Когда Майкл заявил о себе как талантливый живописец, они поселились во Франции, где искусство ценили больше, чем в Англии.

Однако нельзя было сказать, что занятие живописью приносило ему сколько-нибудь существенный доход. За те картины в стиле импрессионистов, которые ему нравилось писать, он не получал ни гроша. И его не волновало, что над импрессионистами смеялись и что критики поносили их на все лады.

В то же время Майкл мог также рисовать картины, которые он сам называл «халтурой». Они хорошо продавались, потому что были написаны очень мило и с воображением. Таким образом он зарабатывал достаточно денег, чтобы позволять себе кое-какие излишества. Например, он всегда заботился о том, чтобы у Элизабет были туалеты, в которых она выглядела такой же красивой, как в тот день, когда он впервые увидел ее.

Они были бедны, разумеется, бедны, но только в том, что касалось денег. Их дом был наполнен смехом, остроумными беседами, они интересовались передовыми идеями своего времени, и все это привлекало к ним самых необычных и выдающихся людей.

Кроме того, они старательно откладывали деньги, чтобы каждый год совершать путешествие в какую-нибудь часть света, где они еще ни разу не были.

В Грецию Катрина попала, когда ей было всего пять лет. Двумя годами позже она побывала с родителями в Турции, а еще через год — в Египте.

Еда зачастую была ужасной, а гостиницы, в которых они останавливались, лишены всяких удобств. В то же время они видели то, чего не видели другие путешественники, тратившие на поездку сотни фунтов.

Они возвращались домой с новыми картинами, которые Майкл Дарлей продавал без труда, поскольку они были, как он их называл, «слащаво-красивыми».

В то же время Катрине они очень нравились. Когда она приехала в Лондон, в ее чемоданах было очень мало одежды, хотя она взяла с собой и свои, и мамины вещи. Но все написанные ее отцом картины и даже эскизы, которые она смогла найти в доме, были тщательно упакованы и уложены в дорожные сундуки, которые она за бесценок купила на рынке.

— Не знаю, что ты собираешься делать со всем этим хламом! — презрительно сказала Люси, увидев содержимое сундуков.

— Дядя Артур сказал, что я могу взять с собой все, что захочу, из вещей, принадлежавших моим родителям, — ответила Катрина.

— Если ты собираешься хранить это в своей спальне, там просто невозможно будет повернуться, — возразила Люси. — Распакуй лишь то, что совершенно необходимо, и прикажи слугам отнести сундуки на чердак. Ты всегда сможешь любоваться их содержимым там, если у тебя не найдется дел поважнее.

Катрина ничего не ответила. Она не рассчитывала на то, что тетя поймет ее.

Еще прежде чем Люси впервые заговорила с ней, Катрина почувствовала, что та настроена враждебно. Она явно была недовольна тем, что племянница мужа собирается жить у них.

«Я должна буду уехать, если смогу подыскать себе другое жилье», — несколько растерянно подумала Катрина.

Но до тех пор, как девушка прекрасно понимала, ей следует держаться в тени и как можно реже попадаться Люси на глаза. Она надеялась, что ей просто показалось, будто тетя Люси до такой степени невзлюбила ее. Но эта надежда оказалась напрасной.

По ночам, оставшись одна, девушка беседовала с матерью и делилась с ней тем, как ей тяжело.

— Я делаю все, что в моих силах, мама, — говорила она, — но я чувствую, как от тети Люси исходят волны ненависти, которые буквально захлестывают меня. И хотя я знаю, что должна вести себя так, как повели бы себя на моем месте ты и папа... это очень... очень трудно!

Катрина была уверена, что мать слышит и понимает ее. Она чувствовала, что ее родители рядом с ней, поэтому ей не было одиноко. И только это помогло ей пережить первые дни после приезда в Лондон.

Ей пришлось смириться с тем, что ее жизнь резко изменилась. Никогда больше ей не узнать того счастья, радости и восторга, которые она испытывала в присутствии родителей, любивших и ее, и друг друга так нежно и безраздельно.

«Дядя Артур по-своему очень добр, — думала девушка, — но в этом величественном и слегка угнетающем доме нет любви».

Катрина чувствовала, что все здесь делалось напоказ. Огромный салон с обитой дорогой парчой мебелью и аккуратно расставленными в хрустальных вазах оранжерейными цветами так отличался от маленькой уютной гостиной в их доме во Франции.

Катрина собирала цветы в саду и на лугах и с большой любовью и тщательностью составляла букеты, так что ее отец часто восклицал:

— Я должен нарисовать этот букет, он восхитителен. Это как раз то, что захочет купить какая-нибудь старая леди, потому что эти цветы напомнят ей о ее первом пылком возлюбленном.

При этом он смеялся, потому что это звучало так комично, и Катрина тоже не могла удержаться от смеха.

После этого она бережно относила цветы в небольшую комнату в дальнем крыле дома, окна которой выходили на север. Отец Катрины называл эту комнату своей «студией». Он принимался писать красками букет, непременно не забыв сказать Катрине, что она умная девочка и что эта картина внесет существенный вклад в их семейный бюджет.

Катрина должна была бы быть совсем бесчувственной, чтобы не обрадоваться платьям, которые ей купила тетя, хотя она и знала, что лишние хлопоты и расходы вызвали недовольство Люси.

Когда девушка оделась, волны ненависти, исходившие от тетки, казалось, затопили ее.

— Не знаю, почему ты выглядишь совсем не так, как остальные дебютантки, — сказала Люси однажды.

Глядя на себя в зеркало, Катрина могла понять ее недовольство. Она действительно отличалась от остальных молодых девиц, начинающих выезжать в свет. Она заметила это на первом же приеме, на котором ей довелось присутствовать. Там она встретила еще нескольких дебютанток, тщательно одетых во все белое.

Они либо хихикали между собой, либо застенчиво опускали глаза и словно проглатывали язык, стоило кому-нибудь попытаться завязать с ними беседу.

Но поскольку Катрина повсюду сопровождала своих родителей, ей доводилось встречаться с самыми разными людьми самых различных национальностей. Поэтому она никогда не испытывала робости или смущения.

Отец научил ее находить в любом человеке что-нибудь необычное и интересное.

— У каждого из нас есть какое-то увлечение или мечта, которая заставляет наше сердце биться чаще, — сказал как-то Майкл Дарлей.

Потом, помолчав немного, продолжил:

— Тебе нужно лишь научиться вызывать у людей желание поделиться с тобой своими мыслями и чувствами. И ты увидишь, что каждый человек, если он, конечно, не круглый идиот, необычайно интересен и совершенно неповторим.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, папа, — ответила Катрина. — Но это очень трудно.

— Разумеется, трудно, — подтвердил отец. — Но ты представляй себе, что ты один из археологов, которых мы встречали в Египте, и что ты ищешь сокровища в гробнице. — Он подмигнул Катрине. — Как знать, может быть, ты отыщешь нечто столь же бесценное, всего лишь заглянув в душу человека, который внешне похож на толстую жабу!

Катрина громко расхохоталась в ответ на его слова.

После этого она часто спрашивала отца:

— Как ты думаешь, что мне удалось обнаружить сегодня?

И принималась рассказывать о том, как встретила женщину, которая показалась ей ужасно скучной и неинтересной.

— И знаешь, папа, оказывается, она уже много лет собирает и засушивает редкие растения, но держит это увлечение в секрете, так как ужасно стесняется показывать кому-либо свою коллекцию.

Познакомившись с известным политиком, знаменитым своими смелыми выступлениями в палате депутатов, она обнаружила, что он боится привидений.

Как-то раз на рынке ее мать разговорилась с торговцем скотом, который стал навещать их всякий раз, когда приезжал в Амьен. Как выяснилось, он разводил кошек, пушистых голубых персидских кошек, которых почти никто не видел в тех краях.

Катрине очень нравилось узнавать подобные вещи об окружающих ее людях.