«Он не выходил из моей комнаты, – рассказывает Алымова, – и даже когда меня не было дома, ожидал моего возвращения. Просыпаясь, я видела его около себя. Между тем он не объяснялся. Стараясь отвратить меня от замужества с кем-либо другим, он хотел, чтобы я решилась выйти за него как бы по собственному желанию, без всякого принуждения с его стороны. Страсть его дошла до крайних пределов и не была ни для кого тайною, хотя он скрывал ее под видом отцовской нежности. В семьдесят пять лет он краснел, признаваясь, что жить без меня не может. Ему казалось весьма естественным, чтобы восемнадцатилетняя девушка, не имевшая понятия о любви, отдалась человеку, который пользуется ее расположением».

Возможно, Бецкой действительно понимал, что такой брак с любимой всеми юной смолянкой покажется государыне мезальянсом и выльется в грандиозный скандал. Скорее всего, он хотел видеть в Алымовой свою фаворитку, сожительницу – такие дамы живали у него в доме и раньше, но при этом (если, конечно, можно верить мемуаристке) желал, чтобы решение об этом она приняла сама.

Но уже в раннем возрасте в характере Алымушки проявились те черты, которые явно не воспитывал в своей Галатее Бецкой: расчетливость, изворотливость ума, прагматизм. Партия с Бецким ей казалась невозможной по множеству причин. Дом старика Бецкого навевал на нее скуку – жизнь при дворе с его вечным ощущением праздника, атмосферой кокетства и волокитства непреодолимо втягивала девицу, выросшую в строгой дисциплине в четырех стенах Смольного и рвущуюся к развлечениям и светской суете. После смерти Натальи Алексеевны Глафира была назначена в свиту к великой княгине Марии Федоровне – второй супруге Павла Петровича – в качестве ее компаньонки. Поначалу молодые женщины сдружились, но потом по неизвестной причине отношения эти расстроились. Некоторые считали, что Мария Федоровна приревновала Глафиру к Павлу Петровичу и постаралась с ней расстаться. По другой версии, дорогу ей перебежала другая прыткая смолянка – фрейлина Нелидова, занявшая место в сердце Павла.

Повод для расставания с великокняжеским двором нашелся вполне основательный – Глафира совершенно неожиданно для своего покровителя Бецкого решила выйти замуж за вдовца, который был старше ее на двадцать лет. Его звали Алексей Андреевич Ржевский. Он был директором Петербургской академии наук, писателем (сочинял довольно посредственные пьесы, сказки, эпиграммы, мадригалы), а главное – он был одним из предводителей петербургских масонов, имел множество знакомств, дружил с наследником престола Павлом. По своему характеру Ржевский был человеком слабым, сентиментальным, но честным и добрым. Гавриил Державин писал, обращаясь к нему:

Тебе, чувствительный, незлобный,

Благочестивый, добрый муж.

Семейная жизнь супругов началась при драматических обстоятельствах. Бецкой, узнав о намерении своей воспитанницы выйти замуж, был вне себя от гнева, но пойти против воли государыни Екатерины, одобрившей этот брак (и, вероятно, знавшей о далеко идущих намерениях Ивана Ивановича), он не мог. Потрясенный Бецкой пытался отвратить девушку от этого брака, говорил гадости о Ржевском, умолял пожалеть его, старика. Поначалу Глафира послушалась и было отказала Ржевскому, потом передумала и публично объявила о своем согласии. Императрица против этого альянса не возражала, и свадьба была сыграна. И тогда Бецкой, видя, как рвутся последние ниточки, которыми он был связан с Алымушкой, умолил молодых поселиться в его доме. Счастье еще, что эта затея не кончилась кровавой драмой. Супруги вскоре были вынуждены съехать из дома благодетеля – Бецкой вел себя ужасно, деспотично, бесцеремонно, стремился опорочить мужа в глазах его юной жены. С отъездом Глаши Бецкой заболел. Ржевская навещала больного, ее сердце разрывалось от жалости к старику, но она не могла вернуться к нему или подчиниться его ревнивым требованиям. «Никто в мире не любил меня так сильно и с таким постоянством, – писала Алымова-Ржевская. – Он мог сделаться моим мужем, служить моим отцом, благодетелем, но, по собственной вине не достигнув своих целей, он стал играть роль моего преследователя».

Потом Ржевские, в сущности, бежали от ревнивого старика в Москву – туда, где он их не мог достать. Так дороги Алымушки и Ивана Ивановича окончательно разошлись… Конец таких историй известен. Для Алымовой-Ржевской началась новая жизнь в мире придворных удовольствий, интриг, кокетства. Для Бецкого все было иначе: его ждало медленно засасывающее душу и тело холодное болото одинокой старости, провалы в памяти, слепота. В письме своему вечному адресату Мельхиору Гримму в 1794 году Екатерина II так описывает своих старых придворных, помнивших, как она, юная принцесса, приехала в 1744 году в Россию. Почти все свидетели появления ее уже умерли, осталось только несколько человек. Среди них, как писала Екатерина, «слепой, дряхлый Бецкой, [который] сильно заговаривается и все спрашивает у молодых людей, знали ли они Петра I». Прожив необыкновенно длинную жизнь, парализованный Иван Иванович умер в возрасте 91 года. Вспоминал ли он свою единственную любовь, плакал ли он над ней, мы не знаем и не будем досочинять…

Ржевские жили долгие годы счастливо, весьма мирно, воспитывали трех сыновей и дочь, родившихся в этом браке. Не забывала Алымушка и свои старые связи при дворе, пользовалась расположением Екатерины и даже добилась, чтобы ее дочь Марию пожаловали во фрейлины. Когда в 1796 году на престол вступил Павел I, Алымова пыталась вернуть прежнее расположение государя и возвратилась ко двору вслед за мужем, получившим новое место в столице. Но тут она ввязалась в какие-то придворные интриги, рассорилась с Нелидовой и другими влиятельными дамами двора. В своих записках она упирает более всего на свое отвращение к интригам, бескорыстие и простоту. Но этому верить нельзя: сама она была опытной интриганкой, завистливой и тщеславной, всюду искала такого положения, которое, как она проговаривается в мемуарах, было бы «полезно детям моим», да и ей самой. Но и на этот раз ее интриги не увенчались успехом, и она проиграла в борьбе с ей подобными. Не сложилась и карьера мужа. При Павле I он был в Петербурге судьей, но допустил какие-то ошибки, и в конце царствования государя Ржевские впали в немилость, что по тем временам было заурядным событием – непредсказуемое поведение и дикий нрав позднего Павла хорошо всем известны. Удрученный своим положением Ржевский умер, оставив, как писали в те времена, «у гроба своего безутешную вдову», получившую, впрочем, от нового государя Александра I большую пенсию за мужа и 63 тысячи рублей на уплату многочисленных долгов покойного супруга.

Скорбь Глафиры Ивановны была недолгой, и вскоре она вышла замуж вторично. Этот брак, как и все ее предыдущие матримониальные истории, не был бесспорным с точки зрения тогдашней морали. Она завязала роман с молодым человеком, а затем вознамерилась выйти замуж за своего любовника – он был младше Глафиры лет на двадцать, да к тому же не дворянин. Его звали Ипполит Петрович Маскле, он был савоец, учитель французского языка, переводил с русского на французский басни Хемницера и Крылова, чем и известен в истории русской литературы.

По-видимому, чтобы избежать скандала, Глафира добилась аудиенции у императора Александра I. То, что ей сказал либеральный царь, имеет легкий оттенок скандальности и двусмысленности: «Никто не вправе разбирать, сообразуется ли такое замужество с нашими летами и положением в свете (здесь видна реакция общества на этот мезальянс. – Е.А.). Вы имеете полное право располагать собою и, по-моему, прекрасно делаете, стараясь освятить таинством брака чувство, не воспрещаемое ни религией, ни законом чести. Так должно всегда поступать, если это только возможно. Я понимаю, что одиночество вам в тягость; дети, будучи на службе, не могут оказывать вам должного ухода. Вам нужен друг. По уважению, которое вы внушаете, в достоинстве вашего выбора нельзя сомневаться». Здесь столько почти нескрываемых намеков…