— Как по-твоему, это вороны? — сказал Дьяченко: он так и просидел всю ночь рядом с Егоровым, не сомкнув глаз.

— Какие же это вороны, Дьяченко!.. Ты даже в птицах не кумекаешь!

— Мы с тобой одинаковые специалисты. Индюка от курицы еще отличим… Ну, двинулись!.. Куда?

Все тело ломило, в коленях словно ослабли шарниры, качало, даже когда Егоров стоял на месте. Но он сказал все же:

— Пойдем. Наши где-то поблизости. Ты же слышал, стреляли совсем рядом. — И двинулся вперед, раздвигая руками упругие стебли камыша.

Главное — не сбиться с курса, все время двигаться в одном направлении, иначе они не смогут вернуться назад и разыскать место, где спрятано снаряжение.

Рассвет наступил быстро, и Егоров подумал о том, что всегда, когда возникает опасность, все в природе как бы меняется. Вернее, не в самой природе, а в том, как начинаешь ее воспринимать. Так, например, он стал люто ненавидеть лунные ночи. Даже диск луны, поднимающийся над горизонтом, не вызывал поэтических чувств. Самые страшные ночные бомбежки он пережил именно тогда, когда луна подсвечивала вражеским бомбардировщикам и они без труда находили цели. Перестал любить и море, с тех пор как участвовал в десанте под Керчью. Волны бросали катер, мешая целиться в противника, артиллерия которого точно клала снаряды. Получив пробоину, катер едва дотянул до мели. Оставшиеся в живых спасались вплавь. Рядом с его головой цокали пули, поднимая маленькие смерчи. Из сорока человек достигли берега всего четырнадцать.

Ночь! И она не помогла. На этот раз не помогла. Не прикрыла.

Наступает день — и снова все меняется…

В глубине камышей глухо выругался Дьяченко.

— Ты чего? — окликнул Егоров.

— Чуть ногу не сломал! Дьявольская яма!

…Тишина. Лишь хрусткий шорох. Где птицы? Продолжают кружить, но, словно заманивая людей, отлетели еще дальше.

— Егоров!

Руки вскинули автомат. Он шарахнулся в сторону и тут только сообразил, что голос, который его окликнул, принадлежит полковнику Богачуку, командиру десантников, человеку лет сорока, тяжеловатому, с мощными плечами. Говорили, что до войны он брал первые места в каких-то соревнованиях по борьбе и крепкая хватка не раз выручала его в нелегкой службе десантника.

— Ты куда? — замахал руками Богачук, решив, что Егорова обмануло эхо. — Мы здесь! Давай сюда! Быстрее…

Егоров обернулся и увидел в зарослях кряжистую фигуру полковника.

Через минуту он и Дьяченко выбрались на небольшую, сравнительно сухую лужайку, примерно такую же, на какой дожидались рассвета. Их окружили офицеры.

— Где вы бродили всю ночь? — раздраженно спросил Богачук. — Мы уже решили, что вы заблудились!.. — Он взглянул на Дьяченко, на его лицо, ставшее серым за эти несколько часов, и, словно извиняясь за резкость, добавил: — На вид мужик ты крепкий, а скукожился, как старуха. Ну, что вы видели?

— Пока ничего, — сказал Егоров. — Мы решили, что вас обнаружили.

— Нет, они не нас искали, — возразил Богачук. — Охрана эшелона решила устроить ночную облаву.

— Но по кому же они стреляли?

— Ни по кому. Страх на молодежь наводили.

— Хорош страх! — заметил Егоров. — Они на нас цепью шли!

— Это вы кого-то подстрелили?

— Мы.

— Ну дела! — вздохнул Богачук. — Конечно, рановато мы себя обнаружили, но другого выхода не было. Они рассчитывали поднять панику… Сначала тихонько подкрались, а потом — сигнал… Ракета… И внезапный удар с разных сторон!.. Сколько тюков нашли? — спросил он, давая понять, что пора переходить к конкретным делам.

Теперь уже на этом маленьком пятачке собрались все. Так как прыгали из самолета один за другим, кучно и со сравнительно небольшой высоты, ветер не успел разметать парашюты в разные стороны.

— Два, — сказал Егоров.

— Где они?

— Надежно замаскировали.

— А сами-то найдете?

— Найдем, если не будем много петлять.

— Далеко отсюда?

— Километра полтора, — подумав, сказал Егоров.

— Если не больше, — меланхолично заметил Дьяченко. Путь, который они прошли, сейчас казался ему неимоверно длинным.

Офицеры переговаривались, томясь от вынужденного бездействия. Когда же наконец Богачук скажет им, что делать дальше? А он, присев рядом с радистом, хмуро поглядывал на ручные часы и, скрывая беспокойство, выжидал, когда откликнется рация подпольщиков. Она молчала уже столько часов!

Из тех, кто сейчас входил в их группу, Егоров и Дьяченко почти ни с кем не были знакомы. С Богачуком они, правда, изредка встречались в штабе, а остальных впервые увидели во время инструктажа у Савицкого. Богачук же знал, что эти двое в группе временно и, как только позволит обстановка, он их отпустит. Впрочем, остальные тоже догадывались, что двое из штаба прикомандированы к группе с каким-то особым заданием, и приглядывались к ним, не скрывая интереса.

Уже совсем рассвело, а Богачук продолжал сидеть у рации. Сержант-радист непрерывно крутил ручки настройки, и щеки его, перечерченные шнурами телефонов, временами нервно подергивались.

— Ну что? Слышишь что-нибудь?.. — в тысячный раз спрашивал Богачук.

Радист только покачивал головой и отмалчивался.

У Богачука истощилось терпение.

— Черт подери! Они наверняка в каком-нибудь километре от нас! Хоть бы со штабом связались, бестолковые люди!

— А чего мы, собственно, ждем? — спросил вдруг Егоров высокого капитана, неторопливо бинтовавшего себе шею, которую он поцарапал о камыши, неудачно приземлившись.

— Где-то в плавнях шурует группа одесских подпольщиков. Залезли — и носа не кажут. А мы из-за них зря время теряем! — зло сказал капитан.

— Не выходят на связь?

— Вот именно! А без них нам вслепую и за неделю народ не собрать… Завязнем в этих болотах!

Егоров приблизился к Богачуку:

— Товарищ полковник! Может, мы за тюками пока сходим?

Но именно в этот момент у радиста снова задергались щеки, и Богачук раздраженно обернулся:

— Отойдите! Не мешайте!

— Товарищ полковник, товарищ полковник! — сухими губами прошептал радист. — Нас вызывают! — Он крепко прижал к уху наушник и замер. — Они близко, совсем рядом… Прямо дробью в ухо бьет!..

— Передавай, чтобы шли сюда!

— Без шифра?..

— Какой еще шифр?! Пусть скорее идут на северо-восток… — И тут же обратился к офицерам: — Внимание! Связь установлена! К нам идут! Рассыпаемся в цепь на расстоянии слышимости и двинем навстречу! Пароль — «Синица», отзыв — «Соловей». Понятно? Радист остается! С ним двое для охраны. Вы, Коробов, и вы, Дьяченко…

Дьяченко перевел дыхание, хотел что-то возразить, но так ничего и не сказал, лишь растерянно взглянул на Егорова и безошибочно прочитал на его лице: «Поступай, как приказывают».

Невысоко просвистела мина и взорвалась где-то в стороне.

Взвихрилось и медленно поползло над плавнями облако белого дыма.

— Началось! — сказал кто-то.

Но второго залпа не последовало.

Егоров двигался по пояс в холодной воде, теперь уже привычно прощупывая дно при каждом новом шаге. Он много читал о том, как в годы гражданской войны партизаны прятались в плавнях, которые представлялись ему надежным укрытием. А на самом деле это одно из самых гиблых мест на земле, и если группа прокопается еще здесь несколько часов, то немцы всех перестреляют с самолетов. К счастью, серые облака беспроглядны, авиация вряд ли будет действовать. «Как будто погода сегодня работает на нас», — подумал Егоров, и эта мысль несколько примирила его с положением и с промозглыми камышами, которые все же укрыли спасающихся от фашистов парней и девушек.

Не прошло и пятнадцати минут, как где-то вдали раздалось протяжное: «Ого-го!..» Это был сигнал, что встреча произошла и всем следует немедленно вернуться назад.

Теперь только бы не заблудиться! Сближаясь, офицеры непрерывно окликали друг друга. Наконец Егоров услышал тонкий голос Дьяченко, на разные лады переливавший: «Ого-го!»

— Твой напарник прямо леший! — насмешливо сказал капитан с повязкой на шее, пробиравшийся невдалеке от Егорова.