Throne of Lies

Aaron Dembski–Bowden, 2010

«Завет крови» пронзал варп подобно копью – копью грязно–синего цвета с облезшей позолотой. Белое пламя, которое надрывно работавшие двигатели изрыгали в беспокойный океан душ, неравномерно пульсировало: корабль двигался с трудом. Он неуклюже нырял в бурлящие волны, которые хлестали по нему психическими потоками. Поля кинетической энергии из последних сил защищали корабль от первозданной ярости варпа, но шторм был беспощаден. Огромные существа, скрывавшиеся в урагане, тянулись к защитным полям когтями, и каждый удар все дальше отбрасывал корабль с курса.

На носу корабля располагался изолированный от остальных помещений зал; одинокая женщина, находившаяся в нем, стояла на коленях, безмолвно и недвижимо. Ее глаза были закрыты, но она все равно могла видеть. Ее тайный глаз – тот, который обычно был скрыт от внешнего мира под грязной от пота банданой или неудобным шлемом, – сейчас всматривался в варп, и этому зрению не мешал ни корпус корабля, ни потрескивающие энергетические щиты. Сверхъестественный взор проникал через эти препятствия без всяких усилий, и она неотрывно смотрела вглубь бури, что бушевала снаружи.

В волнах океана душ, как в масляном пятне на воде, кружился тошнотворный калейдоскоп цветов. Раньше этот хаос пронзал путеводный луч: спасительная стрела эфемерного сияния прорезала клубящуюся тьму, и навигатору нужно было лишь следовать по ней. Но на этот раз луча–маяка не было, не было сияющего ориентира, и шторм снаружи освещался лишь силовыми щитами, которые, потрескивая, поддавались давлению.

На корабль накатывались волны, слишком нерегулярные, слишком быстрые, чтобы на них мог среагировать человек. Она едва заметила поток мучительно–яркой энергии, несущийся навстречу, а щиты уже отражали его. Искря от перегрузки, они оттолкнули шквальную волну обратно в океан психической скверны, ее породивший. «Завет крови» снова задрожал, и двигатели жалобно взвыли от этой судороги, которая прокатилась по всему стальному скелету корабля. Долго ему не продержаться.

Стоявшая на коленях женщина глубоко вздохнула и вновь сосредоточилась. Ее минутная невнимательность не осталась безнаказанной, и зазвучавший голос вкрадчивым шепотом проник в самое ее сердце – так, что каждое слово слабым эхом отзывалось в крови:

— Века покорения космоса. Века завоеваний звезд. Танец преследователя и преследуемого. Хищник и его жертва. Ты, навигатор, станешь моей смертью. Концом моей славы. Моим черным днем.

Корабль снова вздумал ей угрожать. Плохой знак, а потому она процедила сквозь зубы лишь одно слово:

— Молчать!

Она могла поклясться, что где–то на границе ее сознания послышался смех. Больше всего она ненавидела эту грубую поэтичность, к которой был склонен примитивный интеллект корабля. Дух машины, составлявший его ядро, был жестоким и властным. Уже много недель он отказывался принимать нового навигатора, и женщина уже опасалась, что этого не случится никогда.

— Когти нерожденных разрывают кожу моего корпуса, чтобы выпустить внутренности в пустоту. Ты – мое проклятие. Ты – бедствие. Ты нас погубишь, Октавия.

Она сдержалась и не стала отвечать, сжав зубы так же крепко, как были сжаты веки ее человеческих глаз. Ее третий глаз смотрел не мигая, но видел лишь неистовую бурю снаружи. Нет, теперь там появилось что–то еще. Помимо них, что–то еще плыло в океане душ – какая–то тень, скорее неясный силуэт, а не тело из плоти.

Она немедленно отправила предупредительный импульс:

— Под нами что–то есть, что–то огромное. Уклоняемся, немедленно!

В этот приказ, в эту отчаянную мольбу, обращенную к рулевым корабля, Октавия вложила всю свою силу. Ответ со скоростью мысли пронесся по кабелям сопряжения, связывавшим ее с троном из бронзы и кости. Говорил безжизненный голос, принадлежавший лоботомированному сервитору, который стоял у руля:

— Выполняю.

«Завет крови» содрогнулся и, подчиняясь пылающим двигателям, начал подниматься выше в тягучем психическом веществе непространства. Но хищник, то огромное существо под ними, тоже зашевелился в эфирном тумане. Навигатор чувствовала его резкие движения, а затем увидела, как тень размером с солнце подернулась рябью от шторма. Существо приближалось.

— Оно гонится за нами.

— Принято.

— Быстрее. Еще быстрее, еще!

— Выполняю.

Огромный призрак как ни в чем не бывало вынырнул из хлестких волн психического тумана. Ей подумалось, что существо похоже на гигантскую акулу – вечно голодную акулу с мертвыми глазами, плывущую в открытом океане.

— Нужно выходить из варпа. От этого нам не убежать.

На этот раз ей ответили с чувством и крайне неодобрительно. Голос был низким, глубоким и нечеловечески звучным:

— Сколько еще до системы Ториас?

— Несколько часов? Дней? Я не знаю, милорд, но если мы не выйдем из варпа, то погибнем через несколько минут.

— Неприемлемо.

— Вы чувствуете, как дрожит «Завет»? К нам приближается психическая тень, морок из черного тумана и ненависти, который хочет нас сожрать. Я навигатор, милорд, и неважно, что вы скажете: я вывожу корабль из варпа.

— Очень хорошо. Всем постам: приготовиться к возвращению в космос. И… Октавия.

— Да, милорд?

— Когда Талоса нет на борту, проявляй ко мне побольше уважения – для своего же блага.

Она ощутила, как от угрозы учащенно забилось сердце, и оскалилась в улыбке.

— Как скажете, Возвышенный.

Охотница, пересекавшая зал, носила чужое алое платье и чужую же кожу. Последние два часа ее звали Каллиста ла Хейвен, и этому было даже подтверждение – цифровой идентификационный код, вытатуированный на правом запястье. Настоящая Каллиста ла Хейвен, исконная владелица как имени, так и роскошного платья, сейчас лежала, сложенная с полным презрением как к ее статусу, так и анатомии, в одной из тепловых вентиляционных шахт. Лежала в могильном безмолвии – мученица, о которой никто не узнает, пострадавшая за дело, которое было уже проиграно. У нее были свои надежды, мечты, радости и печали, и все они пресеклись одним поверхностным уколом отравленного клинка. Больше времени ушло на то, чтобы спрятать тело куртизанки, чем на то, чтобы оборвать ее жизнь.

Охотница прошла мимо группы клириков–аколитов. Они медленно ступали по устланному ковром полу, вполголоса бормоча еретические псалмы. Возглавлявший процессию клирик нес круглую кадильницу, подвешенную к ржавой цепи; бронзовый шар дымился приторно–сладким фимиамом. Этот клирик поприветствовал куртизанку, назвав ее по имени, и охотница изобразила на губах мертвой шлюхи улыбку.

— Ты собираешься посетить господина?

Охотница ответила ему игривым взглядом и смиренной улыбкой.

— Всего тебе хорошего, Каллиста. Ступай с миром.

Охотница склонилась в грациозном реверансе; она двигалась с едва заметным обещанием покорности – как и положено той, что рождена дарить другим удовольствие.

Именно так двигалась настоящая Каллиста; охотнице понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы понаблюдать за ее манерами, оценить их и усвоить.

Она пошла дальше, чувствуя, как шепчущие жрецы провожают ее голодными глазами. Она откровенно вильнула бедрами и одарила их прощальным взглядом, брошенным через обнаженное плечо. В их темных глазах читалось желание и, что еще лучше, глупое доверие тому, что они видели. Пусть и дальше занимаются своими делами, даже не подозревая, что женщина, которую они так хотели, была уже мертва и уложена в одну из труб рядом с регуляторами теплообмена далеко от этого зала. Тепло ускорит процесс разложения, и вскоре настоящая Каллиста станет добычей бактерий, которые всегда заводятся в теле спустя несколько часов после того, как человек перестал дышать.