— Я просто приезжал в коляске и ждал парохода у Фрюина, — сказал Джеймс Гульд. — Обычно возвращался домой до темноты. Сегодня в первый раз пароход так запоздал.

В университете у одного из профессоров был такой же сухой, лишенный всякого чувства голос, как у его отца. Хорейс также никогда не ощущал, что ему удается установить с ним близкий контакт, но он хорошо относился к нему.

— Лучше бы ты не приезжал на пристань! Я хочу сказать, — разве ты думаешь, что я не знаю дорогу к нашему дому от Джорджии?

Джеймс Гульд смотрел на ковер. Потом он посмотрел на Хорейса.

— По-моему, ты не очень изменился, сын.

— О, я изменился, отец. Не потому ли ты меня послал учиться? Разве ты хотел бы, чтобы я остался провинциалом, деревенским парнем?

— Почему бы тебе не выпить этой хорошей холодной простокваши, пока мы говорим?

«Вот в этом и была трудность», — подумал Хорейс. Он никогда по-настоящему не говорил с отцом, а теперь, когда возникло так много всего, что трудно объяснить, как ему вдруг сразу начать? Он отпил глоток и поставил стакан, в душе жалея, что сестра оставила их наедине.

— Что теперь будут делать другие мальчики? — спросил отец.

— Другие мальчики?..

— Да. Сорок два твоих товарища, которые уехали из университета тогда же, когда и ты. Как будут устраивать свои жизни?

— Думаю, что большинство из них еще не знает. Мы поклялись держать связь друг с другом. — Хорейс потрогал толстое золотое кольцо на правой руке. — Мы заказали эти кольца с выгравированной надписью совсем перед отъездом из Нью-Хойвена. Мы дали клятву носить их всю жизнь.

— Можно мне посмотреть кольцо?

Хорейс протянул руку.

«Omnes in uno», — прочитал отец надпись на золотом кольце. — «В знак братства?»

— Да, отец.

— У некоторых из них, наверное, уже есть какие-то планы, — сказал Джеймс Гульд.

— Алекс Дрисдейл говорит, что поступит в другой университет. Мы с ним близкие друзья, но наши взгляды во многом расходятся.

— В какой университет ты хочешь поступить, Хорейс?

Юноша поставил свой наполовину пустой стакан.

— Ни в какой, отец. Я с этим покончил. Если преподаватели в Йельском университете так несправедливы, что же должно быть в других местах?

Джеймс Гульд долго молчал. Потом сказал:

— Ошибку совершает человек, если он мечтает о будущем своих сыновей. Отец должен помогать своим сыновьям, дать им образование, если он в состоянии это сделать, поддерживать их в стремлениях, но на этом и надо поставить точку.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, папа.

— Я мечтал о том, что оба моих сына будут работать юристами. Джим женился неразумно, слишком рано. Думаю, что он и не собирался становиться юристом. — Он глубоко вздохнул. — Я тебе не писал об этом, Хорейс, но я купил соседний участок земли, Блэк-Бэнкс, — семьсот пятьдесят акров. Я официально передаю его Джиму, чтобы он приехал сюда и жил здесь. Когда он и Алиса вернутся этой осенью, они начнут строить себе дом. Но мне не следовало бы этого делать.

— Почему? Джиму повезло.

— Нет не повезло. Он оказался в капкане, его защемило между женой и его отцом-инвалидом, которому он нужен, чтобы помочь управлять землей. Алиса ненавидит эти места. Она боится негров и терпеть не может наш мох, свисающий с деревьев. — Джеймс Гульд откинул голову назад и продолжал, как бы говоря сам с собой. — Нет, у Джима и в мыслях не было заниматься юридическими науками. Если бы я не предложил ему дело, от которого он просто не мог позволить себе отказаться, он бы занялся отелями вместе со своим тестем в Нью-Хейвене.

Худое, угловатое лицо Хорейса стало напряженным. Он опять зашагал по комнате, то трогая какую-нибудь статуэтку, то открывая и закрывая крышку переплета семейной Библии, то смахивая воображаемую пыль с высокого письменного стола отца; у него вдруг возникла крайняя необходимость поговорить о своих собственных неприятностях. Надо объясниться и покончить с этим.

— Папа, ты не хочешь знать, почему я ушел из университета?

— Мне больше всего хочется знать, сын, что ты теперь думаешь делать.

Юноша сел на ручку диванчика у другой стены, нервно сжимая и разжимая руки.

— О, у меня все будет, как следует. Я чем-нибудь займусь. Видишь ли, я научился в университете думать.

— Это верно? — Хорейс узнал любимую, ничего не говорящую фразу отца. Он нередко оставался в сомнении, не зная, что подразумевалось под этими словами.

— Я хочу сказать, что я научился думать сам, самостоятельно. Иначе я бы не принял участия в протесте. Я целиком присоединился к нему, и умом, и сердцем. Но сначала я это обдумал.

— Это верно. — На этот раз не было вопросительной интонации.

— Отец, ты не хочешь спросить меня о том, что там произошло? Я уверен, что ты получил письмо от всемогущего ректора, но ты разве не хочешь знать правду?

Мимо уха Хорейса прожужжал москит, и он шлепнул его очень сильно.

— Ректор написал всем родителям. Я знаю, что произошло.

— Ты знаешь то, как они это понимают. Мы знали, что они изложат свою версию раньше, чем мы будем иметь возможность рассказать вам, как оно было.

— Я думаю, что, раз я — твой отец, университет был обязан меня информировать. — Он пошарил в кармане старой твидовой куртки и подал Хорейсу сложенное письмо, читанное много раз, судя по тому как оно было потрепано.

Хорейс прошел по комнате, взял письмо и положил его, не раскрывая, на подставку для свечей.

— Мне незачем читать его. Я его слышал сотни раз.

— Мне кажется, ты все-таки должен прочесть его. Если ты хочешь, чтобы я разобрался с полной справедливостью, ты должен знать, что мне сообщили.

Юноша развернул письмо.

— Тридцать первое июля. — Он усмехнулся. — Да, они времени не теряли, не правда ли? Это тот самый день, когда мы узнали, что они требуют чтобы мы ушли! Ты, видимо, получил один из первых экземпляров этого шедевра.

Голос отца был спокоен.

— Прочти вслух, сын.

— Да, отец. «Часть второкурсников в этом университете вступила в организованные объединения с тем, чтобы сопротивляться законам и правилам учреждения по вопросу о способе проведения опроса студентов. Оказалось необходимым, наконец, предостеречь их от имени ректора, что такого рода поступки должны прекратиться. К сожалению, должен сообщить, что они опять повторились. И что ваш сын принимал участие в них. В начале изучения конических сечений была подана петиция о разрешении отклониться от обычного метода опроса по этому предмету; о том, чтобы вместо анализа геометрического чертежа и ответа по памяти как обычно, они могли просто прочесть анализ по книге и объяснить ход...».