Ксения стала известной актрисой. Её любили французы и особенно — русские. Её фотографии постояшю печатались на страницах французских журналов. Казалось, с ее успехами в кино должны были поправиться и материальные дела семьи, но не тут-то было: почти все её гонорары уходили на туалеты. Молодость эгоистична. Да и «положение обязывало». А в квартире в это время за неуплату отключали то газ, то электричество.

Успехи дочери в кино, с одной стороны, радовали Куприна, а с другой — печалили и огорчали: Киса, которая раньше первой читала все, что писал отец, теперь перестала интересоваться его работой. В ее отношении к родителям стали проявляться снисходительность и превосходство. Но скоро, к радости Александра Ивановича, с кино у Ксении было покончено. Русские студии, не выдержав конкуренции, закрывались одна за другой, а французские — перестали снимать артистов-иммигрантов. Ксения осталась без работы.

Угнетало Александра Ивановича и то, что оп не вписался в эмигрантскую среду, не мог разобраться в том, что происходило в русском зарубежье. Нс понимал грызни многочисленных партий: монархисты, кадеты, эсеры, различные фракции социал-демократов и пр.

От неустроенности, неудовлетворенности Александр Иванович стал выпивать, что привело к болезням. Писатель Куприн угасал на глазах. Это видели и Ксения, и её мать. Видели и окружающие.

Жизнь редко баловала русских писателей-эмигрантов. Все они бедствовали. И нужда их была порой настолько велика, что мешала не только творчеству, но и была опасной для здоровья. Это был «вопрос физического выживания». Нс было денег на питание, на врача, на лекарства.

Встречаясь со мной, работая с делегациями, Ксения Александровна никогда не жаловалась на жизнь, на судьбу, говорила о своих жизненных перипетиях как-то весело, с юмором.

Она рассказывала, что уроки, полученные ею в Доме моделей, не пропали даром. Уйдя оттуда, она окончила курсы модельеров. С детства развитый вкус, упорство, творческая фантазия и стремление к знаниям дали свои результаты. Она стала одним из лучших театральных костюмеров. Но и тут черная зависть, высокомерное и пренебрежительное отношение к иммигрантке сделали свое дело: она снова осталась без работы. Тогда она вспомнила, что она актриса. Приобретенные опыт и навыки в кино помогли ей устроиться и успешно окончить курсы театрального искусства, а затем — поступить в театр. Однако скоро ей пришлось уйти и оттуда: коллеги-француженки не хотели делить с иностранкой первые роли, а она не хотела всю жизнь быть на вторых.

К счастью, на смену черной полосе в жизни Ксении пришла радость: она влюбилась. Влюбилась без ума в красавца француза, отважного летчика. Любовь была взаимной, они уже думали о венчании. И тут — неожиданный поворот судьбы: родителям сообщили, что их прошение о предоставлении советского гражданства удовлетворено, и они вместе с дочерью могут выехать на постоянное жительство в СССР в любое удобное для них время. Отец решил с отъездом не откладывать.

Для Ксении Александровны не было секретом желание родителей уехать в Россию. Отец всегда говорил, что его мечта — умереть на Родине, и что в Москву он готов «идти пешком по шпалам». Она знала также, что ее мать переписывалась по поводу их отъезда в СССР с художником И.Я. Билибиным, вернувшимся из эмиграции в 1936 году, писателем А.Н. Толстым. Однако сообщение о скором отъезде показалось ей «громом среди ясного неба».

«Я растерялась, — рассказывала Ксения Александровна. — Я не могла и не хотела бросить любимого человека и боялась остаться в чужой стране без родителей. Очень беспокоилась и о них. Как они будут жить одни? Кто позаботится о них? Никого из родственников в России уже не осталось, здоровье отца ухудшалось. Было морс слез и упреков со стороны родителей, но после тяжелых раздумий я твердо заявила, что остаюсь с любимым».

Родители уехали в 1937 году. Перед отъездом А.И. Куприн посетил на дому генерала А.И. Деникина и рассказал ему о своем скором отъезде домой. А вечером пошел в кабаре «Шахерезада» и попросил Наташу Кедрову, известную русскую певицу, спеть его любимую песню «В далекий путь, моряк, плыви…». Слушал, как рассказывают очевидцы, и плакал. Вспоминал, видно, пройденный путь, а, может чувствовал свой близкий конец.

Сборы и отъезд родителей в Москву проходили в строгой тайне. Надо было оплатить долги, продать библиотеку. Знакомым было сказано, что Куприны переезжают на юг Франции: там жизнь дешевле и климат для здоровья Александра Ивановича благоприятнее. На вокзале Куприных провожали только Ксения и жена Саши Черного — Мария Ивановна. Билеты и паспорта с необходимыми визами были вручены Куприным работником советского полпредства на вокзале.

Но рано или поздно все тайное становится явным. Русские парижане узнали, что Куприны находятся в Москве. Здравомыслящие люди не осудили Александра Ивановича за «измену эмиграции». Знали, что в Россию уехал больной, беспомощный старик. И понимали, что эта поездка Куприна соответствовала его сокровенным желаниям.

Но были и другие соотечественники, ненависть которых Ксения в полной мере испытала на себе. «Многие от меня отвернулись, — рассказывала она. — Эмигрантские газеты писали, что я продала родителей большевикам, и спрашивали, сколько на этом заработала. И до сих пор среди эмигрантов идет разговор о том, что это я уговорила отца уехать в Россию, а сама не поехала. Особенно усердствовала в распространении слухов и клеветы об отъезде Куприна на Родину Зинаида Гиппиус».

Вернувшись на Родину, Александр Иванович был в Москве, Ленинграде и летом 1938 года посетил Гатчину. Остановились они в доме но соседству с их бывшим домом: ни у него, ни у его супруги войти в «свой» дом сил не хватило. Новые хозяева «зеленого домика» угостили их клубникой «Виктория» с кустов, посаженных ещё самим Куприным.

Беда, как известно, не ходит одна. Вскоре в автомобильной катастрофе погиб жених Ксении, а в 1938 году в Москве умер отец. Мать осталась одна. Дочь ничем не могла ей помочь. А тут — Вторая мировая война. О выезде на Родину уже не могло быть и речи.

Ксении второй раз в жизни пригодилась специальность костюмера. Работала в разных театрах. Иногда там же получала небольшие роли. А потом, совместно с певицей Людмилой Лопато, открыли ресторан, но вскоре прогорели. Хорошо еще, что с помощью добрых людей удалось по хорошей цене продать оборудование и выйти из этой авантюры без больших потерь. И снова жизнь на случайные заработки.

Ксения Александровна оказалась не только хорошей переводчицей, но и помощницей, и заступницей наших делегатов. Помню, как много она помогала нашим фигуристам, участвовавшим в чемпионате Европы. Дни и ночи она была с ними. После выступлений и репетиций показывала им Париж, водила по магазинам, выбирая те, где товары хорошие, но дешевле.

В беседах с Ксенией Александровной неоднократно возникал разговор о ее возвращении на Родину. Она честно признавалась, что хочет этого и боится. Боится столкнуться с новыми трудностями в совершенно незнакомой ей обстановке. А больше всего боится оказаться «эмигранткой на Родине». Я не торопил её с принятием решения. Хотел, чтобы она сама, без давления с моей стороны, приняла его.

И тут в Париже один за другим побывали писатели Василий Ажаев и Лев Никулин. С каждым из них Ксения работала по 10 дней. Так же как и мне, она рассказала им о своей неустроенной жизни. Писатели были очарованы Ксенией и, вернувшись в Москву, убедили руководство Союза писателей СССР войти в ЦК КПСС с ходатайством о ее приглашении на постоянное жительство в СССР, конкретно — в Москву. При этом они делали упор на то, что в случае положительного решения Куприна приедет не с пустыми руками: она привезет отцовский архив. В нем — его рукописи, письма, заново отредактированные произведения, публицистические статьи, очерки. Все это было крайне важно для изучения творческого наследия А.И. Куприна.

Вскоре из Москвы пришло сообщение, что вопрос о возвращении Ксении Куприной на Родину может быть решен положительно, если от псе будет получено прошение о предоставлении ей советского гражданства. Я сообщил об этом Ксении Александровне. Она обрадовалась, но сказать «да» не торопилась.