Ники вспомнила, как они встретились, и легкая улыбка пробежала по ее губам. Переодеваясь в тот вечер в своем номере в „Коммодоре", она старалась припомнить все, что раньше слышала о Кли Доноване, и тотчас поняла, чего ей следует ожидать. Скорее всего, он будет невыносим — самолюбец, сноб и эгоист.

Но она ошиблась — Кли не был ни тем, ни другим, ни третьим.

Когда он, разговаривая с кем-то из коллег, вошел в переполненный бар „Коммодора" и направился к ним, она решила, что это еще один знакомый Арча, приглашенный составить им компанию. Кли оказался не столь эффектным, как на тех его фотографиях, которых она видела, хотя выглядел по-американски привлекательно.

Его лицо было приятным— такая характеристика годилась лучше всего: открытое и искреннее лицо. У него были темные волосы, мягкие карие глаза и подвижные, всегда готовые улыбнуться губы. Ростом он был около метра восьмидесяти, но из-за худобы и атлетического сложения казался выше.

„Ну что ж, несмотря на славу и успех, весьма приятный, обычный человек", — решила Ники. Он подсел к ним за столик, заказал выпить и легко включился в дружескую болтовню.

Не прошло и двадцати минут, как она переменила свое мнение: слово „обычный" было совершенно неприменимо к Кли Доновану. Он оказался занятным собеседником, обладающим неотразимым обаянием. Он буквально потряс их своими рассказами, подтверждавшими суть его репутации.

Ей подумалось, что они одного возраста, может, он чуть младше, но потом Арч сказал ей, что Кли старше ее на три года. Она удивилась — в нем было что-то мальчишеское.

И еще в первую их встречу Ники обнаружила, что он, вопреки ожидаемому, совершенно не тщеславен. Он был уверен в себе,но эта уверенность коренилась в его работе, в его таланте фотожурналиста. В конце концов она пришла к мысли, что работа для Кли — источник жизненных сил.

В ту ночь в Бейруте они очень понравились друг другу, и в последующие недели и месяцы их дружба только окрепла. Обычно они встречались в одних и тех же горячих точках, освещали одни и те же события и, когда такое случалось, объединяли силы.

Иногда их пути расходились, но, даже находясь в разных концах света, им удавалось поговорить по телефону или связаться через корпункты, и постепенно между ними возникло сильное чувство братства.

Она и впрямь начала думать о Кли как о брате, которого на самом деле у нее никогда не было. И конечно же, они были настоящими друзьями, они были товарищами по оружию.

3

Клиленд Донован сидел на краю одного из уступов, окружающих Памятник народным героям, известный также под названием Памятника погибшим, и смотрел на скульптуру Богини демократии. Десятиметровая фигура была установлена напротив огромного портрета Мао Цзэдуна, прикрепленного над воротами Небесного спокойствия. Сделанная из пенопласта и гипса, белая статуя выглядела откровенно вызывающе. Изготовленная студентами и преподавателями Центральной академии изящных искусств, она придавала площади какую-то чопорность.

Она напоминала Кли статую Свободы. И даже не лицом, которое было похоже, а, скорее, всем своим обликом — тогоподобным одеянием, скрывающим тело, позой с воздетыми руками, сжимающими факел свободы. Она выглядела уродливо, но это не имело никакого значения. Главное — она была символом.

Он присутствовал на площади три дня назад, когда студенты установили и торжественно открыли статую. Все ликовали, звучал „Интернационал", отовсюду раздавались возгласы „Да здравствует демократия!". Церемония была очень волнующей и глубоко тронула Кли. Несмотря на то, что съемки на площади были запрещены, ему все же удалось тайком отснять несколько пленок, хотя уже три его камеры были разбиты полицией. К счастью, он привез с собой про запас еще несколько, в том числе и „Никон-F4", который сейчас висел у него на плече под просторной хлопчатобумажной курткой.

Ночью, через несколько часов после того, как статую установили, погода испортилась. Пошел дождь, подул сильный ветер, но к утру, как ни странно, богиня совершенно не пострадала, на ней даже не было ни единой царапины. Ну, а как долго она так простоит — это уже другой вопрос.

Кли знал, что богиня раздражала и оскорбляла правительство больше, чем все остальные выходки студентов; официальные лица называли ее не иначе как „надругательством" над таким исторически важным и торжественным местом, как площадь Тяньаньмэнь.

Для студентов же она служила необходимой поддержкой — один только вид статуи в этом стратегически важном месте поднимал их дух. Вокруг постамента студенты соорудили навесы, и несколько человек всегда находились рядом, готовые защитить богиню.

„И все-таки власти ее снесут", — тяжело вздохнув, подумал Кли.

Люк Майклс, сидящий рядом, взглянул на него.

— Что-то не так?

— Да я все думаю, как долго ей суждено здесь стоять, — пробурчал Кли, указывая на статую.

— Не знаю.

Люк пожал плечами, пятерней пригладил темно-рыжую шевелюру и повернул свое веснушчатое, вдруг ставшее серьезным лицо к Кли.

— Может быть, вечно?

Кли глухо рассмеялся.

— Скорее всего, не пройдет и двух дней, как ее разрушат. А уж через неделю, Люк, и следа ее здесь не останется.

— Э-эх, наверное, ты прав. Она сейчас Дэну как бельмо в глазу. Да она всем им как бельмо в глазу. Банда стариков видеть ее не может, само ее создание они считают актом открытого неповиновения. Мне-то хочется, чтобы она стояла здесь вечно как дань признания этим ребятам.

— Никто здесь не собирается воздавать им должное, кроме нас, иностранных журналистов. Это мы должны рассказать всему миру о них, об их борьбе, должны сделать свое дело до конца.

Люк кивнул и слегка переменил позу — откинулся на камень, прикрыл глаза. Что правда, то правда — фотожурналисты, как Кли, и корреспонденты, как Ники, рисковали своими жизнями, чтобы донести правду до мировой общественности, и он считал пример этих двух людей вдохновляющим. Особенно он восхищался Ники Уэллс. В ней силен, как говорила его мать, истинный „командный дух". Люк еще не был женат, даже ни с кем серьезно не встречался, но он надеялся, что, когда придет его пора обзавестись семьей, он встретит такую женщину, как Ники. В ней было что-то сердечное, умиротворяющее, и, кроме того, она никогда не позволяла себе унижать других.

В съемочной группе Люк был чуть больше года и, работая рядом с Ники, многое повидал и многому научился. Ему было двадцать семь, на телевидение он пришел всего около пяти лет назад и в некоторых вопросах ощущал себя зеленым новичком. Но Ники с самого начала была внимательна и тактична и относилась к нему, как к искушенному старожилу. Очень требовательная в работе, сама являясь совершенством, она могла первой затерзать всех. Но она была настоящим знатоком своего дела, и Люк ради нее был готов почти на все.

Он желал ей найти хорошего парня. Иногда она казалась печальной, взгляд ее становился отсутствующим, словно она вспоминала что-то горькое для себя. Ходило много странных слухов о человеке, которого она любила до того, как Люк пришел в их группу. По-видимому, он плохо с ней обошелся. Арч и Джимми держали язык за зубами, сам же Люк задавать лишние вопросы не хотел. И все-таки жаль, что она одинока. Такая женщина — и на тебе...

— Люк! Люк!

Услышав, что его зовут, звукорежиссер рывком приподнялся и осмотрелся. С тех пор, как у памятника расположился штаб студенческого движения, около него всегда было полно людей. Здесь же собирались и представители зарубежной прессы. Площадь постоянно бурлила. Люк увидел своего приятеля Тони Марсдена, который жестами пригласил его спуститься вниз.

Он махнул рукой в ответ и поднялся.

— Пойду посмотрю, что ему надо, — сказал он Кли. — Может, узнал что-то новенькое. Я скоро.

— Не спеши, — ответил тот, пристально оглядывая площадь. Дело шло к развязке, и Кли знал, что скоро покинет Китай. Упершись локтями в колени и угрюмо подперев голову руками, он с ужасом думал об этих ребятах — таких мечтательных и наивных, таких храбрых. Когда месяца полтора назад он приехал в Пекин, они были полны волнений и надежд, говорили горячие слова о свободе и демократии, пели песни и играли на гитарах.