Командир Стражей вполголоса говорил по воксу, проверяя позиции снайперских отрядов, расположившихся на соседних крышах. Все были в полной готовности. Если в толпе начнутся беспорядки, у Стражей и патрульных на улицах хватит огневой мощи, чтобы залить мрамор дворца кровью и превратить площадь в кладбище.

Затем загудел сам воздух: над площадью зависла «Валькирия», в полуденном солнце поблескивавшая янтарным отсветом. Ее орудия брали прицел на одно здание за другим, проверяя окна; не обнаружив опасных целей, самолет улетел, взревев двигателями и обдав Красных стражей горячей реактивной струей.

Капитан Стражей отдал по воксу последний приказ, и тяжелые двойные двери позади них открылись. Толпа разразилась восхищенными криками, едва завидев человека в мантии, показавшегося на балконе. Верховный жрец Сайрус был уже немолод и весьма упитан – мантия из тонкой багровой ткани сидела на нем в обтяжку. Он воздел руки к небу:

— Мой народ!

Верховный жрец, раньше бывший имперским губернатором этой планеты, поприветствовал собравшихся людей, наслаждаясь их радостными возгласами. Ему предстояло исполнить священный долг: возвестить свободу от имперских налогов и десятины и провозгласить, что отныне планетой будет управлять верховный жрец при поддержке совета кардиналов, называемого Милосердие.

— Мой народ, к вам взываю я! Мы стоим на пороге новой эры мира и процветания. Впредь мы не будем рабски служить Империуму, отдавая ему нашу верность и наши богатства. Наша планета больше не будет сносить все беды одна, забытая всеми. Мы не будем голодать и вести гражданские войны только потому, что к этому нас толкают посланники далекой Терры, заботящиеся только о собственных интересах. Грядет век Милосердия – новой веры, которая надеждой и искренностью объединит нас всех. Это вера друг в друга, вера в другие планеты, которые тоже сбросили эти оковы. Встав плечо к плечу, мы отринем мучительную власть прошлого.

Толпа взревела – в точности как и ожидал Сайрус. Они уже начали выкрикивать его имя, называя верховного жреца своим спасителем, своим святым.

— Братья и сестры! Сыновья и дочери! Мы свободны, мы объединились там, куда не дотянется власть ненавистного Лже–Императора, и я…

Толстяк пошатнулся и схватился за ограждение балкона. Красные стражи слаженно вскинули оружие, осматриваясь в поисках целей. Ликующая толпа притихла в замешательстве.

Охотница наблюдала за происходящим с улыбкой. Момент был выбран идеально: яд проник в тело жреца именно тогда, когда этот лжепророк осмелился порицать Бога–Императора.

Люди на площади все видели. Сеть гололитической трансляции передаст изображение по всей планете, и ее население узнает, какую цену платит тот, кто святотатствует и призывает к расколу.

Из наперстного оружия, скрытого в ее перчатке, можно было сделать только один выстрел, выпустить только одну иглу, щедро пропитанную нейротоксином. Лазер наведения был не только незаметным, но и достаточно мощным, чтобы пройти сквозь шелковые одеяния еретика. Она выстрелила ему прямо в спину, а Красные стражи ничего не заподозрили.

Верховный жрец перевалился через ограждение и рухнул на площадь, даже не вскрикнув, – он был уже мертв.

Все еще улыбаясь под безликой маской визора, охотница вела себя так же, как и остальные Красные стражи: изображала панику, притворялась разгневанной – в точности как и они. Ей не нравились их громоздкие доспехи, но без этого обличья было не обойтись. Страж, которого она убила и чью кожу позаимствовала, оказал достаточно серьезное сопротивление – по крайней мере, серьезное для человека без аугметики.

Охотница с напускным вниманием осмотрела балконы соседних зданий, наслаждаясь испуганной и сбивчивой трескотней вокса. Через несколько минут она сможет выбраться из этой жалкой толпы, потом пересечет город, чтобы покинуть эту планету навсегда.

Она уже направлялась к двойным дверям, когда солнечный свет позади нее померк, и послышался рев тяжелых двигателей. Обернувшись, охотница прищурила глаза; сердце ее забилось быстрее.

Пять фигур, спустившиеся с неба, были облачены в огромные силовые доспехи. Воины, за спинами которых изрыгали огонь и дым маневровые двигатели, с грохотом приземлились на балкон, и череполикие шлемы без колебаний повернулись к ней. Не к другим Красным стражам – они смотрели только на нее.

Эти воины выжидали на крыше, зная, что она вскоре начнет действовать, и теперь каждый из них поднял болтер, который сжимал в темных латных перчатках.

— Ассасин из храма Каллидус, мы пришли за тобой.

О том, чтобы драться с ними, не могло быть и речи. Охотница развернулась и побежала с такой нечеловеческой скоростью, что контуры ее фигуры стали размытыми и изменчивыми, как ртуть. Мчась через дворец, она по частям сбрасывала с себя доспех, позаимствованный у Стража, – сбрасывала так быстро, как только могла. Охотница слышала, что за ней гонятся: керамитовые ботинки грохотали по мозаичному полу, отрывисто выдыхали огонь прыжковые ранцы, позволявшие воинам пересекать залы дворца быстрее, чем бежала их добыча. Кричали люди, подвернувшиеся преследователям под руку: они убивали всех – и еретиков, и невинных, – кто стоял на пути.

Послышались глухие выстрелы болтеров, и охотница запетляла, уклоняясь от снарядов, взрывавших пол. Зная, что преследователи целятся ей в ноги, надеясь удачным выстрелом раздробить колено, она сильнее отталкивалась от земли, подпрыгивая на бегу. Один снаряд все–таки зацепил голень, но срикошетил от защитного слоя синтекожи. Другой попал в стену рядом с ее плечом и осыпал лицо удушливым дождем осколков. Но охотница не останавливалась.

Снаряд, наконец настигший ее, прошел через мышцы бедра, и ни годы тренировок, развивавших невосприимчивость к боли, ни наркотические вещества в крови, подавлявшие нервные рецепторы, не могли справиться с этой мучительнейшей пыткой. С пронзительным воплем охотница рухнула на пол; от бедра остались лишь лоскуты кожи и мышц, свисавшие с залитой кровью, сломанной кости. Изрыгая проклятия, она продолжала ползти вперед, слишком упрямая, чтобы сдаться. Ей даже удалось подняться на ноги и, неуклюже прихрамывая, добежать до угла.

На этот раз ее бегство длилось всего несколько секунд. Завернув за угол, охотница начала проталкиваться сквозь беспокойную толпу слуг, но две огромные темные фигуры сбили ее с ног. Накачанные химическими препаратами мускулы охотницы напряглись, стараясь справиться с двумя воинами, она потянулась к клинку, пристегнутому к бедру, – и закричала в бессильной ярости. Больше не было ни ножен, ни клинка – их сорвало разрывным снарядом.

Еще один воин–предатель наступил на ее вытянутую руку, дробя кости, и охотница разразилась новым потоком проклятий. Корчась под придавившим ее весом, она уже не контролировала себя от злости и даже не замечала, что на лице ее сменяют друг друга образы десятка женщин, которых она убила за последние два дня. Сверху раздался голос командира воинов, обездвиживших охотницу:

— Я Талос из легиона Повелителей Ночи, и ты пойдешь со мной.

Охотница открыла глаза, полные жгучих слез. Первым ее ощущением была боль – разрывающая, непривычная по своей силе боль, которая спускалась от спины тошнотворными толчками, пульсируя в такт сердцебиению.

Но сразу же на смену слепому инстинкту пришла выучка: нужно осмотреться, а потом бежать. Ничто больше не имело значения. Зрение охотницы прояснилось, и из размытого сумрака начали проступать отдельные детали. Кто–то специально приглушил светосферы на стенах, погрузив помещение в темноту; из обстановки здесь имелся только стол, на котором лежала охотница, – лаконичная гостеприимность тюремной камеры. Охотница попыталась встать, но не чувствовала конечностей. Она едва могла поднять голову.

Наконец ее сознание зафиксировало и звуки: хриплое дыхание, гул работающего силового доспеха, от которого ныли зубы.