— Тереза, замолчи, — в его словах прозвучали угрожающие нотки.

— Если есть тот рай, откуда вы явились в мою жизнь, то я лучше отправлюсь в ад! — кричала я, — Я лучше буду вариться там в котлах вместе с грешниками — потому что больнее мне уже НЕ БУДЕТ!!!

— Заткнись, идиотка! — я почувствовала резкую боль, а на губах появился привкус крови. Мне только что отвесили пощечину. Я ошарашено замолкла, испуганно глядя на Гелия. Зрачки его глаз сейчас были такими крошечными, несмотря на полумрак вокруг, а голубая радужка словно затянулась сверкающим льдом — от холодного света в его взгляде кровь в венах сама норовила замерзнуть… Я нервно сглотнула, и через мгновение его взор снова потеплел.

— Прости, — ангел прикоснулся прохладными пальцами к моей разбитой губе, и боль сразу же стала меньше, — Я не очень хорошо умею справляться с девичьими истериками.

Я глухо рассмеялась:

— По крайней мере, с моей у тебя справиться получилось.

Внутри поселилась пустота. Ушел то воющий, то разъяренный зверь, ушла пылающая ненависть, и даже боль забралась куда-то так далеко, что ее почти не чувствовалось. Но в груди по-прежнему зияла дыра — вырванное сердце не спешило вернуться обратно.

— Послушай меня, пожалуйста, — ласково и спокойно заговорил Гелий, — Я знаю, тебе сейчас очень и очень больно, ты, наверное, ненавидишь Кайла и Лоа…

Я вздрогнула от звуков их имен, но смогла пробормотать:

— Нет… не ненавижу… Просто не понимаю, за что так со мной?..

— Они не виноваты, — покачал ангел головой, — Особенно парень.

— О чем ты говоришь?

Он тяжело вздохнул, и на миг мне показалось, что передо мной действительно ангел — печальный ангел, лишившийся своих крыльев ради… ради чего?

— Нас же действительно послали сюда… вернули тела и забросили прямо в центр боевых действий, — он криво улыбнулся, — Но победа над Технобогами — это еще далеко не все. Вы, люди, ослабли за эти века… — я пожала плечами: слабаков я в жизни встречала мало, такие у нас просто не выживают. Но… откуда мне знать, что было во времена до катастрофы? А вот Гелий как раз об этом знать может. — Мало кто из вас доживает до сорока пяти — пятидесяти, верно? И дело не только во внешних факторах. А мы — это новая кровь, и нам сказали, что… — он резко выдохнул, как будто слова давались с трудом, — Что к некоторым людям мы испытаем сильное влечение — эти люди наша пара, предназначенная свыше. И наши дети смогут спасти человечество от вырождения.

Во мне снова включился скепсис, как часто бывало, когда я чему-то очень сильно удивлялась:

— Три ангела — не маловато ли для возрождения Земли?

В голубых глазах вспыхнула боль.

— Нас было пятеро… — глухо произнес он.

— А что с другими двумя?..

— Алессандро мертв, другая — Микаэлла — и убила его… Она предала нас, и рано или поздно я либо Сильва прикончим ее, — последнюю фразу Гелий произнес ровным и обыденным тоном, как будто не об убийстве речь вел, а том, что в аэробайке двигатель хандрить стал. Еще я подумала, что даже пятеро — все равно слишком мало… Или просто нечто в планах этих высших созданий (богов ли?), которые и затеяли все это, осталось непонятым мною.

— Это не должно тебя сейчас волновать, — кажется, кое-кто рассказал мне больше, чем имел право, — Я пытаюсь объяснить другое: это не их выбор и то, что случилось — не в их власти, — мужчина слабо усмехнулся, — Необходимая жертва ради светлого будущего.

Внутри меня возмущение смешалось с каким-то истеричным желанием осмеять невозмутимого ангела, который и сам не верит в то, что говорит. Да, мне хотелось обвиняющее рассмеяться ему в лицо, сказать, что думаю об их двуличных лживых способах достижения «светлого будущего»… Наверное, я — эгоистка. Однако не сделала ничего из того, что хотела. А вновь спрятала лицо в ладонях, боясь того, что можно будет прочесть в глубине глаз, узнать по дрожащей линии губ…

— Это ведь даже не любовь, — прошептала я, — У меня нет слова, которое бы подошло… чтобы описать. Но это не любовь.

Голос ангела был настолько тверд, в нем звучала такая жестокая, запредельная и непонятная мне, человеку, мудрость, что впервые, наверное, я поняла и до конца поверила: передо мной не простое существо из плоти и крови.

— Ты права, Тереза, это не любовь. Это нечто большее. Но название у него все же есть — Судьба.

Я думала, что слез уже не осталось — или, что смогу больше не плакать… Но всю ночь тихо рыдала, укрывшись с головой одеялом, чтобы не разбудить сестренку. И все же разбудила.

Тома пришла и, сев на кровать, просто поглаживала меня по спине, ожидая, когда я успокоюсь и смогу ее выслушать. Наплакавшись, я обняла последнего дорогого мне человека… Вру, не последнего, но единственного, кто не делал мне больно. А можно ли считать близкими тех, кто предал? И можно ли считать предательством то, что люди не могли выбрать? Я не знала, я окончательно запуталась, и от этого все делалось только хуже.

— Тесс, милая, пожалуйста, не плачь больше, — попросила Тамара, серьезно глядя мне прямо в глаза. — Ты ведь сильная и должна такой оставаться… если ты сдашься, — сестра опустила взгляд, — наша семья развалится.

Моя маленькая, не по-детски мудрая сестренка…

— Ты права, — я крепко сжала ее ладошку, — И больше никто не увидит, как я плачу, — кому же я пообещала это — Тамаре… или прежде всего самой себе?

Спать мы в ту ночь так и не легли, до утра разговаривали: Тома рассказывала, что случилось за время моего отсутствия, ловко избегая тем, связанных с Кайлом или Лоа; я же вкратце изложила свою историю.

Еще до того, как прозвучал сигнал подъема, я уже была готова к новому дню. Готова к тому, чтобы скрывать свою боль ото всех. Что ж… не впервой. Правда, раньше я всего лишь прятала синяки и ушибы, полученные в рейдах Гонцов.

Гладко зачесав свои кудрявые рыжие волосы (заметно отросли за последнее врем), убрала их в короткий хвост, натянула костюм с крыльями на спине и, прихватив очки и противогаз с собой, поспешила на кухню. До завтрака еще далеко и, возможно, мне удастся перехватить что-нибудь и не столкнуться с остальными. Я хотела в рейд, я хотела снова чувствовать ветер и самое главное — свободу. От всего… и всех. Последнее казалось сейчас наиболее важным.

Мне даже почти что удалось отключиться о болезненных размышлениях, погрузившись в мечты о полете. Из-за этого уронила очки и, когда встала, подняв их, оказалась лицом к лицу с Кайлом.

На рану в груди будто плеснули кислотой. Мне стоило всех сил оставаться невозмутимой… внешне. Я даже смогла произнести ровным, ничего не выражающим голосом:

— Доброе утро. Пожалуйста, дай пройти, — поздравила себя с маленькой победой.

— Тесс… — взгляд серых глаз казался виноватым и… каким-то загнанным. Как у человека, отчаявшегося отыскать выход. Судьба, говорите?… — Я знаю, что поступил нехорошо по отношению к тебе…

После этих слов все мое самообладание пошло прахом.

— Нехорошо? — я приподняла одну бровь, чувствуя, что вот сейчас сорвусь на крик. — Два месяца, Кайл — всего два! Я считала, что тебе понадобиться больше времени, чтобы смириться с моей смертью…

— Выслушай, пожалуйста!..

Я не могла больше сдерживаться. Мне хотелось сделать ему больно, но вместо того, чтобы отвесить пощечину, как положено девчонке, приблизилась к парню и, привстав на цыпочки, заглянула в серые глаза. Кайл застыл, не решаясь заговорить. Внутри что-то защемило, когда я посмотрела на его губы, вспомнила, как он целовал меня — грубовато, но с таким теплом. Сейчас я могла чувствовать его неровное дыхание и… Ненависть сверхновой взорвалась в моей голове. В то время, пока меня не было — ОН целовал другую!