— От девушки пахло сладостями, мармеладками. Хорошие люди любят сладкое. Даже диабетики любят сладкое. А я уже года три вообще ни с кем не встречался.

Ну да, не считая извечные приставания Камориль. И Ольгу Павловну, сорокалетнюю скрипачку небольшого оркестра, на репетиции которого я иногда хожу. Там у нас всего пятеро музыкантов и приходящая вокалистка. Все — нормальные такие, обыкновенные человеки, в возрасте. Хотя, то, что Ольга Павловна регулярно кормит меня пирожками, которые сама печет, это в ней, наверное, просто материнские чувства. А Элви — это вообще не то, Элви это друг. Даже несмотря на видовые различия. Там, очевидно, и быть ничего не может. Есть еще продавщица в книжном, которая достает для меня редкие издания старых книг на языке оригинала, но она, кстати, в этом месяце выходит замуж, и, так уж вышло, даже беременна.

— Ну, я, конечно, гоню лошадей, — я неторопливо намыливал бока. — Про «встречаться». Хотя бы, общаться. Я и так себя дураком показал… Но, хотя бы, отчаянным и благодушным… То есть, настоящим, стопроцентным дураком. Ха-ха. Узнаю, что за контактные данные она мне дала, и если это что-то о компьютерах, то придется разбираться. Вот и нагнала меня эра технического прогресса! Ну, с плеером же я разобрался.

А плеер, кстати, оказался классной штукой. В нем было встроенное радио и диктофон. Музыка туда заливалась через кабель. Мне с этим помогал сын начальника района из департамента, девятнадцатилетний Степан. Благо, вкусы у нас совпали с филигранной точностью, чему я был безоговорочно рад.

Я выдавил на ладонь побольше шампуня (мою шевелюру малое количество этих зелий не берет), и стал намыливать голову.

Принятие ванны и разговор с самим собой начистоту повысили мне настроение. Я даже начал напевать давешнюю песню, теми самыми словами, где было так мало желанного мной дождя.

Оказавшись весь в мыле и пене, я снова окунулся в горячую воду. Пена перекочевала на поверхность воды, придав купанию толику загадочности и киношности. Свет у меня в ванной, кстати, приглушенный. Сюда б, в воду, еще свечек пустить специальных… Они хоть жгутся и проливаются, но все равно — красиво.

Поплавав еще минут пять, я понял, что уже совсем раскис и надо бы вылезать. Я еще не выбрался из ванны, когда, потянувшись за полотенцем, вспомнил, что чайник-то с огня не снял. А он ведь имеет обыкновение не свистеть, даже когда дело пахнет керосином!

Как был, голышом, я выскочил из ванны, чтобы тут же радостно поскользнуться на мокром полу кухни (там была выкипевшая из позабытого чайника вода), и все бы ничего, я почти восстановил равновесие, но запутался ногами в брошенной как попало безрукавке и чудесно навернулся, хорошенько треснувшись головой об край кухонного стола. Дубового, между прочим.

Нормальный человек бы, наверное, уже давно помер, при такой-то везучести. Но я просто благополучно отключился.

Камориль Тар-Йер расплатился с водителем такси и, выбравшись под ночной небосвод, вздохнул полной грудью:

— Эх, хорошо!

Он был удовлетворен прошедшей фотосессией. Ремни, заклепки, нетривиальный броский макияж, черепа птиц в объятиях сухих роз и обветшалых кружев — классика! И притом всё довольно пристойно и очень, очень изысканно-эстетично. Эротично даже! Фотографировала девушка — талантливый профессионал, она же, собственно, накладывала грим, а потом и привязывала Камориль к кровати с кованой спинкой. Чтобы, как она объяснила, разнообразить обстановку. Аппаратура была из дорогих, черепа, наручники и веревки — настоящими. Словом, все было настолько чудесно, что некроманту даже пришлось бороться с буйной радостью своего организма по этому поводу. Да, и черные кожаные штаны с молниями-невидимками и алыми вставками тоже были хороши.

Он даже распечатал несколько сырых фото для себя. Все же, перенесенные на бумагу, изображения разом стают как-то серьезней и кажутся куда более ценными. Кроме того, еще год назад Камориль подарил Мйару альбом для фотографий, куда сегодня намеревался вставить свои провокационные изображения прямо на глазах у владельца альбома и вне зависимости от его мнения по этому поводу.

Камориль бросил на песок недокуренную сигарету и задавил ее носком начищенного ботинка. Потом глянул на часы: девять вечера. Как раз.

Дверь в жилище Мйара оказалась закрытой. Но Камориль еще с улицы видел, что свет горит. Он не стал стучать, ведь договоренность есть договоренность. Он достал из кармана второй ключ, данный ему Мйаром на случай, если что-то случится (ключ был любовно перевязан черной шелковой лентой и имел в качестве брелка прозрачную колбочку с рыжим колечком волос внутри). Открывая деревянную дверь, Камориль ожидал увидеть что угодно, кроме того, что увидел.

— Мать моя женщина, — сказал он, — и кто кого эпатировал…

Потом до него дошло, что просто так Мйар голышом в соблазнительной позе валяться на полу не будет. Камориль, отбросив папку с фотографиями, кинулся к другу, проверять, жив ли тот, и вообще выяснять, что случилось.

Конечно, мертвеца и недавнюю смерть Камориль почуял бы сразу, но в такие моменты трезвый расчет покидает даже старых, повидавших виды некромантов.

Мйар оказался попросту без сознания.

— И сколько же ты так провалялся, душа моя? — Камориль перевернул Мйара на спину и поверхностно осмотрел на предмет повреждений. Потом он заметил открытый газ, черный от копоти чайник, и обстоятельства стали становиться на свои места. Камориль поднялся и закрыл газовый вентиль, потом пооткрывал окошки, притулившиеся под самым потолком, полностью, чтобы газ поскорей выветрился. Благо, окна и так оказались полуоткрыты, иначе б было совсем худо. Камориль вернулся к Мйару, сел возле него на корточки и потыкал пальцем в плечо:

— Вот лежишь ты весь такой голый и без сознания, почти как мертвый, и делай с тобой, что хочешь. Эх… — вздохнул он. — Я наконец вижу все письмена на твоем теле. И вообще. А я ж некромант. Профессиональная деформация, все дела. Зря ты так со мной. Опасно это. Но, Мйар… я тебя слишком люблю, чтобы так тебя использовать!

Камориль снова стал тыкать бессознательное тело пальцем в бок:

— А может, мне тебя все-таки поцеловать, а? Ты все равно проснешься и ничего не узнаешь. Или узнаешь. Но потом не догонишь! Ха-ха! Кстати, рисунки и литеры на тебе сегодня особо яркие… О! — Камориль широко распахнул глаза. — Так это значит, я могу их спокойно изучить!

Где-то на задворках его сознания промелькнула мысль, что сейчас может зайти Ромка и застать его в двусмысленной ситуации, и прощайте налаженные отношения, но Камориль было не до того. Он увлеченно рассматривал диковинные руны на теле Мйара. Знаки, похожие на отдельные буквы странного узорчатого алфавита, перетекали в рисунки, как будто бы жили под поверхностью кожи своей особенной жизнью, подчиненной причудливой графической системе. Камориль знал, что эти «татуировки» Мйар получил во время своих странствий по крайнему Северу, освещенному, конечно же, пьяными звездами, непрерывно осыпающимися в дебри колдовских чащ. Он даже нашел книгу, где были похожие символы, но Мйар никогда не давал себя разглядывать настолько долго, чтобы Камориль успел расшифровать хоть что-то…и сфотографировать себя крупным планом Мйар тоже не давал. А тут — такое! Камориль был захвачен диковинным танцем рисунков на теле Мйара, он согнулся над ним, провожая взглядом руну, означающую в одной из интерпретаций понятие «кровная месть».

Длинные острые клыки на сантиметр вошли в шею Камориль спереди. Долей секунды позже он зафиксировал голову Мйара так, чтобы тот, качнувшись, не разорвал ему горло.

— Мйар, — прохрипел Камориль, — отпусти меня. Аккуратно. Отпусти.

Секунда, которую Мйар осмысливал, кто он и что он, показалась некроманту несколько длиннее секунды. Конечно, убить бы его Мйар так просто не смог, но все равно… старый человеческий страх заставлял дорожить целостностью своего тела.

Наконец, челюсти медленно разжались. Мйар вынул клыки из плоти некроманта, а тот наскоро отстранился на почтительное расстояние. След от глубокого укуса образовал на шее Камориль узор, похожий на синий кружевной цветок, и капли прозрачной голубоватой крови заструились по его шее к ключицам. Некромант зажал рану ладонью, поднимаясь и ворча: