— Значит, — произнёс Найт, — от нашего мира ничего не останется?

— Что-то всегда остаётся, — мягко улыбнулся господин Миккейн. — Давай не будем о грустном. Как тебе эта картина? Забавно ведь, как часто в прошлом изображали женщин…

Они разговаривали ещё очень долго, пока Найт не задремал, свернувшись калачиком в кресле. Сытная еда, тепло и доброжелательная атмосфера разморили его.

Но вдруг посреди какого-то светлого и приятного сна точно выросли мотки колючей проволоки. Ощущение холодной шершавой лавки, упиравшейся в рёбра, чужие жёсткие пальцы, вцепившиеся в волосы и терзающие его тело. Вдруг всё исчезло — и Найт увидел, как Дэл раскидывает в стороны его обидчиков. Только, как это часто бывает во сне, он отличался от себя реального необыкновенной красотой и силой, он даже казался старше. И вот он повернулся к спасённому мальчишке и улыбнулся, как Мона Лиза.

Найт открыл глаза, сладко потянувшись, и обнаружил себя лежащим на диване, на котором совсем недавно Мона вязала свитер.

Сейчас в гостиной никого не было. Только молчаливо наблюдали за ним картины.

Найту стало стыдно, что он так злоупотребляет гостеприимством учителя. Быстро поднявшись и пригладив волосы, Найт как можно тише и незаметнее покинул комнату.

Но на пороге квартиры его окликнула Мона:

— Вы уже уходите, молодой господин? Может быть, позавтракаете?

— Нет, спасибо, — Найт был несколько удивлён тем, как изменилась манера общения Моны. Теперь она ничем не отличалась от обитательниц гарема его отца. Разве что внешним видом — всё таким же сереньким.

— Господин Миккейн уже уехал?

— Да, переложил вас на диван и приказал вас не будить.

— Вот чёрт! Я наверняка проспал всё на свете! — Найт кинулся в холл и стал торопливо одеваться.

— Простите меня, молодой господин! Но мне хозяин приказал вас не будить! — сокрушённо заголосила женщина.

Найт повернулся к ней и сказал успокаивающим тоном:

— Всё в порядке, Мона, я не сержусь.

— О… Благодарю вас, молодой господин!

— Мона… — произнёс Найт негромко, — что с тобой? Вчера ты вела себя совсем иначе.

— Мой хозяин требует, чтобы я так себя вела. Я стараюсь угодить ему, не то он сдаст меня обратно в Оазис…

Найт помолчал, потом уверенно заявил:

— Господин Миккейн не сдаст. Когда он вернётся, передай ему, пожалуйста, мою благодарность за гостеприимство. И тебе тоже большое спасибо за угощение.

Он улыбнулся, но на лице Моны отразилась растерянность, почти испуг.

Найт вышел из квартиры и поспешил к ближайшему транспортному терминалу.

Однако вечером мальчик вернулся вместе с учителем к нему домой. Господин Миккейн остановил его в коридоре после лекции и напомнил, что уговор был не на один вечер.

До самых летних экзаменов Найт фактически жил у своего учителя, почти не видясь с однокурсниками. Он только краем уха слышал, что Ка похлопотал, поднял нужные связи, и Бофи перевели в другой блок, а Грайда вроде бы близнецы отделали так, что он надолго забыл о приставаниях к другим мальчишкам.

Постепенно воспоминания о происшествии в раздевалке стёрлись из памяти Найта. Он блестяще сдал экзамены и перешёл на четвёртый курс.

Лишь одно осталось в голове Найта — смуглый, яркий Делейт Лебэн, спасающий его от Грайда. Образ этого колючего буки никак не хотел покидать воспоминаний альбиноса. Постепенно воображение добавляло Делейту новые черты, превращая его из агрессивного задиры в смелого, благородного, сильного героя.

И вот, на четырнадцатом году жизни Найт осознал, что впервые влюбился.

Найт был так увлечён просмотром новой диковины — старинных записей музыки и танцев доядерной эпохи, что даже вздрогнул, когда в прихожей господина Миккейна раздалась мелодичная трель звонка.

— Мона, кто там? — историк высунулся из комнаты.

— Это к тебе, дорогой, — Мона почему-то была бледна и несколько растеряна.

Найт заволновался, но учитель похлопал его по плечу, успокаивая, и вышел из комнаты.

В холле, чуждый всему окружению, стоял киборг — генерал Агласис Шибта. Сейчас он был в штатском — средней длины френч, брюки вместо галифе, высокие сапоги, перчатки. Но господин Миккейн не обманывался этим «мирным» видом.

— Добрый вечер, господин генерал, — спокойно и вежливо поприветствовал гостя хозяин дома. — Проходите, не откажитесь от чая.

— Добрый вечер, господин учитель. Благодарю, но я по одному очень неоднозначному вопросу. Нас не должны слышать.

— В таком случае пройдёмте ко мне в кабинет.

Через минуту они оба сидели на диване в небольшом помещении, заставленном деревянными книжными шкафами, на столе дымились две чашки чая, к которым никто не притронулся.

— Я начну с сути и постараюсь говорить кратко, — произнёс генерал. — Вы, вне всякого сомнения, выдающийся преподаватель, один из лучших в Империи. Но в последнее время о вашем недопустимом поведении столько кривотолков, что они дошли даже до меня.

Господин Миккейн снял очки, медленно протёр их фланелевым платочком и, надевая обратно, проговорил:

— Я не вполне понимаю вас… В последнее время я не нарушал никаких правил и даже лекции стал вести наиболее приближенно к программе. Так сказать, убрал «отсебятину», как изволила выразиться дирекция Академии.

— Это не связано с вашей профессиональной деятельностью, — мотнул головой киборг и, зачем-то оглянувшись на плотно запертую дверь, проговорил тише:

— Это касается вопросов морали.

По лицу историка не сложно было догадаться, что он до сих пор ничего не понял.

Вздохнув, генерал заявил напрямик:

— Ваши… эммм… отношения с неким Найтом, курсантом младшей ступени Боевого отделения. Мальчику ведь нет даже пятнадцати!

— И что? Вы считаете, что четырнадцатилетний подросток не в состоянии усвоить некоторые дополнительные сведения об истории страны и мира? — и тут вдруг до господина Миккейна дошло. Он рассмеялся. — Ах, простите, кажется, понимаю, какие такие отношения вы имеете в виду. Боже мой, это же надо было додуматься!

Пока господин Миккейн смеялся, потирая переносицу, киборг молчаливо ждал.

— Я могу заверить вас, господин генерал, — отсмеявшись, сказал историк серьёзным тоном, — что с Найтом меня связывают только отношения «учитель-ученик», но никак не что-то порочащее честь Академии. Могу даже согласиться на процедуру нейросканирования, если это вас убедит лучше.

Генерал помолчал.

— Поймите, господин Миккейн, дыма без огня не бывает. Мальчик фактически живёт у вас. Вы выказываете ему особое расположение. Многие видели…

— Что видели? Что я кладу руку ему на плечо или глажу по голове? Боже, ведь это же просто обычные отеческие жесты! — воскликнул историк. — Найт напоминает мне меня в юности. Мой родной сын ещё слишком мал и находится сейчас далеко от дома, в интернате столицы. Я его практически не вижу — причём это не моё решение, а правила учебного заведения. Немудрено, что я нашёл себе достойного воспитанника. Найт — исключительный умница, и я, признаться, заранее скорблю о его участи. Ему не киборгом бы стать, а управленцем или, ещё лучше, учёным. А у тех, кто распускает грязные слухи, один секс на уме. Весь этот мир просто помешан на сексе. И людям гораздо проще и приятнее поверить в педофилию, чем в передачу опыта от старшего младшему. Ну… ну как в Античности!

— Я тоже изучал историю в Академии, — глухо отозвался генерал. — Вы привели не вполне удачный пример. Вспомните, что ещё связывало учителей и учеников в античные времена…

— Да, пожалуй, и правда неудачный пример, — нервно усмехнулся историк.

— То, что Найт демонстрирует более высокие интеллектуальные способности, чем требуется на его курсе и отделении, ещё не говорит о том, что он растрачивает жизнь впустую. Киборг тоже может уметь не только разносить противников в клочья, но и думать, — с достоинством продолжил генерал. — Этот мальчик вырастет киборгом. У него нет иной дороги.