— Думаешь, Королева? — спросил Гелий, одним прыжком перемахивая через какие-то ржавые останки (сложно сказать, чем они были раньше) — в следующий миг в них вонзился красный луч.

— Я уверена! — закричала женщина. Про себя она повторяла только одну фразу «Хоть бы получилось, хоть бы…» Даже не повторяла — молилась.

Ангел без дальнейших слов понял, чего от него хотят. Он крепко сжал в ладони меч и, тот словно начал накаляться от невидимого пламени, только загораясь не алым, а ярко-голубым, давно забытым цветом чистого неба. Гелий высоко подпрыгнул и бросил меч вверх. А тот, вопреки всем законам природы, летел по прямой и с каждой долей секунды все набирал скорость.

Две пары глаз напряженно следили за его траекторией, забыв о том, что нужно убегать. Только бы угодить в цель и тогда…

И лезвие, сверкающее ультрамариновым пламенем, вонзилось в бок той «цикады», что назвали Королевой, вошло, как в мягкое масло. По металлическому корпусу пробежали искры, чтобы почти сразу объединится, превращаясь в нестоящий неудержимый огонь. Подстреленной птицей «Королева» устремилась вниз. Ровно через две минуты, за ней последовал и весь рой.

Ангелы еле успели укрыться в узкой щели между бетонными плитами, спрятав лица, объятиях друг друга. Они ожидали почувствовать волну взрыва, но ее не было. Только через десять минут Гелий выглянул наружу, за ним и Сильва.

Пространство вокруг в радиусе, наверное, около километра оказалось усеяно покореженным металлом. Он все еще сверкал в лучах солнца, но теперь был совершенно безвреден.

Гелий повернулся к Сильве, женщина коротко кивнула, поджав губы.

Они оба понимали: выиграна одна битва, но до победы в войне еще далеко.

Знаете, умирать тоже можно по-разному. Сгореть в полете, получить удар в сердце или пулю в лоб — так или иначе, погибнуть, сражаясь. Не самый плохой вариант, возможно, в чем-то даже героический. Гонцов с самого начала приучают к тому, что каждый рейд может оказаться последним. С этой мыслью мы живем, постепенно с ней свыкаемся. Как я уже сказала, это не так уж плохо.

А вот медленно, день за днем, глядя на все тот же белоснежный потолок. Секунды перетекают в минуты, те — в часы. А часы складываются в дни никчемной жизни, утекающей куда-то вдаль — не догнать, не удержать. Умирать в тоске, когда тупой болью стучит в голове осознание собственной беспомощности… Страшнее всего медленно чахнуть в клетке.

Теперь моей единственной посетительницей стала Ирма. Приносила еду, делала уколы, от которых голова наполнялась ватой, и делалось совершенно все равно, что будет потом. Есть не хотелось, как и любое другое действие, это стало требовать слишком много усилий. Безнадежность все крепла и разрасталась, оплетая меня изнутри. Не могу сказать, в чем была причина того, что мой боевой дух оказался сломлен: в лекарствах, которыми регулярно накачивали или чем-то другом.

И все же я старалась. По крупинкам собирала в затуманенной голове воспоминания о родных, о доме. Они не могли сокрушить стены этого ужасного места, в одночасье ставшего тюремной камерой, а не лазаретом. Но они не давали окончательно затухнуть надежде, что еще теплилась в душе, сопротивляясь действию медикаментов и отчаяния.

В один из визитов моей надзирательницы (так я окрестила рыжеволосую дочь Ульриха) я уже не смогла спокойно провожать ее равнодушным взглядом. Ухватив женщину за запястье, пробормотала, ворочая непослушным языком:

— Объясни, что вам от меня нужно?

Она вздрогнула и тут же отдернула руку. Оглянулась, как будто в поисках невидимых соглядатаев и процедила только одно слово: — Вечером.

После этого Ирма стремительно исчезла, хлопнув дверью чуть громче, чем обычно. Я вновь откинулась на мягкие подушки, слегка пахнущие сыростью подземелий. Даже эта короткая попытка разговора вытянула из меня столько сил! Все еще лелея мысли о побеге, я, тем не менее, прекрасно отдавала себе отчет: в таком состоянии это невозможно. Травмы скоро заживут, но как долго мозг сможет выдерживать воздействие неизвестных препаратов?

Тут я запоздало поняла одну вещь. Сегодня Ирма ушла, не сделав мне обычного укола.

Забыла? Или… Как же страшно иногда позволить себе надежду, зная, что она в любой момент может осыпаться песком в ладонях! Осталось дождаться вечера, но в этом месте без окон и часов время может расползтись до масштабов вечности. Кажется, сойду с ума, воображая себе тиканье несуществующих стрелок, не находя себе места от беспокойства! Сейчас я бы почти с радостью окунулась в искусственное беспамятство, чтобы время шло мимо без меня, забыв обо мне. Но разум, как назло, становился оживленней и беспокойней с каждой минутой. Из-за пропущенного укола? Или его раззадорило появление крошечного шанса на спасение? Безразличие к собственной судьбе медленно издыхало во мне, сменяясь осознанием простой истины: бороться я буду до конца. С чьей-либо помощью, без нее — неважно. «Главное, не раскисай, Тесс — не из таки передряг выпутывалась», — постаралась я приободрить себя. Как ни странно, помогло.

Я все же смогла задремать естественным образом. Впервые в этих стенах меня посетило сновидение. Плохо помню, какое именно. Разрозненные знакомые лица, дом, небо — не такое, как обычно, а ярко-голубое, сияющее, вселяющее в сердце веру. Небо цвета глаз ангелов.

— Тереза, — кто-то тихонько звал меня, осторожно касаясь плеча.

— А? — я быстро заморгала, приходя в себя и обретая чувство реальности. Ирма. Она все-таки пришла. И судя по тому, каким серьезным, даже обеспокоенным выглядело некрасивое лицо женщины — правда собирается поговорить.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она в неловкой попытке посочувствовать.

Непослушными губами я попробовала изобразить улыбку: — Переломы и раны заживают, если ты об этом.

— Нет. Не об этом.

Я предпочла промолчать, думаю, все и так очевидно. Разве не ясно, что чувствует человек, оторванный от семьи, лишенный свободы и сил?

Помолчав, Ирма все же заговорила дальше:

— Как ты понимаешь, мы не медики.

Я вновь усмехнулась, на этот раз без толики притворства. Это я поняла в тот самый момент, когда Ульрих спустил курок ружья. До сих пор бледное лицо убитой им девушки живет во мне.

— И кто же вы?

Женщина неуверенно пожала плечами.

— Просто люди… которые ставят себя выше других.

— Разбойники? — попыталась угадать я.

— Можно и так сказать… Да, наверное, так оно и есть.

— Тогда зачем вам я!? — хотелось закричать, но голос прозвучал вымученно и слабо: — Почему не убьете или не отпустите?

Ирма покачала головой, будто слегка удивившись чему-то. Она молчала, не торопясь с ответом, а я судорожно вспоминала, как попала сюда. Выстрел… падение… жуткий удар… Невольно задумалась, может, все же существуют настоящие ангелы? Те, что хранят и оберегают человека и мягко указует ему нужный путь? Несмотря ни на что, я все еще жива — и кого следует поблагодарить за это? Бога, моего безымянного хранителя или тривиальное везение? Возможно все. Но те ангелы, что мне знакомы, совсем не похожи на хранителей. Они другие — бескрылые и ожесточившиеся, готовые убивать, с тоской, горящей в глазах… Лишенные всего, не боящиеся что-то потерять. Не люди, хотя, наверное, были когда-то. Это то, что я знаю или о чем догадываюсь.

Если есть они — идеальные воины — зачем нужны мы? Мы всего лишь жалкие букашки, решившие поиграть в сопротивление. От таких мыслей стало страшно. Быть Гонцом — это все, что у меня есть, смысл моего существования. Как жить, если его отнимут?..

Я настолько задумалась, что не сразу поняла: Ирма уже что-то говорит…

— …люди — такой же ценный ресурс, как и все остальные. Нас мало, и каждый раз идя на захват какой-то коммуны, мы очень рискуем оказаться в меньшинстве. Кое-кто из проигравших присоединяется к нам…