— Готовьте мой самолет к вылету. Надо слетать за Щуровским.

— Далеко? — спросил я. — Сколько заправить горючего?

— В Малую Вишеру. Залейте два передних бака.

…Осипчук обернулся к вечеру. Мы увидели его, когда он на бреющем полете, едва не срубая вершины сосен, прошел слева от аэродрома. И тут же следом метнулся за ним фашистский истребитель. Несколько тревожных минут показались нам очень длинными. Но вот, словно крадучись, из-за леса вынырнул Ли-2, подвернул к полосе, сел и порулил под кроны берез. Обманул фрица. Мы бежали к самолету. Первым спустился Сергей Олейников, за ним — Александр Щуровский и его второй летчик старший лейтенант Николай Рыбин… Больше из этого экипажа не вернулся никто.

— Вот видишь, Николай, и кукиш не помог, — устало улыбнулся мне Олейников. — Придется списать это «оружие».

…На цель группа Щуровского вышла точно. Удивило то, что молчали зенитки. Но вскоре их молчание стало понятным: над зоной окружения барражировали фашистские истребители. Заметили их вовремя, образовали круг, и, прикрывая друг друга сзади, Ли-2 сбросили с нескольких заходов груз в квадрат, очерченный кострами.

— Идем домой, — скомандовал Щуровский, и кольцо разомкнулось. Командир группы А. Д. Щуровский стал уходить в сторону с набором высоты. И когда опасность, казалось, миновала, на высоте 2000 метров их настигли Ме-110. Воздушный стрелок сержант Иван Кнур открыл огонь по «мессершмиттам». Щуровский и, Рыбин бросили машину в крутое пике, в вираж… Вместе с Кнуром огонь из других пулеметов вели уже Александр Ульянов и стрелок-радист лейтенант Андрей Савиченко. Оценив обстановку и сообразив, что ни сзади, ни сверху, ни с боков к Ли-2 не подойдешь, «мессеры» сменили тактику. Они стали заходить снизу. Со второй атаки снарядом была пробита гидросистема. Масло под давлением 60 атмосфер залило пилотскую кабину. Следующая атака — убит воздушный стрелок сержант Ульянов. И тут же замолчал турельный пулемет, а потом и тот, с которого отстреливался Савиченко.

— Я бросился к ним, — рассказывал Олейников. — Савиченко осколком ранило в спину, Кнур обвис на своем сиденье. Все в дыму, самолет горит… А они, сволочи, бьют и бьют. Я вернулся к летчикам. Они уже заходили на посадку. Перетянули через лес…

Да, они перетянули через лес и линию фронта. Подминая верхушки сосен и берез, Ли-2 с убранными шасси тяжело упал на опушке леса, прополз по земле и застыл. Пламя метнулось к бензобакам. Щуровский и Рыбин бросились к выходной двери в грузовой кабине. Горячий металл обжигал руки, дверь не открывалась, ее заклинило. Олейников рванул крышку верхнего астролюка в пилотской кабине, скатился на землю. Рыбин и Щуровский спустили к нему на парашютных фалах Савиченко, потом убитого Ульянова и тяжелораненого Кнура. Пламя бушевало в самолете. Рыбин выбрался через астролюк, помог Щуровскому, который наглотался дыма и едва не потерял сознание. Они успели оттащить в сторону своих друзей, и Ли-2, словно решив, что только теперь не причинит вреда экипажу, взорвался.

А к ним уже мчались наши кавалеристы и санитарная машина. Она увезла Савиченко и Кнура. Когда взошло солнце, в двух километрах от деревни Ситно, Новгородского района на опушке леса похоронили воздушного стрелка — Александра Семеновича Ульянова. Рядом со сгоревшей машиной. Без салюта, без прощальных речей.

— Война закончится, надо к Саше вернуться, — Сказал Олейников. — Он нас всех спас.

Той же ночью, после выполнения задания, был сбит и сгорел экипаж Ли-2 лейтенанта В. И. Пузикова. С ним погибли штурман лейтенант Н. Н. Безвитный, стрелок-радист старшина Н. А. Бобров, воздушный стрелок сержант И. Г. Мартынюк.

Из 102-го авиационного полка ушли первые похоронки. Наши боевые товарищи отдали жизнь за то, чтобы во 2-й ударной армии кто-то смог остаться жить. А позже Военным советом Северо-Западного фронта всему личному составу полка за успешное выполнение заданий по оказанию помощи 2-й ударной армии была объявлена благодарность.

…После выполнения транспортно-десантных операций мы получили, наконец, по-настоящему первое боевое задание: всеми экипажами полка нанести бомбардировочный удар по скоплению эшелонов противника на станции Щигры, в 25 километрах восточнее Курска. Удар произвести ночью с высоты 3100 метров. Интервал между самолетами — одна минута. Готовиться мы начали с утра. Возле каждой машины — укрытой и замаскированной, хлопочут техники, метки, мотористы. Нужно проверить каждый прибор, механизм, винтик. Отказ системы или агрегата в воздухе сам по себе опасен. Если же он случится над территорией, занятой врагом, — опасней во много раз. К тоже мы летаем ночью, и при вынужденной посадке считывать на удачу не приходится. Простые эти истины хорошо известны каждому из тех, кто готовит вылет к вылету. Поэтому мы еще и еще раз проверяем работу всех систем.

К вечеру подвезли бомбы — в ящиках мелкие, в больших деревянных клетках — тяжелые ФАБ-250[2]. Механики по вооружению распаковывают их, очищают от смазки, выправляют стабилизаторы. Лебедками бомбы подвешивают под Ли-2, ввертывают взрыватели. И пулеметы заправляются патронные ленты. От машины к машине переходят старшие техники по вооружению лейтенанты М. И. Короткой, Е. К. Незнамов, М. Коваленко, инженер полка по вооружению капитан А. П. Лищенко. Их задача проверить готовность оружие к бою, бомб — к удару по врагу.

К вечеру, когда солнце устало палить землю и стало снижаться за лес, прибыли экипажи. Я лечу в экипаже Щуровского вместе с Сергеев Олейниковым. Машину этому экипажу дали новую, пришлось на ней поработать, чтобы избавить себя от неожиданностей в боевом полете. Наш Ли-2 стоит первым в строю на линейке. Мимо проходят командиры остальных машин: заместитель командира полка по летной части капитан В. И. Лебедев, старшие лейтенанты А. Р. Сальнов, И. Н. Владимирцев, В. В. Когутенко, К. Я. Меснянкин, Н. М. Петриченко, А. В. Батов, Н. И. Рыбин… На их лицах та особая отрешенность, которая появляется лишь перед боем.

Темнеет. Яркие мерцающие звезды усыпали небо. Взлетаем. Щуровский мягко, точно пилотирует машину.

Ровно гудят моторы. Земля внизу лежит черная, затаившаяся. Ни огонька, ни признаков жизни. Самолет словно застыл в воздухе, и только залитые лунным серебром речушки, медленно проплывающие внизу, да приборы говорят о том, что мы идем к цели.

Вышли на нее точно. Справа в темноте разрастается пожарище, скользят по небу лучи прожекторов, рвутся зенитные снаряды.

— Соседи станцию Курск обрабатывают, — кричит мне Олейников. — Но я им не завидую, там зениток натыкано — места живого не найдешь.

Однако внизу услышали и нас. Ярко-голубые снопы света метнулись впереди, ушли вправо, влево, перекрестились, спутались, заплясали. Серые облачка зенитных разрывов повисли чуть ниже нас… Небо ожило.

— На боевом! — крикнул штурман.

Короткий удар под правое крыло — воздушная волна от разрыва снаряда. Еще удар, еще. Щигры забиты эшелонами. Первые разрывы высвечивают станцию, вспыхивает пожар.

— Молодец Лебедев! — кричит Олейников. — Засветил нам цель.

— Сброс!

Самолет облегченно вздрагивает, избавившись от бомб, и круто скатывается влево-вниз. Уходим из зоны огня, ложимся на обратный курс.

— Нормально поработали, — цедит Щуровский и кладет машину на крыло.

Внизу гуляют пожары, клубы огня взбухают в самом скоплении эшелонов. Да, поработали нормально, Щигры выведены из строя и, похоже, надолго.

— Пойдем низом, — говорит Щуровский и отжимает штурвал.

Предосторожность совсем не лишняя, могут появиться ночные истребители. Напряжение спадает по мере, как зарево пожара бледнеет позади нас. Темнота скрывает Ли-2, и только любопытные звезды заглядывают в кабину.

— С почином, командир, — улыбается Олейников.

— Спасибо, — вежливо благодарит Щуровский. — Почаще бы так.

Это пожелание сбывается быстро. Пятого июля полк в составе соединения получил задачу нанести удар по железнодорожной станции Расковец. На этот раз я летел в составе экипажа майора И. И. Калинина. Линию фронта прошли благополучно. Расковец увидели издалека, станция освещена светящимися авиабомбами, небо — десятками прожекторов и трассирующими очередями «эрликонов». Этой красотой не уставал бы любоваться, если бы она не была красотой смерти, ее праздником, фейерверком. Каждая светящаяся точка в десятках огненных пунктиров несет гибель. Идем в самую их гущу. От выдержки командира зависит точность бомбометания. Калинин, словно на тренировке, показывает, как нужно владеть машиной, чтобы бомбы легли точно в цель. И они ложатся — зажигательные и фугасные, рождая на станции кроваво-красные фонтаны разрывов. Ослепительно-белый свет прожектора врывается в кабину. Калинин мгновенно бросает Ли-2 в сторону и вниз. Выскользнули.