Хорнблауэр вышел на шканцы. Он был бледен от морской болезни — изменение качки застало его врасплох. Правда, сейчас ему было совсем не так плохо, как когда они первый раз вышли в Ла-Манш. Он кутался в бушлат и вынужден был за что-нибудь держаться, ибо прежняя привычка к качке еще не восстановилась. Со шкафута появился Буш в сопровождении боцмана. Он козырнул и внимательно огляделся.

— До первого шторма никогда не узнаешь, что может оторваться, сэр, — сказал Буш.

Все, что казалось надежно принайтовленным, в сильную качку обнаруживает опасную склонность смещаться под действием непредсказуемых напряжений. Буш с Вайзом только что закончили долгий осмотр.

— Что-нибудь не в порядке? — спросил Хорнблауэр.

— Только мелочи, сэр, за исключением стоп-анкера. Его заново закрепили.

Буш широко улыбался, глаза его весело горели — его явно радовали и смена погоды, и свист ветра, и новые, связанные с этим, обязанности. Он потер руки и глубоко вдохнул. Хорнблауэр мог бы утешиться воспоминаниями, что и он когда-то радовался непогоде, и даже надеждой, что когда-нибудь будет радоваться вновь, но сейчас эти утешения казались ему напрасными, а надежда — тщетной.

Хорнблауэр взял подзорную трубу и огляделся. Погода на мгновение прояснилась и горизонт отодвинулся. Далеко на правой раковине Хорнблауэр увидел что-то белое, потом, встав покрепче (насколько это ему удалось) поймал это белое в поле зрения подзорной трубы. Это был бурун у Ар Мэн — какое странное бретонское название — самого южного из всех рифов, охраняющих подступы к Бресту. Пока Хорнблауэр смотрел, волна налетела на скалу и накрыла ее целиком.

Белый гребень поднялся ввысь как колоссальная колонна, достиг высоты грот-марселей судна первого класса, затем ветер возвратил его в небытие. Тут на корабль налетел шквал, который принес с собой ливень. Горизонт вновь сомкнулся, и «Отчаянный» опять стал центром крохотного кусочка вздымающегося серого моря. Низкие тучи нависли над самыми верхушками мачт.

Они были так близко от подветренного берега, как только Хорнблауэр отважился подойти. Человек более робкий при первых признаках непогоды отошел бы подальше в море, но в таком случае робкого человека очень скоро снесло бы далеко от места, за которым ему поручено наблюдать, и ему потребовалось бы несколько дней, чтоб вернуться на позицию. А в эти дни мог задуть попутный для французов ветер, и те могли бы двинуться, куда пожелают, незамеченные. Казалось, на карте, помимо параллелей и меридианов, прочерчена еще одна линия, отделяющая безрассудство от разумной смелости, и Хорнблауэр держался у самой границы безрассудства. Теперь — как всегда на флоте — оставалось только ждать и смотреть. Бороться со штормовым ветром, примечая усталыми глазами все его изменения, с трудом идти на север одним галсом, делать поворот оверштаг и с таким же трудом идти на юг другим галсом, лавировать на подступах к Бресту, пока не представится возможность разглядеть получше. То же самое Хорнблауэр делал вчера, то же он будет делать бессчетное число раз, если война все-таки разразится. Он вернулся в каюту, чтобы скрыть новый приступ морской болезни.

Через некоторое время, когда ему немного полегчало, в дверь заколотили.

— Что случилось?

— Впередсмотрящий что-то прокричал с марса, сэр. Мистер Буш велел ему спуститься.

— Иду.

Хорнблауэр вышел на палубу и увидел, как впередсмотрящий перелез на бакштаг и соскользнул по нему на палубу.

— Мистер Карджил, — сказал Буш. — Пошлите другого матроса на его место.

Буш повернулся к Хорнблауэру.

— Я не мог расслышать, что он там кричит, из-за ветра, потому велел ему спуститься. Ну, что ты там увидел?

Впередсмотрящий стоял с шапкой в руках, слегка напуганный необходимостью разговаривать с офицерами.

— Не знаю, важно ли это, сэр, но когда в последний раз прояснилось, я заметил французский фрегат.

— Где? — спросил Хорнблауэр. В последний момент он сдержался, чтоб не произнести эти слова так резко, как намеревался вначале. Ничего не выиграешь, а кое-что и проиграешь, если начнешь орать на этого человека.

— Два румба на подветренной скуле, сэр. Корпуса видно не было, но марсели я разглядел, сэр. Я их знаю.

После обмена приветствиями «Отчаянный» довольно часто встречал «Луару» в Ируазе — это немного походило на игру в прятки.

— Какой у нее курс?

— Она идет в бейдевинд, сэр, под взятыми в два рифа марселями, на правом галсе, сэр.

— Вы совершенно правильно сделали, что доложили. Теперь возвращайтесь на свой пост. Пусть другой матрос останется с вами.

— Есть, сэр.

Матрос двинулся к мачте, и Хорнблауэр посмотрел на море. Горизонт снова сузился. Зачем «Луара» вышла из порта и борется со штормовым ветром? Может быть, ее капитан хочет потренировать матросов в плохую погоду. Нет. Надо быть честным с самим собой — на французов это не похоже. Всем известно, что скаредное французское начальство избегает без нужды трепать суда.

Хорнблауэр заметил, что Буш стоит рядом и ждет, пока к нему обратятся.

— Что вы об этом думаете, мистер Буш?

— Я думаю, прошлой ночью они стояли на якоре в Бэртэнском заливе, сэр.

— Меня это не удивило бы.

Буш имел в виду залив Бэртом, расположенный на обращенной к морю стороне Гуля, где при дующем с запада ветре можно стоять на длинном якорном канате. И, если «Луара» стояла там, она наверняка связалась с берегом. Ее капитан мог получить новости и приказы из Бреста, расположенного всего в десяти милях. Он мог узнать, что война объявлена. Если так, он попытается захватить «Отчаянного» врасплох. В таком случае, разумнее всего было бы повернуть судно оверштаг. Идя на юг правым галсом, «Отчаянный» вышел бы достаточно далеко в море, чтоб не опасаться подветренного берега, и настолько отдалился бы от «Луары», чтоб посмеяться над любой попыткой его преследовать. Но… Все это напоминало Гамлетовские сомнения, то место, где Гамлет говорит: — «Вот в чем вопрос». Ко времени появления Корнваллиса «Отчаянный» может оказаться далеко от своей позиции, и пройдут дни, пока он на нее вернется. Нет, раз так надо рискнуть судном. «Отчаянный» — ничтожный винтик в споре двух огромных флотов. Он дорог Хорнблауэру лично, но сведения, которые ему удастся раздобыть, в сотни паз важнее Корнваллису, чем сам шлюп.

— Мы останемся на прежнем курсе, мистер Буш, — сказал Хорнблауэр.

— Она в двух румбах на подветренной скуле, сэр, — заметил Буш. — Когда она к нам приблизится, мы будем достаточно далеко от нее на ветре.

Хорнблауэр уже это просчитал; если б результат был иным, он уже пять минут назад повернул бы «Отчаянный» оверштаг и сейчас мчался бы к безопасности.

— Снова немного проясняется, сэр, — заметил Буш, оглядываясь по сторонам. В это время с марса снова крикнули:

— Вот она, сэр! Один румб впереди правого траверза!

— Очень хорошо!

Ветер немного утих, и можно было, хотя и с трудом, «переговариваться» между марсовым и палубой.

— Вот она, сэр, — сказал Буш, направляя подзорную трубу. В этот момент «Отчаянный» поднялся на волне, и Хорнблауэр, хотя и неясно, различил марсели «Луары». Они были круто обрасоплены, и он видел в подзорную трубу только узкие полоски. «Отчаянный» был не меньше чем в четырех милях на ветре от нее.

— Смотрите! Она поворачивает оверштаг, сэр! Полоски превратились в прямоугольники, дрогнули и встали. Теперь марсели «Луары» обрасоплены параллельно марселям «Отчаянного» — оба судна идут одним галсом.

— Они повернулись оверштаг, как только заметили нас, сэр. Они по-прежнему играют с нами в прятки.

— В прятки? Мистер Буш, я полагаю, началась война. Трудно было произнести эти слова спокойно, словно между делом, как надлежит человеку с железными нервами: Хорнблауэр старался, как мог. У Буша таких предрассудков не было. Он уставился на Хорнблауэра и присвистнул. Но он смог мысленно повторить тот путь, который только что проделал Хорнблауэр.

— Я думаю, вы правы, сэр.

— Спасибо, мистер Буш. — Хорнблауэр произнес это язвительно, и тут же пожалел о сказанном. Нечестно заставлять Буша расплачиваться за напряжение, которое испытывает его капитан, да и не вяжется с его идеалом непроницаемости обнаруживать это напряжение. Хорошо, что следующий приказ который Хорнблауэр собирался отдать, наверняка отвлечет Буша от полученной обиды.