Вот только смиряться с потерей близких научиться невозможно, сколько раз бы не случалось страшное — все равно, каждый, что самый первый. Да мне можно и не волноваться уже на этот счет. Терять то больше некого.

Взгляд цепких глубоко посаженных глаз, в окружении стрелок-морщин, казалось, прожигал насквозь. Уж не знаю, что там Смотритель рассмотрел, но он с некоторой суетливостью заявил:

— А оставайся ты, Тереза, с нами. Столько, сколько нужным посчитаешь. Не могу знать, что у тебя там, на суше, приключилось, но от хорошего не бегут люди. А раз так, то и возвращаться туда незачем.

— Спасибо большое, но я… — несколько огорошило меня его предложение.

— Оставайся-оставайся, ты нас не стеснишь, девочка, — поспешил меня заверить старик. Судя по скрежету зубов и прямо-таки испепеляющим взглядам, которые бросал на меня Петрель — он-то считал, что еще как стесню. Я разумно сделала вид, что не замечаю плохо прикрытой неприязни с его стороны.

Опустив голову, произнесла мягко, обращаясь исключительно к отцу:

— Благодарю вас. И буду вынуждена воспользоваться вашим гостеприимством, по крайней мере, пока не разберусь с байком…

— Вот и ладненько, — широко улыбаясь, заключил пожилой островитянин, — Сейчас мы что-нибудь на ужин сообразим. Ты ведь голодная, верно?

Отказываться я не стала. Не помню, когда в последний раз что-то нормально ела…

За простой но сытной трапезой, состоящей из рыбной похлебки и ломтей жестковатого хлеба, пахнувшего почему-то морем, я размышляла о том, что даже в нашем прогнившем мире встречается еще настоящая человеческая доброта.

Значит ли это, что мы, люди, не так уж безнадежны? И что у нас есть шанс на то будущее, что привиделось мне во сне — будущее, когда можно без страха глядеть в небеса…

Пожар вспыхнул на закате. Небо сгорало, небо истекало кровью, вместе с умирающим миром, а она ничего не могла сделать, чтобы его спасти. Не только она — никто из братьев и сестер их великой расы не мог. Кроме разве что…

— Сестра! — окликнул ее голос одного из братьев, лица сквозь дымовую завесу было не разобрать, — Бежим, бежим на корабль!

Она встрепенулась и, будто раненая гончая, послышавшая зов хозяина, нашла в себе силы двигаться дальше.

Нет, они не могут умереть так. Не могут! Даже если весь мир разрушат эти двое предателей, они все равно будут жить.

Металл в ее теле накалялся от жара, обжигая живую плоть. Ничего. Прикусила губу до крови — и дальше бежать, надеясь, что не заплутает в лабиринте из дыма и языков пламени. Время от времени доносились голоса кого-то из родных, они придавали решимости и сил. Не сдаваться, ни за что. Они выживут, обязательно. Выживут и отомстят. За разрушенный мир, за унижение и страх, которые должны сейчас испытывать…

До корабля оставалось совсем немного, уже слышен был рев двигателей… Она споткнулась и полетела вниз, на месиво из золы и горячих еще углей. Падая, осознала вдруг, что не сможет подняться вновь. Никто из семьи не придет на помощь. И сама бы она не пришла, спасала прежде всего саму себя. А теперь сдохнет вместе с планетой…

Попыталась проползти хоть немного до спасительной цели, превозмогая боль, от которой человек уже умер бы. Увидев в дыму два знакомых силуэта, не поверила глазам. Но чутье — чутье не могло обманывать, в отличие от зрения!

— Вы! — обвиняюще прошипела, чувствуя, как пузырится на губах черная, смешанная с механическим маслом, кровь. — Предатели…

— Един Бог на земле и на небе, и нет и не будет других Богов кроме него, — услышала в ответ фразу, явно глумливую, пропитанную презрением.

Внезапно на нее нахлынуло абсолютное спокойствие. Даже если умрет она, другие выживут все равно. Выживут и воздадут по заслугам тем, кто отрекся от их братства. Дикий, полубезумный смех, вырвался из обожженного горла.

— Вы, двое, пожалеете! — прохрипела и сделала отчаянный рывок вперед, мечтая самостоятельно разорвать глотки хотя бы одному…

Промахнулась? Нет. Но фигуры призраками растаяли, стоило их коснуться.

— Однажды самонадеянность погубит тебя, пусть даже не сегодня… Гера, — вот последнее, что услышала она от бывшего брата.

— Поднимайся, сестра, ну давай же, — а это уже голос одного из своих, Ареса, кажется. С трудом распахнув глаза, поняла вдруг, что лежит на трапе корабля.

Получилось.

Они выживут.

Боги не могут умереть.

Меня била мелкая дрожь, а лоб, напротив, пылал жаром. Я ожидала, что будут сниться кошмары… конечно… Но, почему такие!? Должно сниться что-то тоскливое, разрывающее сердце и… мое.

До сих пор в теле ощущалась непонятно откуда взявшаяся боль. Фантомная? Подняла руки, будто налившиеся свинцом. Прищурилась, пытаясь разглядеть их в темноте. Вроде мои, бледные, с обломанными короткими ногтями. Я — это я. А то был всего лишь сон.

Быстро одевшись, я поднялась на поверхность. Стоило открыть дверь, в лицо ударил порыв холодного ветра. Я инстинктивно отшатнулась, почувствовав на коже мелкие капли. Но дождь пах свежестью и, кажется, был не опасен… Неужели Смотритель прав — мир действительно меняется? Да и противогаз, забытый в судорожном желании вырваться на поверхность, вроде не особенно требовался…

Я уселась прямо на каменный порожек, лишь краем сознания отметив, каким холодным он был, но не ощущая этого до конца. Завывал ветер, шумело громче обычного, потревоженное море, и звенели, разбиваясь о гальку, струны дождя. А я впервые после гибели сестры заплакала. Беззвучно, только слезы, текущие из глаз непрерывным потоком, все не желали останавливаться. Как и ливень снаружи… Будто и на небесах кого-то оплакивали.

Только у тех, кто там, горести совсем иные, непонятные нам, земным созданиям. Да и небеса всегда остаются равнодушны к тому, что посылается к ним — будь то слезы, смех или молитвы.

А если кто-то сверху все же обращает на людей свое внимание, невольно думаешь — лучше вы бы и дальше не вспоминали о нас…

То, что я не одна не сплю в столь поздний час, поняла, только когда Петрель уселся рядом. Его шагов не было слышно, вероятно, из-за погодной какофонии.

— Что ты тут делаешь? — спросил он.

— Свежим воздухом хотела подышать, — ответила, поспешив украдкой оттереть мокрые глаза. Надеюсь, что в темноте парень видит не слишком хорошо и следов моих рыданий не заметит. Желания объясняться нет, да и сочувствия от него вряд ли дождешься.

— Да уж, погодка в самый раз для этого, — недоверчиво хмыкнул островитянин.

— Легкие волнения матушки-природы — далеко не самое страшное в жизни… — само собой сорвалось с языка.

Петрель молчал, но мне казалось, что и насмешливая ухмылка с его лица тоже исчезла.

— Чем страшнее буря, тем быстрее она заканчивается, — неожиданно произнес он, и будто по команде, дождь прекратился, а порывы ветра сделались значительно слабее.

— Как ты это?.. — я в недоумении повернулась к парню, на мгновение даже позабыв о своих печалях.

— Отец же говорил — чутье у меня на такие вещи. Но я ведь не только погоду имел в виду…

— Я поняла, — кивнула с неохотой, — Только… Буря-то заканчивается, а ее последствия остаются.

Я указала на берег, усыпанный морским мусором всех форм и размеров. Света звезд и луны хватило, чтобы юноша догадался, к чему был этот жест.

— Представь, что буря вынесла тебя на берег, как этот кусок травы. И ты уже никогда не сможешь вернуться домой. Или, что еще хуже — всех, кто был тебе по-настоящему дорог, забрала эта жуткая сила, а ты остался… — голос мой сорвался, и я замолкла. Разговор с общих и вполне безобидных тем, переходил на все более личные.

— Иди-ка ты, Тесс, спать. Под светом солнца многие вещи кажутся не такими страшными… — неожиданно посоветовал Петрель.

— Да, пожалуй, так и сделаю, — устало согласилась я, прочувствовав весь ночной холод.

Что ж, остается надеяться, что теперь этот парень не будет таким враждебным, подумала, прежде чем провалиться в глубокий сон без снов.