Из мрака на нее глянуло разъяренное лицо Егорова.

— Ты что! А где Фолькенец?

— Он в доме… Не ходите туда… Там… большая охрана…

Внезапно все умолкли. Тоня оглянулась. На фоне мерцающего моря выделялся темный силуэт Штуммера. В нескольких шагах от него медленно шел автоматчик.

— Он? — тихо спросил Егоров.

Тоня не успела ответить — Петреску шепнул:

— Это Штуммер! Отпустите меня…

Штуммер заметил светлое пятно ее платья и грозно крикнул:

— Фрейлейн! Немедленно вернитесь! Приказываю вам!

Из-за камня навстречу ему вышел Леон.

— Штуммер нужен? — тихо спросил чей-то незнакомый голос.

— Нет, — прошептала Тоня.

— Господин Штуммер, вы не очень-то вежливы! — сказал Петреску.

— Нет, я даже чрезмерно вежлив! — грубовато ответил Штуммер. — Фрейлейн Тоня! Я жду!

Она стояла неподвижно, выжидая, когда Штуммер приблизится. Вот он уже прошел мимо Петреску. Автоматчик, услышав, как ссорятся два офицера, топтался на месте, не зная, что ему делать.

Еще пять шагов, и Штуммер поравнялся с камнем, не настолько большим, чтобы в его тени, по другую сторону, могли остаться незамеченными несколько человек. Если он крикнет, автоматчик тут же выстрелит.

Леон рывком подскочил к солдату, выхватил у него автомат и прикладом ударил солдата по голове. Тот упал, даже не застонав.

Однако Штуммер, услышав шум, оглянулся и закричал:

— Петреску, что вы делаете?

Это были его последние слова… Глухо охнув, он рванулся вперед, упал на колени, несколько секунд его руки конвульсивно шарили по спине, в которой торчал нож, потом он упал ничком и затих.

А Петреску стоял у ног лежавшего солдата, продолжая сжимать автомат.

Тоня подошла к нему.

— Леон…

— Тоня, я теперь знаю, что я должен сделать! Подождите. Я попытаюсь привести сюда Фолькенеца…

Он бросил на гравий автомат, повернулся и начал быстро взбираться на кручу. Вскоре его фигура растаяла во мраке.

— Уберите трупы! — крикнул Егоров и дернул за руку Тоню. — А ты чего ждешь?.. Быстрее переодевайся!

— Сюда! Сюда! — услышала Тоня уже знакомый ей голос. — Сверток вот здесь.

Брюссельские кружева! Разорванные и смятые, они были засунуты между камнями, а Тоня с лихорадочной быстротой натягивала на себя чьи-то большие брюки, широкую гимнастерку.

— Фрейлейн Тоня! — послышалось из темноты. — Штуммер! Где вы?..

Вот это уже был Фолькенец!

— Фолькенец! — прошептала Тоня. — Сюда идет Фолькенец.

Неизвестный ей парень, который сунул ей сверток и которого Егоров называл Мишкой, метнулся в темноту и исчез из виду. А рядом, за выступом камня, тяжело переводил дыхание Егоров.

— Тоня, где ты?

— Штуммер!.. Фрейлейн Тоня! Куда вы запропастились? — продолжал выкрикивать Фолькенец.

И веселый голос Петреску:

— Он наверняка объясняется фрейлейн Тоне в любви! Генрих, отзовитесь, у нас две бутылки шампанского!..

Веселый смех Зинаиды, сдержанный смешок Фолькенеца, приближающийся скрип гравия… И вдруг истерический женский крик:

— Эрнст!.. Эрнст!.. О боже!

Щелкнул выстрел, за ним второй. Мужской стон, полный боли и отчаяния, перекрыл все звуки.

Затем с обрыва послышалась автоматная очередь и в ответ с берега — одиночный выстрел.

Тяжелая возня. Голос Егорова:

— Держите его за руки! Ослабь кляп, Родин! Он же задохнется!.. Копаешься, черт тебя подери!

Трое моряков, крепко держа связанного Фолькенеца, тащат его на руках к лодке.

— Пошли! — командует командир.

Тоня вглядывается в сумеречный берег и вдруг видит Зинаиду, лежащую у самой воды.

— Она убита?..

— Гадина, застрелила Михаила!..

Перекликались немецкие автоматчики. Они не решались стрелять, боясь попасть в своих офицеров.

Сознание вернулось к Фолькенецу уже на подводной лодке. Он молча выпил предложенную лейтенантом кружку горячего кофе и не задал ни одного вопроса.

— Что делает этот… захваченный? — спросил командир подводной лодки у лейтенанта, который заглянул к нему в отсек.

— Он попросил у меня стакан вина, — смущенно ответил лейтенант. — Дать?

— Конечно! — сказал командир. — Не станем же мы нарушать законы русского гостеприимства. — Налей ему!..

Даже спустя много времени, когда Тоня вспоминала о событиях пережитой ночи, все случившееся казалось невероятным, — расскажи ей об этом кто-нибудь другой, она только бы улыбнулась выдумке…

Егоров! Егоров!.. Если бы он имел право, то вместе с Фолькенецем отправил бы на Большую землю и ее. Но приказ Савицкого, полученный в последний момент, предписывал им обоим уйти в подполье и ждать новых указаний.

Когда подводная лодка с разведчиками, увозящими Фолькенеца, растворилась во тьме, все, кто остался на берегу, были предельно измотаны. Из-за камней доносился стон. Надрывно стонала Зинаида. Невдалеке от нее неподвижно лежал Штуммер, уткнувшись лицом в гравий.

На вершине обрыва бегали автоматчики, очевидно решая, как блокировать берег, они уже понимали, что совершено нападение, хотя и не представляли себе всей значимости катастрофы.

— Ребята! — крикнул двум молодым парням из группы Федора Михайловича, стоявшим в тени, у камней, Егоров. — Быстрее уходите!.. На берег не подниматься!

— А ты? — донеслось из темноты.

— Мы за вами! — Над обрывом взвились две красные ракеты и, померцав над морем, рассыпались угасающими искрами. С разных сторон устрашающе ударили автоматы.

— Пошли! Пошли! — Егоров до боли сжал руку Тони и потянул ее за собой. — Сейчас сюда прибегут…

Но Тоня не двинулась с места.

— А Петреску? — прошептала она. — Леон, Леон! — Ее голос окреп. — Где вы?

Петреску возник из-за укрытия. В разорванном кителе он показался Егорову таким же, что и в далекой деревеньке, когда он впервые его увидел, — раненным и собирающим последние силы, чтобы держаться на ногах. И почувствовал, как им снова овладевает недоброе чувство. Опять этот румынский офицер на его пути! Что же с ним делать?.. Тоня!.. Сошла с ума!..

— Леон!.. Пойдем с нами, — проговорила она, подбежав к Петреску, — мы спрячем тебя в катакомбы.

— Нет!.. Нет!.. — услышал Егоров его взволнованный голос. — Иди!.. Спасайся!.. Я должен остаться здесь… Задержу погоню!..

— Но тебя же схватят!..

— Торопись!.. Уходи!.. Я останусь!..

Автоматные очереди прозвучали совсем близко. Приближались солдаты. Не слыша ответных выстрелов, они осмелели, и двое уже бежали во весь рост вдоль мерцающей кромки моря.

— Пойдем же! — Егоров вновь сжал руку Тони и уже не отпускал.

Тоня побежала вслед за ним, сбивая голые ступни об острые камни. Туфли она скинула, а сапоги так и не успела надеть…

Внезапно Егоров толкнул ее в небольшой грот под нависшим берегом и заслонил своим телом. Совсем рядом проскрипели шаги, двое солдат обменивались быстрыми репликами. О чем они говорили, Тоня не сумела разобрать. Слова заглушали шум беспокойного моря и тяжелое дыхание Егорова — в его груди что-то хрипело, и Тоня подумала: не ранен ли он?

А потом они опять долго бежали вдоль берега, и редкие выстрелы позади наконец совсем умолкли. Внезапно Егоров почти упал на плоский, с острыми краями камень, торчавший из воды, и, прижав к груди руки, зашелся долгим, надрывным кашлем.

Тоня нагнулась над ним и прикоснулась к его ладоням: пальцы судорожно дрожали, он задыхался.

— Что с тобой?.. — спросила она, чувствуя, как ее охватывает страх. — Ты ранен?..

— Ничего!.. Ничего!.. — ответил он, борясь с новым приступом кашля. — Пойдем!.. Сейчас пойдем…

И тут впервые Тоня заметила на его плече темное пятно — оно расползлось по рубашке, захватывая всю правую сторону груди.