Мой дядя обвёл взглядом комнату. Я знал, о чём он думает. Я годами наблюдал за его работой.

— Возможно, — вымолвил он. — Ты сказал, что они — так называемые дяди и отец девочки — покинули поместье?

Я кивнул.

— Почему?

— Им пришлось уехать, поскольку их бизнес перебазировался в другое место. Это все, что мне известно. Ещё вчера все они были там, а на следующий день разъехались, оставив Эллис на попечение миссис Дженкинс. Миссис Дженкинс заявила, что Эллис нельзя увозить из поместья, ей необходимо находиться под наблюдением врачей. Из-за ее психического расстройства.

— Сколько всего было этих дядей?

Я порывисто выдохнул.

— Пять, может, шесть? Когда они там жили, я был еще маленьким. Они довольно часто со мной говорили, даже приглашали меня остаться на ужин и тому подобное. Но Вы же знаете, как мама относится к семейным ужинам. Она никогда не позволяла мне пропустить ни одного, поэтому моё общение с мистером Эрншоу и дядями Эллис ограничивалось такими беглыми замечаниями.

Мой дядя взглянул мне через плечо на одного из своих рейнджеров.

— Нам нужно выяснить, кто такие эти партнеры Эрншоу и, где они живут, — он поглядел на меня, а затем снова обратился к своему помощнику. — И еще нужно разослать уведомление о пропаже Эллис Эрншоу.

— Так Вы действительно считаете, что это связано, — сказал я.

Я посмотрел на распластавшегося на стуле и залитого кровью дядю Лестера. Я вспомнил также зверски убитую миссис Дженкинс… Потом я подумал об Эллис. Если она у них… Если они причинят ей боль…

Я с силой сжал кулаки.

— Больные ублюдки, — произнёс мой дядя, глядя на размазанную по стене розовую помаду. — Под этим подразумевается более одного человека, возможно, группа.

— Группа, на счету которой уже несколько трупов и похищение, — добавил я.

Мой дядя покачал головой.

— Как своё, они пометили только это убийство. Может быть, они и связаны с делом Эрншоу, но на данный момент мы этого не знаем.

— И что теперь? — произнёс я, выходя из комнаты вслед за моим дядей, и как только мы оказались на улице, вдохнул свежего воздуха.

— Сейчас мы пытаемся получить записи с камер видеонаблюдения, в основном с камер охраны. Надеюсь, они их не уничтожили. Затем мы выясним, кто эти люди.

Я кивнул.

— Думаете, они снова нападут?

Мой дядя вытащил из кармана сигареты и закурил. Он смотрел через поля, окружающие тихое поместье.

— Там видно будет, — он задрал голову к небу. — Я хочу поговорить со всеми этими «дядями» и самим Эрншоу. Возможно, это единичный случай. А может и цепь связанных событий. Но, в любом случае, мы должны сообщить Эрншоу, что его дочь пропала.

«Эллис, — подумал я, тоже глядя через поля. — Обещаю, я найду тебя. И мы тебя исцелим. Мы тебе поможем».

Я почувствовал, как меня переполняет решимость, и поправил шляпу. Я никому больше не позволю причинить боль Эллис.

Только не после того, как этот ходячий дьявол Хитэн вырвал ей сердце и превратил его в пыль.

У меня появился второй шанс ее спасти. Вернуть к жизни самую милую на свете девушку.

«Я обещаю».

Куколка

Я отложила карандаш для глаз и откинулась на стуле. Взглянув на своё отражение в зеркале туалетного столика, я удовлетворенно улыбнулась. Теперь я выглядела в точности как он.

Я повернулась на звук открывшейся двери и взглянула на Кролика. Он вышел из ванной, опустив голову. У меня внутри все сжалось. Всё утро мой Кролик вел себя странно. Мы отправились в другое место. И всю дорогу Кролик молчал. В нашем номере мотеля я танцевала и пела, но он не улыбался, как обычно. Вместо этого он сидел на краю кровати, затачивая лезвие своей трости. Он разобрал и почистил пистолет.

Я пыталась придумать способ, как его развеселить. У меня не было другого выхода. Каждый день я экспериментировала со своей новой косметикой. Я красила глаза синим, щёки розовым, а ресницы покрывала толстым слоем туши. Я приклеивала сверху накладные ресницы и так ещё больше напоминала куклу. Кролик любил, когда я становилась похожей на куклу. Особенно ему нравились мои пухлые розовые губы. Он часто на них смотрел. И, когда он это делал, то облизывал свои губы.

От этого у меня становилось влажно между ног. Мне хотелось прикоснуться к себе, как тогда в ванной… и на кровати с Кроликом. Но после той ночи Кролик держался от меня на расстоянии. Он не гладил меня по щеке. Не обнимал меня, пока я спала. Он спал на полу рядом с кроватью, если вообще спал. Большинство ночей он просто сидел у стены, уставившись в пустоту. У него раздувались ноздри, руки сжимались в кулаки, а у меня разрывалось сердце. Я не знала, чем его расстроила. Я не хотела его расстраивать. Я хотела только одного — сделать его счастливым. Он был для меня всем.

Кролик развернулся ко мне спиной и накинул на себя свой удлиненный пиджак. Он не посмотрел в мою сторону. Когда он потянулся за тростью, а потом за ключами от Мустанга, я нахмурилась. Все наши вещи были уже в машине. Все, кроме моей куклы и косметики.

Я пригладила платье и откашлялась. Плечи Кролика напряглись. Я поднялась на ноги и почувствовала, как голой кожи моих бедер коснулся теплый воздух с улицы. Потом Кролик обернулся. Совсем как он, я откинула с лица упавшую на левое плечо прядь волос.

На меня устремился взгляд пасмурных глаз. Я посмотрела на его татуированную руку, крепко сжимающую украшенную кроличьей головой трость. Если бы этот несчастный кролик у него на трости был живым, его череп давно бы треснул, как яйцо. Кролик так сильно вцепился в свою трость, что у него побелели костяшки пальцев.

Я взялась за края платья и, глядя на него из-под ресниц, покачалась из стороны в сторону.

— Кролик, тебе нравится?

У него раздулись ноздри, глаза вспыхнули. Он провёл зубами по нижней губе, и я увидела, как заметно увеличилась выпуклость у него в штанах.

— Ммм, — пробормотала я, приближаясь к Кролику.

Он не шевелился, но следил за каждым моим движением. С каждым моим шагом его зрачки расширялись, и у меня учащенно забилось сердце. Я почувствовала между бедер знакомое покалывание; я знала, что ему понравилось то, что я сделала.

— Кролик, тебе нравится? — снова спросила я и остановилась прямо перед ним.

Я не могла оторвать глаз от его взгляда. Кролик всегда на меня так смотрел. Он пристально глядел и глядел на меня. Затем его глаза скользили вниз и впивались в бьющийся у меня на шее пульс.

— Твоя вена…, — шептал он мне, когда думал, что я сплю. — Твоя вена… такая толстая… такая налитая…

У меня замирало дыхание, и я крепко закрывала глаза, прикидываясь спящей. Я их не открывала, потому что знала, что произойдет дальше: прямо над этой веной застынут его губы. Моего пульса, словно перышко, коснётся его острый наперсток. Кожу овеет теплое дыхание, от которого по спине разольётся дрожь. Затем появится кончик его языка. Его влажный кончик идеально прочертит вену, ни разу не сбившись с пути. Кролик коснется выпуклости у него между ног, и из груди у него раздастся низкий стон. Скользя языком по моему горлу, он будет гладить её своей рукой вверх-вниз, все быстрее и быстрее, пока не замрёт и не захлебнётся своим дыханием.

Из-под прикрытых век я следила за тем, как он садился обратно к стене, у него из штанов виднелся его член, большой и длинный, от вида которого мне хотелось ерзать и извиваться. Я смотрела, как он закрывал глаза и вонзал себе в кожу заострённый наперсток. Вонзал его в вену на своём запястье… прямо в вытатуированные там часы, похожие на те, что он носил в кармане своего жилета. Из раны струилась кровь, и он растирал ее по губам, по пухлой плоти, красной и чувственной. Его язык медленно и осторожно скользил по крови, пробуя ее на вкус и… наслаждаясь.

Мне хотелось, чтобы это была моя кровь.