— Ты принимаешь эту гадость?

— Ну… — Кимири сунул руки в карманы и пожал острыми плечами, — так, изредка балуюсь.

— Больше никогда не балуйся! — строго рявкнул я и, кажется, даже слегка напугал паренька. Он вздрогнул, опустил голову и проговорил:

— Хорошо. Уже бросил.

Я помолчал. Потом положил руку ему на плечо. И его худое тело чуть вздрогнуло.

— А давай теперь я тебя свожу куда-нибудь, а?

Я никогда не был на таком высоком уровне города. Хотя, конечно же, это далеко не самые фешенебельные районы. Это даже чуть ниже, чем середина. Но всё же. Здесь тротуары не раздолбаны, и сквозь трещины в асфальте и железобетоне не растёт липкая ядовитая трава. Здесь нет «паутины» — ползучей гадости, которая, если попадёт на кожу, оставит долго не заживающую мокрую язву. Здесь стены не расписаны граффити — по крайней мере, те стены, что расположены ближе к оживлённым магистралям. Здесь не шатаются разные подозрительные типы и назойливые проститутки, которые не удосуживаются даже грудь побрить.

Мы ехали в аэро-каре с большими окнами и покатой застеклённой крышей, и я, прилипнув к стеклу, разглядывал дома, яркие рекламные щиты и голограммы, переливающиеся всеми красками, огромные витрины многоэтажных супермаркетов, окна, за которыми кипела чужая для меня жизнь. Кажется, пару раз я увидел даже самых настоящих биологических женщин, отдыхавших в лоджиях среди оранжерейных цветов.

От всего этого у меня начала кружиться голова. А аэро-кар подчас нырял в воздушные ямы так резко, что я жалел вообще, что выпил ту гадость практически на голодный желудок.

Мы сошли на почти безлюдной станции, красиво освещённой неоновыми столбами зелёного, белого и голубого цвета. Я задрал голову и крутнулся вокруг своей оси. Чёрное небо, поддерживаемое сияющими колоннами, совершило полный оборот где-то там, очень высоко. Я засмеялся.

— Пошли. Я покажу тебе настоящую воду, — сказал Ульф, взял меня за руку и повёл за собой.

Мы спустились в подземный переход, в котором совсем не воняло гнилыми тряпками, мочой и блевотиной, кафель и пластик на стенах которого был чист и даже почти не оббит. Правда, кое-где всё же присутствовало граффити — быстрое, одноцветное, как будто тот, кто рисовал его, боялся быть застуканным. Несколько люминесцентных ламп мигало и довольно громко гудело. Мы с Ульфом шли рядышком, в ногу, в этой белой прохладной тишине, и я сам себе казался киборгом — потому что моя кожа от этого освещения приобрела совсем не человеческий оттенок.

Потом, выйдя из переплетений подземного перехода в одни из многочисленных пронумерованных автоматических ворот, мы вошли в серебристый лифт, с одной стороны застеклённый. Немного заложило уши, когда мы плавно ринулись вверх. Я увидел настоящее море мерцающих огней, ленты магистралей и столпов, на которых держались более высокие уровни Мегаполиса. Наконец, лифт остановился, и Ульф повёл меня за собой по узкому коридору, с одной стороны отгороженному прозрачным пластиком и витыми решётками.

— Смотри, — указал Ульф вниз, когда мы вышли на обширную площадку. Я не очень люблю высоту, поэтому приблизился к периллам осторожно.

И глазам моим открылось что-то волшебное. Внизу, окаймленное кружевом тёмной растительности, лежало овальное озеро. Я видел маленькие волны и поблескивающую рябь на воде. Озеро освещалось синими лампами, установленными прямо на дне, а вода была такой прозрачной, что отсюда я мог видеть каждый камешек на дне и крошечных пёстрых рыбок, снующих между валунов и коралловых зарослей.

— Сейчас уже пляж закрыт, — сказал Ульф, расстёгивая свою куртку-безрукавку и скидывая её с плеч. — Но нас не расстреляют за маленькое нарушение…

Он подмигнул мне и расстегнул ремень брюк.

Как оказалось, белья он не носил.

И вдруг я поймал себя на мысли, что пялюсь на него. Даже наши ребята, всеми правдами и неправдами раздобывшие имплантанты и инъекции, «выстраивали» себе тело, но у них скорее получалась бесформенная груда мышц. Ульф же обладал породой и статью. Всё в нём было аккуратно, ровно, гармонично, чётко и пропорционально. На груди, как раз между сосками, темнела татуировка — герб корпорации. А может быть, это и не татуировка, а тавро, которое в обязательном порядке ставят всем киборгам? Я невольно скользнул взглядом ниже, чувствуя, как начинают гореть мои уши. Но Ульф развернулся, легко перемахнул перила и оказался на узеньком карнизе.

— Ну давай, вода сейчас тёплая, — кивнул мне киборг.

Я стоял, как истукан. Мне было безумно стыдно раздеваться перед ним. И вообще. Стыдно… Я с усилием сдержался, чтобы не провести пальцем по рельефному рисунку его пресса. Мне вдруг захотелось вырасти таким, как он. Но я понял, что и так уже вырос. В лучшем случае с возрастом чуть потолстею и всё. Хотя, если достать необходимые препараты, моделирующие мышечную массу… А что? Имплантантов у меня достаточно для того, чтобы не помереть от небольшого дополнительного вмешательства и стать киборгом. Как он.

Ох, чёрт… Нет, я тот, кто я есть.

— Ну чего ты, высоты боишься? — усмехнулся Ульф и отвернулся. Потом развёл руки в стороны, и лопатки его синхронно сдвинулись друг к дружке под бугорками напрягшихся мышц. Я невольно шагнул вперёд, почти протянув руку, чтобы потрогать эту великолепную спину.

Но Ульф, оттолкнувшись от карниза, сиганул вниз, с высоты в дюжину метров, не меньше. Я перегнулся через перила, наблюдая, как он приближается к циановому сияющему озеру. Потом он вытянул руки перед собой и вошёл в воду почти без брызг, как нож в мягкую глину.

— Ух ты, — прошептал я.

Ульф скользил у самого дна, как диковинная гигантская рыба, а потом вынырнул и помахал мне рукой.

Я быстро стащил с себя всю одежду, и ночной ветерок охладил мою кожу до мурашек.

Прыгать мне, бывало, приходилось и не с такой высоты и в куда более неприятную жижу. Но всё равно я колебался, неуклюже перелезая через перила.

Бабахнулся в воду я так, что едва не отшиб себе внутренности. Ульф, как огромный дельфин, поднырнул под меня и помог выбраться на поверхность.

Я сипло глотнул воздуха и осмотрелся.

Из темноты проступали заросли цветущего кустарника, витые колонны с шарами фонарей, на безлюдной площадке, вымощенной гладкой плиткой, стояли ряды шезлонгов. И никого не было вокруг, кроме нас двоих.

Лицо Ульфа, подсвеченное снизу холодным голубоватым светом, казалось угрюмым и страшным, и я видел, как гуляют неестественные стеклянные блики в его уже не человеческих глазах, но я не боялся киборга. И он улыбался мне. Мы плавали, ныряли, перегоняли друг друга и доставали со дна камешки до тех пор, пока меня не начало трясти от холода. Потом мы выбрались на берег. Ульф сбегал куда-то, и я хихикнул, заметив, как он лёгким тычком заставил специальный автомат выплюнуть сразу с десяток одноразовых полотенец. Лишние он скомкал в одну большую кучу и свалил на крышку автомата, а потом вернулся ко мне и протянул несколько полотенец, чтобы я вытерся досуха и даже завернулся в одно.

Ещё одно он набросил себе на бёдра и откинулся на спину, пока я растирал волосы.

Мы оба молчали, а где-то за границами пляжа, за стеной из искусственных растений, шумел сонный Мегаполис.

Я изо всех сил старался отвести глаза от мерно двигающегося в такт дыханию живота Ульфа и от притягательной выпуклости под его полотенцем.

У нас в «Киберкейве» к женщинам не относились как в Мегаполисе — то есть, как к годной лишь для рождения детей роскоши. Но всё же женщин среди нас было слишком мало, да и всех их позабирали под своё крыло лидеры и просто опасные ребята, с которыми лучше не связываться. Поэтому никого не удивляло, что парни могут находить выход из этой ситуации в объятиях друг друга. У меня, правда, никогда ни с кем ничего такого не было. Ну, если не считать всяких там несерьёзных шалостей… И я задумался, а может быть…

Конечно же, не может быть! Сопрано, тупица, совсем из ума выжил! Кто он и кто ты?!