В тот же день Ники спросила Анну, не упоминал ли в своем письме Чарльз и ее. Анна печально покачала головой. Ники была уязвлена до глубины души. Чарльз покончил счеты с жизнью и даже не сказал ей последнее „прости".С этим она так и не смогла смириться.

Ее родители прибыли из Венеции в воскресенье. Преисполненные сострадания и сочувствия, они сделали все, что было в их силах, чтобы как-то ободрить ее. Но только сама Ники и Анна смогли в конце концов помочь друг другу справиться с несчастьем.

Ники оставалась с Анной несколько недель. Они были неразлучны и вместе путешествовали из Пулленбрука в квартиру Анны на Итон-сквер и обратно. В это тяжелое, полное страданий время им многое стало ясно. Чарльз планомерно готовился к самоубийству. Он привел в порядок все свои дела. Его квартира в районе Найтсбридж была продана, как и акции его виноторговой компании. Акции в европейском отделении незадолго до этого приобрел испанский партнер. И наконец, за несколько недель до смерти Чарльз составил новое завещание, оставлявшее все его имущество матери.

С тех пор вот уже почти три года Ники спрашивала себя, почему он решил уйти из жизни, но так и не могла найти ответа. По крайней мере, приемлемого.

В какой-то момент на смену горю, которое она испытывала поначалу, пришел гнев, и это не давало ей покоя. Несколько раз, будучи в Нью-Йорке в перерывах между разъездами, она сходила к психиатру, рекомендованному Арчем. Она пыталась понять природу своей озлобленности и отделаться от нее. Доктор Элвин Фоксгроув терпеливо объяснил ей, что большинство людей, состоявших в близких отношениях с самоубийцами или так или иначе неравнодушных к ним, испытывают негодование. Это, мол, обычное дело. Объяснение немного помогло, особенно после того, как доктор Фоксгроув пообещал, что от злости со временем не останется и следа. Но вышло по-другому — чувство негодования осталось.

Впоследствии Ники смогла отвлечься от прошлого и сосредоточиться на настоящем. Ее беспокоила мысль, что тела так и не нашли, но в таком случае Чарльз, должно быть, бросился в пролив Ла-Манш и его унесло в открытое море. Вот только бросился ли он?

Теперь Ники была полна решимости выяснить, что произошло на самом деле. После разговора с Анной она вернется в Лондон, а оттуда полетит на континент. Она пустит в ход все свое журналистское умение, чтобы раскрыть тайну гибели Чарльза Деверо, докопаться до правды о нем.

22

Около семи часов, сменив сафари на темно-синее шелковое платье и жемчуга, Ники сошла вниз выпить аперитив. Ни Анны, ни Филипа там не было. Когда же Ники, отправившись в гостиную, посмотрела в окно, она увидела, что Анна на улице. Ники пересекла маленький вестибюль и прошла через боковую дверь на террасу, тянувшуюся позади дома, откуда открывался вид на Гору влюбленных и Саут-Даунс.

Заслышав ее шаги, Анна оглянулась через плечо и радостно улыбнулась.

— Вот ты где, дорогая. А я только что подумала о тебе и о том, как прекрасно, что ты проведешь выходные у нас.

— Быть у вас в гостях — наслаждение, — ответила Ники совершенно искренне. С самой их встречи во Франции она испытывала чувство вины оттого, что забыла Анну. Она собиралась повидать ее по пути в Прованс в сентябре. Когда же она увидела Чарльза Деверо на телеэкране прошлой ночью, у нее вдруг появилась еще одна причина приехать в Пулленбрук. Пересмотрев свои планы, Ники сдвинула их на две недели.

— Я понимаю, Анна, что было очень невежливо с моей стороны не давать о себе знать вот уже полтора года, — кашлянув, медленно произнесла Ники. — Мне, право же, очень стыдно. И хотя я действительно веду кочевую жизнь, я не собираюсь оправдываться. По правде сказать, мне было легче вас не видеть.

— Знаю, — мягко ответила Анна. — И прекрасно все понимаю. Встречи со мной здесь, в Лондоне или в Нью-Йорке, лишь бы продлили агонию. В том, что касается Чарльза. Так что, я думаю, ты поступила мудро, живя так, как сочла нужным. Это помогло тебе начать все сначала.

— Да, это правда. И все же я повела себя как эгоистка. — Немного помолчав, Ники робко спросила: — А как... как вы прожили два последних года?

— Мне очень помог Филип, брат и его семья. А еще мне помог дом... — Анна запнулась и покачала головой. — Дорогая, ты только посмотри, странно, но я снова заговорила о доме. А ведь я только хотела сказать, что у меня появился один план в связи с ним и я ушла в него с головой. Он захватил меня целиком, и я все еще тружусь над ним.

— Что это за план, если не секрет? — полюбопытствовала Ники.

— Он касается библиотеки. Я решила положить конец беспорядку и позаботиться о том, чтобы тысячи томов переписали и занесли в картотеку. Там попадаются довольно редкие экземпляры, включая первые издания, и, разумеется, мне потребовался помощник, знающий толк в этом деле. Первые месяцы я занималась дневниками Клиффордов, которые вела женская половина семьи на протяжении веков. Я вспомнила, что когда-то мне о них говорил мой дед, но сама я никогда их не читала. Они меня захватили. В худшие минуты я собиралась с силами и напоминала себе о поколениях женщин из семьи Клиффордов, живших до меня, испытавших так много и так много терявших: мужей, сыновей, отцов, братьев, дочерей, матерей и сестер. Ты только подумай: мои предки пережили нашествие испанской „Непобедимой армады", гражданскую войну, великую чуму и столько еще всего — войны, перемены в стране и семейные трагедии. Они все переносили стойко и находили в себе силы жить дальше. И я решила не поддаваться унынию, горю или желанию жалеть себя просто из гордости. Женщины семьи Клиффордов подали мне отличный пример.

Ники кивнула, собираясь расспросить о дневниках поподробнее, но тут Анна тяжело вздохнула и отвернулась. Ее лицо исказила боль, и Ники захотелось протянуть руки и обнять ее, но она сдержалась.

Немного погодя Анна сказала:

— Ужасно потерять ребенка — к этому никто не готов. Родители думают, что умрут первыми, ибо это в порядке вещей... — Голос Анны разносился в вечернем воздухе. Она снова посмотрела вдаль, а потом пробормотала, словно разговаривала сама с собой: — Я всегда считала, что ребенок, дети оправдывают наше бытие, придают смысл самому нашему существованию, нашей жизни.

Ники не могла говорить. Она остро чувствовала печаль, переполнявшую женщину рядом с ней, и глаза ее наполнились слезами. С трудом проглотив комок в горле, она порывисто взяла Анну за руку и крепко сжала.

Когда та наконец обратила свое лицо к Ники, губы ее тронуло некое подобие улыбки, и она произнесла все тем же тихим голосом, что и раньше:

— Я была так рада, когда увидела тебя вместе с тем молодым человеком в Ле-Бо. По правде говоря, у меня от сердца отлегло. Я поняла, что ты оправилась от потери Чарльза. Я думаю, ты не сочтешь за назойливость, если я спрошу, насколько серьезны ваши отношения?

Ники заколебалась, прежде чем ответить, но лишь на краткий миг:

— Не знаю, не уверена, но все может быть. Кли сказал, что любит меня.

— А ты? Что чувствуешь ты?

— Я знакома с ним два года, он мой лучший друг, и он очень дорог мне. Но нашему роману всего несколько недель, и, когда все случилось, я была ужасно удивлена. Так что ответить на ваш вопрос я могу так: наверное, я потихоньку влюбляюсь в него.

— Как я рада слышать это. У меня-то никаких сомнений не возникало по поводу чувств Кли. Уже того, как он смотрел на тебя, было довольно, чтобы понять все. — Анна сжала руку Ники и сказала: — Он тебя обожает.

— Но одной любви не всегда бывает достаточно для удачного брака. Требуется еще много чего, чтобы связать жизнь с другим человеком.

— Совершенно справедливо, — согласилась Анна. — Но вам было так хорошо вдвоем, вы так друг другу подходите, кроме того, у вас общая работа, а это несомненный плюс. — Глядя на Ники, Анна вопросительно подняла светлую бровь.

— Пожалуй. Но с другой стороны, моя карьера может в будущем создать серьезные препятствия, и я...