— Ах, вы так! — обиделся Костя и отправился на берег. Юлия посматривала за ним. Что задумал, не отступит же?

Так и было. Срезав рогатину он вернулся.

— Костик, это уже не рыбалка, а охота. Ай- я- яй! — хихикая заметила она.

Не обращая на сарказм жены внимания, он пытался придавить греющихся на мелководье берега рыбин ко дну. После нескольких неудачных попыток ему это удалось. Победный клич огласил берег. Юлия пришла в ужас.

— Ах, как хороша! — потрепал он рыбиной перед её носом.

"Фу! На уху поймал, — сморщила нос Юлия. — Так красиво мотали хвостами: нет, надо съесть!" Но уху варить не нашлось в чём, зато разожгли костёр и наколов рыбину на прочный прут запекли. Соль, хлеб и зелёный лук были с собой. Вкусно! Обгладывая хвостик она простила ему его варварство.

Поднимаясь от реки по склону Юлия нарвала цветов. Она так любила всю эту полевую мелочь, Костя зная ту милую слабость помогал. Получился большой букет. Решила: поставит в их с Костиком комнате в банку. Будут смотреть… Возвращались напрямик через тайгу. Муж предупредил:

— От меня ни шагу…

— Почему? — заинтересовалась она хотя её такое его решение вполне устраивало.

— Может махануть с веток рысь. Это такие большие кошки с жёлтыми глазами.

— В самом деле? — аж встала выдохнув она. — Как… интересно… А что будешь делать ты?

— Брошу тебя на произвол судьбы и убегу, — сделав страшные глаза, схватил её кружа он.

Юлия смеялась понарошку отбиваясь. "Как хорошо!" Он расцепил пальцы, она выскользнула и понеслась… Он с улыбкой наблюдал за ней. Ведь женщина, а девочка — подросток не желает её покидать. Вон как резвится. Терпит, терпит, а оно выскакивает…

Дорога петляя ведёт к цивилизации. Пока ещё до людей не близко и они целуясь и шаля чувствуют себя раскованными. Их с пней и коряг провожают насторожённые глаза лесных мышей и мелких зверюшек. "Мол, весь лес перебаламутили, чего этим двуногим так шуметь?!"

Душный зной, пропитанный ароматом смолы, уничтожил полученную от речного купания прохладу. Не помогала даже густая тень разлапистых елей. Под ногами хрустели сухие ветки. Над головами сомкнулись шатром старые бородатые ели и лохматые сосны. Величественно провожали их могучие кедры. "Так красив белый свет!" Он подпрыгивает. Срывает кедровую шишку и протягивает ей. От шума в небо, не довольно галдя, вспархивают кедровки. "Вот воровки!" Из подмытой временем и дождями почвы выпирают голые, причудливо сплетённые корни. Юлия спотыкается. "Какой леший их тут наплёл". Костя, чмокая в нос, подхватывает жёнушку на руки:

— Под ноги кто будет смотреть…

Юлия виновато хлопает ресницами:

— Недосмотрела.

— А куда смотрели твои глазки? — с весёлой нежностью проворковал он.

Юлия показывает на кедровую шишку в руке и смеётся…

— Значит, я угадал и вовремя снял с твоего пути опасный объект. — Заявил он с понимающей улыбкой.

Как спокойно и надёжно ей на тех руках, если было так всегда, всю жизнь… Разнобойный лес качался над головой. Пахнуло пахучей пихтой. Она закрыла глаза и потянулась к его губам:

— Постоим…

Пробормотав:

— От тебя умереть можно…

Он не отнимая губ, шагнул в сторону пихт…

Эта поездка в Верхнеудинск была для неё и познавательной. Она вдоль и поперёк исходила весь уездный городок. Раньше слышать доводилось и отец часто наезжал сюда, а вот ей бывать не довелось. Теперь посмотрела все достопримечательности. Когда-то царское правительство этапировало в него казаков, осуждённых, политических. Этим он и разрастался. В нём даже оставили свой след декабристы. Интересно было посмотреть местный Гостиный двор и сравнить с тем, что был у них в Кяхте городке. В основном достопримечательности всё те же — купеческие дома, острог, Троицко-Селенгинский монастырь, собор Иконы Богородицы Одигитрии, Спасская церковь, Троицкая, Вознесенская и даже католический костёл. Юлия обошла всё. Каждое здание архитектурный шедевр. Повторения нет. Купцы не мелочились. Да каждый старинный город прекрасен по- своему. Ей нравилось всё старое, величественное. Казалось, оно живёт и разговаривает. Пытается что-то о себе рассказать. Хотелось прислониться к стене и послушать.

Отряд был готов к возвращению, когда полыхнула тайга. Недоброе предчувствие было у неё. Сначала увидели, как к небу поднимается ещё прозрачная завеса дыма. Потом ветер донёс запах гари. А с наступлением ночи, когда багровое зарево пожара окрасило полнеба, поняли — горит тайга. Юлия наблюдала издалека. Чёрный дым, зловещий отблеск и запах гари вызывали тревогу. Увидев собственными глазами, поняла, как это страшно. А вблизи должно быть — жуть. Все силы, какие нашлись в окрестности, бросили на тушение пожара. Естественно, армия не стояла в стороне от народной беды — помогала. Старый дед, что стоял рядом с Юлией сказал:- "Идёт по низу и это лучше, чем верховик". Юлии разницы никакой: там опасность и там Костя. Она с тоской смотрела на ползущий змейками дым, и страх сжимал виски. Даже здесь пахло гарью и трудно становилось дышать. Как она не всматривалась, огня не видно. Старик, словно прочитав её мысли, поясняет:- "День. Ночью до небес полыхнёт. Сухостой там. Пущай горит. Лишь бы перекрыли, не дали ему ходу в большую тайгу. Хорошо — ветра нет".

Юля вздохнула и, приложив ладонь козырьком к глазам, принялась смотреть в точку, где вставал столбом дым. Старик усмехнулся:

— Тайгу не тушат на "ура". Быстро не возвернутся. Дело такое: огонь шашкой не порубаешь.

Юлия понимала, только всё равно прыгала, как на углях. Крутило её ощущение вокруг Кости близкой опасности. Толкало вперёд желание побежать туда, встать рядом и помочь… Она вздохнула: "Костик не оценит её порыва, ещё и ввалит по первое число, чтоб не мешалась". И она не отпуская ладонь, как моряк на рейде, смотрит вдаль и ждёт. Но время шло, а никто не появлялся с места пожара. Она считала минуты часы, надеясь, что кто-то из отряда вернётся на базу, расскажет в чём там дело… Но ничего не происходило. Ждала пока не догадалась, что всё необходимое туда доставляют местные власти.

Тушить тайгу раньше Рутковскому не доводилось. Правда нашлось несколько опытных в этом деле солдат. Когда бойцы добрались до очага пожара, то онемели. Завораживающее зрелище. Огонь бушевал. Рыжими лисицами прыгал с одной ветки на другую. Красным цветом отсвечивали сосны. Слышан треск горящей хвои. Дым стоял стеной. Сердце бешено колотилось где-то под горлом. А огонь жёлтыми шарами катился по земле и к деревьям. Наскочит и помчит вверх. Деревья горят снизу вверх. Точно свечки — раз и факел. Оцепенение прошло, когда вырвавшийся огонь, пахнув жаром, стал косить деревья совсем рядом. Они падали с треском один за другим. Вверх полетели тлеющие шишки. Всё гудело. Это напоминало трубы. Те так же гудят. Языки пламени бегут по сердцевине, а потом вырываются вверху тонкой змейкой. К Рутковскому подходят местные мужики предупреждают:

— Черту не переходить. Вглубь не лезть. Пламя бежит по мху. Подгорит-кувыркнётся. Копайте и расчищайте заградительную полосу. Валить деревья внутрь. Выдирать до земли, чтоб по корням огонь не побирался.

Костя даёт бойцам команду: "Работаем". Это тоже был бой. Ясно обозначен враг — огонь. Цель- спасение народного богатства, тайги, кедровников. И эта полоса их рубеж. Они работали без отдыха плечом к плечу с прибывающим к месту беды гражданским населением. Свалившиеся сосны перекидывались через полосу. Их пилили прямо с огнём. От лопат и топоров на ладонях кровавые мозоли. Первое время, то там, то тут слушался говор и даже смех, потом выдохлись и нахлебались пепла и даже уже не ухали. Хотелось курить, да куда ж тут кругом и дыму и огня завались. Рутковский вспотел. Часто ладонью приходилось смахивать пот со лба. Хорошо хоть волосы короткие. Разогнул спину. Бойцы сгрудились в кучу. Подошёл: — "Дело в чём?" Показывают на дупло. Нагнулся. Мёртвая белка с бельчатами. Мужик с опаленной огнём бородой поясняет:- "Опасность — самец уходит. Самка — нет. Мать завсегда остаётся с малышами. Природой так определено. У людей такой же расклад. Мать она и есть мать". Пряча печаль, после такого просмотра работал, как скаженный. Глаза от дыма слезились. А кусты вспыхивали, как стожки соломы. По земле огонь идёт скачками, получается пятнами… Костю неприятно передёрнуло от мужицких слов. У природы, конечно, правильная платформа, но они люди. Он никогда не посмеет оставить жену и детей в опасности, а сам спасаться. Ерунда какая, разве он сможет цепляться за жизнь такой ценой. Зачем ему она без Люлю. Сердце, как обгорелые сучья, сушила жара, а ноги не могли найти места, горела земля… Страшно хотелось разогнуться, глотнуть свежего влажного воздуха, но где его в этом аду взять…