Гусеница вскрикнул от боли, но поспешно встал на ноги. Тыча ножом ему в плечо, я, словно на поводке, вывел его из-за стола и ударом ноги подкатил к нему офисное кресло. Я надавил на клинок сильнее, и он сел. Я достал из кармана клейкую ленту и стал привязывать его к креслу.

Закончив, я увидел в дверях проблеск синего цвета.

— Кролик… Я же сказала, мне скучно!

Гусеница повернул голову к двери.

— Эллис, — пробормотал он, и голубые глаза Куколки метнулись к нему.

Как только он произнес это имя, она гневно поджала губы. Она вскинула вверх свой окровавленный нож и с разъяренным видом ринулась к нему. Куколка скользнула по его щеке плоской стороной лезвия. У него на лице осталась кровь — не его, кровь охранника.

— Не смей произносить ее имя! — прошипела она.

Гусеница снова обернулся к ней, его брови двинулись к переносице.

— Ее имя…? — он посмотрел на меня.

Как будто я, бл*дь, ему сейчас помогу. Все прояснить.

Нихрена.

— Да. Ее имя.

Куколка прищурилась и встала прямо перед ним. Она провела по его потной щеке дулом своего пистолета.

— Ты притронулся к ней, хотя не должен был этого делать, — она покачала головой, щелкнув языком. — Против ее воли.

Гусеница нервно сглотнул, и Куколка отступила назад. Она рассматривала его, обмотанного вокруг живота клейкой лентой и привязанного к креслу. Она качнула головой из стороны в сторону.

— Милая? — спросил я.

Куколка порывисто выдохнула и, понурив плечи, повернулась ко мне.

— Что случилось? — я расстегнул пиджак и скинул его с плеч.

Я закатал рукава и, взглянув на свои карманные часы, проверил, который час. До следующей смены охраны у нас было еще полно времени.

— Уже пора уходить?

Я покачал головой.

— Нет. У нас много времени.

Ее плечи снова упали.

— Они разбиты, — сказал Гусеница.

Мы с Куколкой повернулись к нему.

— Часы. Они сломаны. Они были сломаны тогда и сломаны сейчас. Ты грёбаный псих! И всегда им был, — он покачал головой. — И почему она разговаривает с английским акцентом? Она из Далласа!

Я взглянул на часы и увидел бегущие по кругу стрелки. Куколка тоже. Она пожала плечами и постучала себе по голове стволом пистолета.

— Он чокнутый! Они отлично работают.

Не обратив никакого внимания на его болтовню, я снова спросил:

— Что случилось?

Куколка ковырнула деревянный пол носком ботильона и вздохнула.

— Я думала, что когда приеду сюда, буду знать, что делать, — она подняла глаза и заглянула мне в лицо. — Но вот я здесь, и у меня богатый выбор. В моём распоряжении куча способов, как его убить, но я никак не могу остановиться на каком-то одном!

Она принялась мерить шагами комнату.

— Мне ударить его ножом? Застрелить? И то, и другое? — она в отчаянии подняла руки с зажатым в них оружием. — Мне делать это быстро или медленно?

Она остановилась, и ее лицо стало восхитительно печальным.

— Я так долго тренировалась, как мне лучше сказать «Время пить чай», что совсем об этом не подумала, — она выпятила нижнюю губу. — А надо было. Я не хочу всё испортить.

— Ты и не сможешь, — сказал я.

Услышав звук скрипнувшего по полу стула, Куколка развернулась. Он только немного пошевелился. Но когда я уже было собрался дать ей совет, она вдруг вскинула голову и взволнованно вздохнула. Она побежала в другой конец комнаты и остановилась перед старым граммофоном.

— Какой красивый! — с благоговением объявила она.

Положив пистолет на стол, она передвинула иглу, и граммофон с шумом и потрескиванием ожил. Как только заиграли первые такты, Куколка взвизгнула.

— «Мой мальчик леденец»! — воскликнула она и начала подпевать.

Она схватила голову своей куклы, которая была привязана за волосы к ее поясу и, держа в другой руке нож, закружила по комнате.

Я ухмыльнулся, глядя, как она танцует со своей куклой Алисой, подпевая каждое слово. Когда песня закончилась, Куколка вернулась к граммофону и включила ее заново.

— Ты просто сумасшедшая! — проговорил Гусеница, когда она протанцевала мимо него.

Куколка застыла на месте и резко развернулась к нему. Я затаил дыхание в ожидании ее реакции и уже приготовился смотреть, как она обрушит на него свой прекрасный гнев. Вместо этого она посмотрела прямо ему в лицо и сказала:

— А ты не знал? Все самые лучшие люди сумасшедшие!

Он потряс головой, но его слов было достаточно, чтобы Куколка перестала танцевать и сосредоточилась на своей главной задаче. Она рассматривала его связанную фигуру, словно он — головоломка, которую она пыталась решить. Я услышал, как она бормочет себе под нос:

— Я могла бы всадить нож ему в сердце. Или по очереди проткнуть ему ноги, а затем руки и грудь. Или лучше рассечь ему череп… Нет, там слишком много костей…

Я подошел к граммофону и расположил иглу так, чтобы песня повторялась снова и снова. Повернувшись, я заметил, что Гусеница высвободил одну руку из удерживающей его клейкой ленты. Не успел я среагировать, как он быстрым движением поднял руку и ударил Куколку по лицу. В считанные секунды я обнажил свою трость, готовый в любой момент вонзить лезвие ему в затылок, но вдруг Куколка резко развернулась. От пощёчины помада размазалась у нее по всей щеке. Я остановился, увидев у нее во взгляде нечто новое. Чистую ярость.

Тьму.

Жестокость.

Жажду убийства.

Куколка прикоснулась к щеке. Встретившись с ней взглядом, я схватил Гусеницу за руку и снова его связал. Она посмотрела в сторону… и увидела там свое лицо. Куколка подошла к висящему на стене зеркалу и всмотрелась в свое отражение.

Она повернулась ко мне и бросила:

— Он смазал мою помаду!

Казалось, внутри Куколки всё закипело, кожа у нее раскраснелась, и ее буквально затрясло от гнева. Крепче сжав клинок, она бросилась на Гусеницу и всадила нож ему в плечо. С громкими криками она раз за разом вонзала лезвие всё в новые места — в плечи, в бедра… в живот. Запыхавшись, она отпрянула назад, ее глаза горели от удовольствия. Именно тогда я понял, что внутри моей Куколки сокрыты не только свет и невинность. В ней обитала и тьма. Глубоко в тени, ожидая своего часа, притаилась неведомая злая сила. Моя Куколка, безжалостная и жестокая. Жаждущая крови и убийств. Я сделал глубокий вдох. Она была моей ожившей куклой. Под маской её ангельского личика скрывалось живущее внутри нее зло.

Идеальная пара для моей испорченной души.

Гусеница начал захлёбываться кровью. Не сводя с него глаз, Куколка смотрела на то, как он пытается бороться с неминуемой смертью. Он плевался, кашлял, потом прошипел:

— Вы больные, — кашель, невнятное бормотание, отхаркивание, — Вы просто пара больных ублюдков.

Куколка замерла, потом посмотрела на меня.

— Больные ублюдки… Мы просто пара больных ублюдков! — проговорила она и, пока Гусеница корчился в предсмертных конвульсиях, принялась кружиться вокруг него в танце. — Больные ублюдки, больные ублюдки, мы — больные ублюдки!

Я встал позади него, и Куколка сделала круг и вокруг меня. Наблюдая за тем, как самое прекрасное создание, когда-либо украшавшее эту землю, так беззаботно улыбается, танцует и смеётся, я ухмыльнулся и, наклонившись, прошептал на ухо этой мерзкой твари:

— Ты как-то сказал, что заплатишь любую цену, лишь бы заполучить нас обоих.

Я всадил свой клинок ему в позвоночник, лишив его возможности ходить. Не то, чтобы у него был шанс выжить, чтобы снова ходить.

— Вот ты и получил нас обоих…

Глядя на то, как Куколка подпевает песне и, вертя в окровавленных руках голову своей куклы, пачкает жидкие желтые пряди того, что осталось от ее волос, я втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Надеюсь, твои ожидания оправдались.

Он испустил последний вздох. Его голова упала вперед, и я понял, что он мёртв. Я почувствовал лишь удовлетворение.

Я выпрямился. Куколка перестала танцевать. Ее глаза вспыхнули.

— Его больше нет? Я его победила? — затаив дыхание, спросила она.