Союзником Святого Престола в борьбе против "еретиков" выступил король Франции Филипп II Август, который давно мечтал прибрать к рукам богатое и независимое Тулузское графство и присоединить Лангедок к королевским владениям. Долго ждать не пришлось - удобный случай подвернулся в 1209 году, когда в Тулузе был убит папский легат. В убийстве тотчас же были обвинены катары, и папа объявил крестовый поход против еретиков. На следующий год из Лиона в Лангедок и Прованс двинулась огромная армия под предводительством вассала французского короля Симона де Монфора; "идеологическим" руководителем крестоносцев папа назначил аббата Арнольда, настоятеля монастыря Сито. "Защитники веры" опустошали города и села Лангедока, истребляя всех жителей без разбора. В городе Безье на площадь перед церковью Святого Назария было согнано 20 тысяч мужчин, женщин и детей. Многие молили о пощаде, клялись, что являются верными католиками. Рыцари обратились к аббату Арнольду с вопросом:

- Что нам делать, отче? Не умеем мы различать добрых от злых.

«И вот аббат, - пишет хронист, - боясь, чтобы те еретики из страха смерти не прикинулись правоверными..., сказал: "Бейте их всех, господь своих узнает!" …И перебито было великое множество...»

Безье горел три дня... Вслед за Безье пали Перпиньян, Нарбонн, Каркассон... Жители Лангедока оказывали упорное сопротивление крестоносным отрядам. Походы французских войск против катаров, получившие название "Альбигойские войны", продолжались более 30 лет. За это время богатые и процветающие земли Южной Франции превратились в выжженную безлюдную пустыню. В марте 1244 года пала последняя твердыня катаров - крепость Монсегюр, а спустя несколько дней 257 ее защитников заживо были сожжены на крестах...

По одним источникам, орден рыцарей Храма (тамплиеров) в течение всех этих лет оставался в стороне от походов в Лангедок. В ответ на призыв папы принять участие в войне против катаров руководители тамплиеров прямо заявили, что не считают вторжение французских войск в Тулузское графство "настоящим" крестовым походом и не намерены в нем участвовать. Орден во время Альбигойских войн формально сохранял нейтралитет, однако его командорства в Лангедоке нередко предоставляли убежище катарам и даже защищали их от крестоносцев. Более того, тамплиеры с оружием в руках участвовали в битве при Мюре в 1213 году на стороне катарской армии. Однако из других документов известно, что некоторые воины-монахи принимали участие в осаде катарских крепостей. Это тем более странно, учитывая очень строгую иерархию и дисциплину в ордене. Что послужило расколом в среде тамплиеров? Уж не жажда ли обладания святынями катаров?

Так, может быть, секрет противостояния и сотрудничества между тамплиерами и катарами объясняется не только желанием проникнуть в тайны альбигойцев, но и духовным родством и единством мировоззрений? Тем более, что крепость Монсегюр - как считалось в среде крестоносцев - была местом, где по легендам хранились какие-то христианские реликвии. Причём весь командный состав гарнизона крепости состоял из рыцарей Храма, которые скрывали свою принадлежность к ордену. После падения твердыни катаров вместе с тамплиерами исчезла и сокровищница замка.

Если вы не боитесь окунуться в век клятв и клятвопреступлений, во времена главенства долга, верности и чести, коварных предательств и измен, тайных операций королей и поиска истин - постучите в эту дверь, возьмите в руки кончик нити лежащего на пороге клубка. Если вы готовы идти по лабиринту умозаключений, открытий и догадок, тогда… Вперёд!

Горячий ветер пустынь - хамсин - полировал песком стволы редких, чахлых пальм. Время от времени небольшими воронками в воздух ввинчивались столбики поднятой пыли, пучки сухой травы и мелкие камни. Солнце - ослепительная алмазная брошь, на которую невозможно поднять глаза, даже полуприкрыв веки (приходилось подставлять козырьком ладонь) - перевалило линию полудня и поползло к западу. Было душно, но жара понемногу спадала. Тени удлинялись, предлагая оживающему миру всё больше укрытий от палящего зноя между обломками изъеденных временем гор, у стен полуразрушенных построек и под кронами одиноких деревьев.

На дороге – скорее, тропе, заметной по следам козьих копыт - стали попадаться ветхие дома, сложенные из необожжённых глиняных кирпичей. Оттуда пахло печалью, старой ветхой одеждой и безысходностью нищеты.

Верблюды, несмотря на усталость и сожжённые раскалённым песком подушки мохнатых лап, вытянув шеи, прибавили ход. Их большие бархатные ноздри раздувались, забирая внутрь на вдохе горячий воздух. Они чуяли воду и близкий отдых. Караван… Впрочем, караваном эту горстку усталых людей и животных назвать было трудно. Вдоль русла высохшей реки, убыстряя шаг, двигалась цепочка из трёх тощих бактрианов[1], облезлых, голодных, с небольшими тюками на худых горбах. Поклажа была упакована в рваные тряпки и пропахшую запахами верблюжьего пота облезлую кожу. Человек в расписном узорном халате - хозяин каравана, восседавший на невысоком осле - крикнул что-то погонщикам и указал плетью правее себя. Там, между песчаных дюн, накалённых солнцем, блеснула вода. Это было озеро Кинер-Эт, называемое самолюбивыми иудеями Галилейским морем.

Хасан – потомок семитов, небогатый купец, ещё мальчишкой вместе с отцом водивший караваны от берегов настоящего арабского моря в Иерусалим и Александрию - вздохнул. Он помнил Иудею лучших времён. Тогда римляне твёрдой рукой управляли своими провинциями. Города процветали. Закон главенствовал во всём. А что сейчас? Рим, как сытый, сильный, но стареющий лев, давно устал держать в лапах слишком большую добычу. Ему стало сложно пожирать её самому, и он лениво смотрел, как шакалы, с опаской оглядываясь и повизгивая от страха, жадно вырывают из хищных объятий маленькие кусочки власти. Префекты территорий погрязли в казнокрадстве, чиновники - в воровстве и взятках. Методы управления стали жёстче, но лучше в провинциях от этого не становилось. Римляне теперь полагались только на грубую силу в ущерб дипломатии и политике пряника. Огромная империя пухла от заговоров, интриг, борьбы за власть, восстаний рабов, жадности легионеров, вкусивших частицу той самой высокомерной римской власти и силы. Дороги становились опасными. Дезертиры из легионов и беглые варвары вспомогательных войск сбивались в небольшие банды. Оазисы всё чаще подвергались нападениям бандитов, оскверняющих колодцы телами убитых в грабежах. Здесь, в Иудее, было ещё более неспокойно и опасно.