу — ну, царь здесь живет, но почему же надо его бояться, если он нам отец родной и всей Руси государь? Разве я не правый в этом?

— В этом ты прав, — подчеркнув «в этом», ответил Гримайлов, но счел за лучшее разговор не продолжать и отошел в сторону. Но с этого момента он все время издали наблюдал за Деловым — что-то ему не нравился этот балагур… Выбрав момент, он спросил управляющего Станкова, что за человек этот Делов? Станков улыбнулся: