Эта надпись мелом, сделанная каким-то неунывающим остряком-авиатором, красовалась на старых серых досках грубо сколоченной двери, прикрывавшей вход в полуразрушенную полесскую пуню. В пуне даже в самый солнечный весенний день стоял полумрак, пряно пахло прошлогодним сеном — сеном 1943 года. В поле неподалеку от пуни прятались днем замаскированные со всех сторон пожелтевшими срубленными елками работяги-«уточки». Летчики, временно выселенные из «отеля», жили в больших защитного цвета палатках на краю поля. В тихую погоду слышно было, как вешней грозой гремела канонада на западе, под Ковелем.

Третью неделю жили мы — подполковник Леонтьев, он же Орлов, старший радист Киселев, он же Вова, радистка Валя Потупова, она же Тамара, и я, известный Центру как «Спартак» и Евгений Кульчицкий, — в этой пуне на «подскоке» — полевом аэродроме. Нетерпеливо ждали вылета во вражий тыл, в неведомый лес недалеко от линии фронта.

Представитель Центра майор Савельев, высокий, стройный энергичный офицер, специально прилетевший из Москвы, чтобы координировать операцию, с каждым, днем волновался все сильнее.

— Поймите, — говорил мне и Тамаре майор, в который раз объясняя задание, — скоро наши войска и Первая польская армия начнут новое наступление, примутся за освобождение Польши! Власть в свои руки возьмет Крайова Рада Народова — Национальный совет Польши, созданный четыре месяца назад, а четыре уполномоченных Рады — вы же читали газеты, читали коммюнике — находятся в оккупированной Польше, ведут у себя на родине, в Польском генерал-губернаторстве и на присоединенных к рейху землях, партизанскую и подпольную борьбу против поработителей своего народа, Эмигрантское польское правительство в Лондоне считает Советский Союз таким же врагом Польши, как и гитлеровскую Германию, — дикая теория «двух врагов»! Оно натравливает своих сторонников на настоящих польских патриотов. Вы знаете, что мы порвали дипломатические отношения с правительством Сикорского еще год назад. Этих четырех польских руководителей новой Польши…

— Мы должны вывезти из тыла врага! — улыбаясь, дружно продекламировали мы с Тамарой.

— Во что бы то ни стало! — горячился майор. — Вы понимаете, как это важно, как их ждут в Москве!.. Это важнейшее задание…

— Понимаем, Петр Никитич, — заверили мы майора. — Не наша вина, что в тылу у немцев затерялся след польских руководителей. Мы готовы лететь за ними когда угодно и куда угодно.

Разумеется, командование вряд ли поручило бы мне, двадцатилетнему разведчику, столь важное и ответственное задание. Вначале оно было поручено моему командиру подполковнику Николаю Александровичу Леонтьеву, офицеру штаба 1-го Белорусского фронта. Подполковник уже однажды посылал меня в тыл врага — в район Житковичи — Петриков — Давид — Городок, сердце белорусского Полесья.

Сам подполковник уже бывал на задании в тылу врага на Брянщине и пользовался в штабе фронта большим авторитетом. Выбор на него пал не случайно. Опытный офицер-кадровик, родился и учился в Соликамске, коммунист, в армии с начала тридцатых годов. Лучшего командира нечего было и желать. Но на «подскоке» Николай Александрович заболел, вскоре стало ясно, что он не сможет лететь и возглавить операцию придется мне. Штаб фронта согласился с этим предложением подполковника. Было решено, что «Вова» — старший радист лейтенант Киселев — вернется в штаб с Леонтьевым, а со мной полетит радистка Тамара. Тамара тоже уже выполняла задание в тылу немцев — под Почепом, была награждена орденом Красной Звезды. Свою рацию она берегла, как мать грудного ребенка.

Майор Савельев сказал мне, что переброска из фашистского тыла польских представителей была вопросом международной важности.

От майора Савельева я знал, что ранней весной 1944 года на своем первом конспиративном заседании в Варшаве Крайова Рада Народова приняла решение послать в Москву делегацию, состоящую из четырех человек. Эта делегация должна была перейти через линию фронта и информировать Советское правительство о деятельности революционного польского подполья. Делегация должна была установить контакт с Союзом польских патриотов и польской армией, сформированной на территории Советского Союза, для согласования действий, направленных на создание свободной Народной Польши и укрепление стоящего на ее страже Войска Польского. Крайова Рада Народова, представляющая все прогрессивные и патриотические силы польского движения Сопротивления, стремилась установить деловую связь с правительством СССР.

— А без нашей помощи, — еще и еще раз твердил майор из Генштаба, — делегация не сможет перебраться через фронт.

— Я уверен, что «Спартак» выполнит задание, — твердо сказал подполковник Леонтьев, глядя в упор на меня. — Перед вылетом сюда «Спартак» написал заявление в партию…

Все эти дни в урочные часы, днем и вечером, Тамара связывалась с радиоузлом, запрашивала командование о местонахождении четырех польских руководителей. Уполномоченные Крановой Рады Народовой пробирались не одну неделю по оккупированной польской земле из Варшавы на восток, все ближе к линии фронта. Польский партизанский отряд передавал их советским партизанам, советские партизаны — польским. Их охраняли, за них отвечали головой. Это была настоящая эстафета боевой дружбы. Стоит ли говорить, что Гиммлер или палач-гаулейтер Польши Ганс Франк не пожалели бы ни рейхсмарок, ни рыцарских крестов за поимку четырех представителей рожденной в боях Народной Польши!

С волнением следили мы за их продвижением. Нетерпеливо ждали, пока моя «музыкантша» — так у нас, разведчиков, называли радисток — принимала очередную радиопередачу.

Много лет спустя после войны, специально изучая операцию по переброске через фронт польских уполномоченных, я установил, что четверка переправилась через вспученный весенними водами Буг 28 марта 1944 года и находилась сначала на базе отряда имени Ворошилова, а затем — в партизанском отряде имени Жукова. Этот отряд — им командовал Катков — входил в бригаду имени Сталина (комбриг Арзуманян) Брестского партизанского соединения, во главе которого стоял секретарь Брестского обкома партии С. И. Сикорский.