Царь насторожился: он вспомнил, что год назад при чистке дворцового нужника, в выгребной яме нашли трупик ребенка, завернутый в дворцовую салфетку, а совсем недавно в Летнем саду, у фонтана, утром вновь обнаружили тельце еще одного мертвого младенца в салфетке с вензелем Петра… Словом, позвали Марию Гамильтон, царь ее допросил – он был известный мастер сыска. После этого Марию, Орлова и всех причастных к делу слуг отправили в крепость.

Колесо машины сыска, скрипя, закрутилось: начались допросы и очные ставки, а потом и «виска» – дыба и кнут. В петровском застенке ломали волю и не таким нежным, как Мария, созданиям. На пытках под кнутом она призналась, что двоих зачатых ею детей она вытравила каким-то снадобьем, а третьего убила. В записи очной ставки Гамильтон со служанкой Екатериной, которая помогала тайным родам госпожи, сказано: «Жинка Катерина уличает, что, конечно, младенца задавила Марья таким образом: как она родила над судном, засунула тому младенцу палец в рот и подняла его [младенца] и придавила. А девка Марья [на очной ставке] сказала, что того младенца задавила она и в том и во всем виновата», а потом приказала служанке куда-нибудь выбросить тело. Иван же Орлов обо всем этом ничего не знал. Эти показания и привели саму Марью на эшафот, но спасли Орлова от казни, ибо, согласно закону, «ежели холостой человек пребудет с девкою, и она от него родит, то оный на содержание матери и младенца, по состоянию его и платы, нечто имеет дать (по-современному говоря, платит алименты. – Е.А.), и сверх того тюрьмою и церковным покаянием имеет быть наказан, разве что он потом на ней женится и возьмет ее за сущую жену, и в таком случае их не штрафовать». Собственно, Иван Орлов мало чем отличался от самого Петра Великого, долго блудно сожительствовавшего с лифляндской девкой Мартой Скавронской, народившей от царя множество бастардов, или, как тогда говорили, выблядков. Но все же различие между ними было существенное: сожительница Петра рожденных от царя детей в ночном судне не топила.

В ноябре 1718 года Марии Гамильтон был вынесен приговор: «Великий государь… Петр Алексеевич, будучи в канцелярии Тайных розыскных дел, слушав вышеписанного дела и выписки, указал: девку Марью Гамонтову, что она с Иваном Орловым жила блудно и была от того брюхата трижды и двух ребенков лекарствами из себя вытравила, а третьего удавила и отбросила, за такое ее душегубство, также она же у царицы государыни Екатерины Алексеевны крала алмазные вещи и золотые, в чем она с розысков повинилась, казнить смертию». Вообще-то согласно Уложению 1649 года муже– и детоубийц живыми «закапывали в землю по титьки, с руками вместе и отоптывали ногами». И если на улице было тепло, а стража вовремя отгоняла голодных псов, готовых разодрать жертву, то мучения несчастной затягивались на недели. Вот типичное доношение о такой казни, пришедшее в Брянскую воеводскую канцелярию: «Сего 1730 года, августа 21-го дня в Брянске, на площади, вкопана была крестьянская жонка Ефросинья за убийство до смерти мужа ее. И сего сентября 22-го дня оная женка, вкопанная в землю, умре». Следовательно, несчастная прожила в земле больше месяца! Но Марию Гамильтон ждала другая смерть.

После вынесения приговора многие из близких Петру людей пытались умилостивить его, упирая на то, что, мол, девица поступала бессознательно, с испуга, что ей стыдно и она покаялась. Более других хлопотали за Марию сама царица Екатерина Алексеевна и вдовствующая царица Прасковья Федоровна. Последняя даже пригласила царскую семью к себе в гости и пыталась в непринужденной застольной беседе уговорить царя помиловать Марию. Но Петр был непреклонен: проливший невинную человеческую кровь должен умереть, закон должен быть исполнен, и он-де не в силах его отменить. Причем царь был так решителен, что, почувствовав его гнев, старая царица постаралась «шуточным прикладом речь свою замять». В другом случае, когда вновь стали просить за Марию, царь вспомнил историю другого своего денщика, Васьки Поспелова, который женился на брюхатой от него фрейлине, и ничего! Причем невеста еле ходила вокруг аналоя, и в этот день царь гулял на свадьбе, а назавтра он участвовал уже в крещении новорожденного младенца, одобряя со смехом супругов за похвальную быстроту в производстве слуг Отечества.

Все ходатаи и просители за Марию, выслушивая рассуждения и шутки государя, понимали, что дело не в бессилии самодержца изменить подвластные ему законы и не в примере Поспелова. Просто все знали, что младенцы, убитые Гамильтон, возможно, были детьми самого Петра, и именно этого, как и измены за его спиной, царь не мог простить своей бывшей фаворитке.

14 марта 1719 года преступницу возвели на эшафот, устроенный на Троицкой площади. Она же все еще продолжала верить, что государь ее помилует. Чтобы разжалобить монарха, Гамильтон облачилась в праздничное, белое платье с черными лентами и, когда появился Петр, встала перед ним на колени. Государь помилования ей не объявил, но обещал, что рука палача ее не коснется – известно, что во время казни палач грубо хватал казнимого, обнажал его и кидал на плаху… Гамильтон и окружающие замерли в ожидании окончательного решения царя. Он что-то прошептал на ухо палачу, и тот вдруг взмахнул широким мечом и в мгновение ока отсек голову стоящей на коленях женщине. Так Петр, не нарушив данного Марии обещания, заодно опробовал привезенный с Запада особый палаческий меч – новое в России орудие казни, впервые тут использованное вместо примитивного и грубого топора.Современники писали, что после казни государь поднял голову Марии за ее роскошные волосы и поцеловал в неостывшие еще губы, а затем стал объяснять своим помертвевшим спутникам особенности кровеносных сосудов, питающих мозг человека. После показательного урока анатомии голову Марии было приказано заспиртовать в Кунсткамере, где она и пролежала полвека в банке вместе с монстрами коллекции первого русского музея. В 1780 году директор Санкт-Петербургской академии наук княгиня Е.Р.Дашкова, наводившая порядок в этом учреждении, заметила, что в Кунсткамере идет большой перерасход спирта. Обычно грешили на служащих, которые, подобно служителям зоопарка, экономившим мясо на зверях, спирт в экспонаты недоливали, а в расход его, тем не менее, писали. Чтобы это безобразие прекратить, спирт для экспонатов коллекции Рюйша (знаменитая коллекция монстров в банках) настаивали на лютом черном кайенском перце, затруднявшем его потребление любителями хмельного. А тут выяснилось, что спирт расходуется на какие-то две головы, которые хранятся в подвале, в закрытом сундуке. Выяснилось также, что в банках находятся головы Виллима Монса и Марьи Гамильтон. Дашкова донесла о страшной находке императрице Екатерине II. Та приказала доставить банки во дворец, рассмотрела их, подивилась тому, что лицо Марии еще сохранило следы красоты, и распорядилась головы где-нибудь закопать, что и было исполнено.

Впрочем, у этой истории есть свое продолжение. Один из иностранцев, побывавших в Кунсткамере в 1830 году, рассказывал, что посетители, развесив уши, слушали рассказ сторожа о том, что некогда государь Петр Великий приказал отрубить голову самой красивой из своих придворных дам и заспиртовать ее, чтобы потомки знали, какие же красивые женщины родятся на Руси, и при этом показывал на заспиртованную в банке голову двенадцатилетнего красивого ребенка с нежным лицом и длинными ресницами, а потом за рассказ получал двугривенный «на водку».

Любопытно, что история Марии Гамильтон неожиданно аукнулась и за границами России. В Шотландии, на родине предков Марии, в народе была сложена баллада, которая сохранилась в записях великого шотландского романиста Вальтера Скотта. Героиня баллады Мария Гамильтон заворачивает в фартук рожденного от царя ребенка и бросает его в бурное море – времена наступили уже романтические, про ночное судно упоминать было невозможно…

Цесаревна Анна Петровна: жизнь и смерть шкиперской дочки