Но я что-то слишком задумалась, а с кухни уже слышен свисток. Я завариваю чай со смородиной, вкладывая в каждое плавное движение всю свою любовь и свет, заботливо укутываю чайник полотенцем, потом достаю расстегайчики и ставлю в духовку. А пока они там подогреваются, накидываю шубу и выхожу на крыльцо, щурясь от ослепительного сияния снега.

– Саш! Я чай заварила. Пошли завтракать! – зову я.

Мой ангел, увлечённый расчисткой дорожки, отзывается не сразу. Я окликаю ещё раз, и тогда Александра выпрямляется и оборачивает румяное от работы на морозе лицо.

– Сейчас, солнышко. Иду. Уфф! – Улыбаясь, она опирается на лопату, давая себе передышку. – Ну и навалило снега… Тут, возле малины, по колено мне!

От ядрёного мороза сразу стынет нос: воздух такой колкий, что им не так-то просто дышать. С одной стороны, хочется поскорее нырнуть обратно в тёплый дом, а с другой – сверкающая снежная перина так девственно чиста, так нетронута и гладка… Плюхнуться бы, вспомнив детство, и сделать «снежного ангела». Но как бы ни была заманчива эта идея, здравый смысл подсказывает, что заниматься этими глупостями лучше после завтрака.

И вот, Александра сидит за столом, а я растираю ладонями её красные щёки и уши. Она довольно жмурится:

– Мм… У тебя такие руки тёплые.

– А у тебя – уши ледяные, – в притворном ужасе таращу я глаза.

Она смеётся и роняет меня к себе на колени. Мне приятен запах её чуть намокшего свитера на разгорячённом работой теле – терпковатый и родной, а от покрытых румянцем щёк Александры пахнет чем-то еле уловимым, по-зимнему тонко и щемяще. Не то персик, не то апельсин. Может, крем? Да, наверно.

Чай янтарной дымящейся струйкой льётся в чашки, источая дивный летний аромат смородины; расстегаи – уже не такие красивые, как вчера, с пылу-жару, а лениво-примятые, словно спросонок… Впрочем, пахнут вкусно. Вдыхая все эти ароматы, я дремотно щурюсь в блаженстве. Как же классно – просто жить!

– Не выспалась? – спрашивает Александра, протягивая руку за новым пирожком. Покидав снег с утра, она нагуляла хороший аппетит.

– Нет, нормально. – Мои пальцы касаются её уже немного согревшейся щеки. – Просто мне хорошо… А ты все дорожки в саду расчищать будешь?

– Не, – с набитым ртом отвечает Александра, махнув рукой. – Проход вдоль малины доделаю, да перед домом ещё немножко разгребу – и хватит.

– А давай снеговика скатаем? – вдруг приходит мне в голову.

Глаза ангела смешливо искрятся, глядя на меня с нежностью, как на ребёнка.

– Ну, давай… Только расчищать закончу.

После завтрака – отдых на уже сложенном диване. Завладев моей рукой, Александра прижимает её к губам, покрывая поцелуями каждый палец; я трусь носом о её щёку, и наши губы встречаются – сначала трепетно, осторожно и нежно, будто примеряясь друг к другу, а потом соединяются крепко и неудержимо. Минута всепоглощающего головокружительного счастья – и рука моего ангела скользит по моему бедру вверх, забирается под джемпер.

– А как же проход вдоль малины? – хихикаю я от щекотки.

– Да ну его… Ммм, – Александра снова жадно завладевает моими губами.

Затею со снеговиком тоже приходится отложить. Струнка взаимного желания, натянувшись и властно зазвенев, меняет все планы. Сильные крылья подхватывают меня и несут наверх, в спальню. Постель прохладная, и я ёжусь, коснувшись её голой спиной, но из всех ощущений самое сильное сейчас – сладкая тяжесть тела моего ангела на мне. Старушка-кровать скрипит, но нам некого стесняться. Я обожаю потрясающие ноги Александры, длинные, гладкие, сильные; люблю переплетать с ними свои и скользить вдоль них ступнями, заново изучая их изгибы… Люблю, когда на пике страсти её красивые тёмные брови изгибаются, а в глазах холодного светло-серого оттенка появляется безумный блеск амальгамы – колючий и почти злой. Потом он «плывёт» и тает, а вместе с горячим дыханием мою грудь щекочут нежные слова. Взгляд Александры, хмельной и туманный, влюблённо скользит по мне, и я чувствую его на себе, как тёплую ладонь.

Отягощённые истомой, мы долго валяемся в постели, болтая о всякой ерунде.

– Саш…

– Мм?

– По-моему, у тебя правая грудь чуть больше.

– Нда? Человеческое тело вообще асимметрично, знаешь ли.

– Да, наверно…

Её пальцы осторожно скользят по моему операционному шраму на боку, словно стараясь его разгладить.

– Лёнь, у тебя ничего не болит там?

– Нет, а что?

Тёплое дыхание щекочет мне шею, родные серые глаза смотрят встревоженно.

– Просто когда мы с тобой… гм… Мне страшновато иногда. Боюсь прижать сильнее, изогнуть… Вдруг тебе нельзя так? Может, нам с этим делом надо как-то поосторожнее?…

– Нет, Сашунь… Что ты, всё хорошо, – смеюсь я. – Не думай об этом. Там уже всё давно зажило. А поосторожнее, как ты говоришь, с этим делом только ёжикам приходится.

До снеговика дело доходит только ближе к обеду. В процессе его лепки мы умудряемся извозиться в снегу с головы до ног. Впрочем, веселье приходится прекратить: Александре кажется, что у меня уже побелел кончик носа, и мы возвращаемся в дом. Я разглядываю нос в зеркале: да вроде бы, не белый…

– Сегодня слишком холодно, – говорит мой ангел. – А тебе нельзя замерзать.

– По прогнозам, так целую неделю будет, – делаю я кислую мину. – Что ж теперь – на улицу носа не высовывать?

– Хорошая мысль, – заключая меня в тёплые объятия, улыбается Александра. И очень бережно и осторожно целует кончик моего «обмороженного» носа.

Ну, вот и вечер воскресенья – пора домой. Зимние звёзды колюче мерцают в тёмной бездне неба, ангел выводит машину из гаража, а я на прощание дотрагиваюсь пальцами до струн гитары. Они отзываются глухим стоном… Призраком твоего голоса.

Ты с нами. Навсегда.

9-10 декабря 2012

Лёгкими шагами по раскалённому асфальту, невесомее тополиного пуха, лето двигалось к своему закату. Выцветшее от июльского пекла небо скрученным подсыхающим листом шелестело над головой, а под ногами уже скрипела полынная горечь августа… Нет, наверно, больше ничего рокового этому месяцу было не суждено принести мне. Хотя… Как знать?

Солнце переливалось радужной муаровой завесой на ресницах, и в моём усталом прищуре глаз мир выглядел картиной художника-абстракциониста. Пропитанный мягким, остывающим отголоском жары ветерок вельветово-бережно, восхищённо касался моих открытых плеч, перебирал складки подола белого платья – почти точной копии знаменитого платья Мэрилин Монро. Ещё чуть-чуть игривого усердия со стороны ветра – и мне пришлось бы держать подол руками, как на той фотографии. Август прикинулся баловником, норовя прямо на улице превратить меня в модель для пинапа.