— Лебедев, закрой рот!!!

И опять смешно всем, кроме меня… Хотя, возможно, именно тогда, помимо основ общефизической подготовки, Оскару Петровичу удалось заложить и тягу к нелегкому писательскому труду: я и сейчас мысли на бумаге излагаю гораздо яснее, нежели вербально…

А в конце зимы — соревнования. С настоящими судьями, которые на перекидных табличках выставляют нам самые натуральные оценки! Правда, в районе «1.3» — «1.4», хотя я, грешным делом, надеялся, что уж как минимум на пять с копейками мы своими «фонариками» и «пистолетиками» накатали. Но — пока лишь седьмой. Мы еще маленькие. А побеждает Коля Шолохов из старшей группы, он занимается уже второй год и действительно неплохо катается. И под заедающий звук фанфар из старенького магнитофона ему вручают золотую медаль и — Приз. Настольный хоккей! (Да, ведь настольного фигурного катания, по счастью, промышленность не выпускает.)

О, настольный хоккей!

Можно вырезать из бумаги фигурки хоккеистов, раскрашивать их, обязательно давать красивые, «блатные» номера, типа «девяносто девять», а вратарю — пижонскую «двойку», как у чехословацкого Иржи Кралика. А затем, кое-как согнув им ноги и расставив на столе, разыгрывать самые изящные комбинации. Отец даже склеил мне из картона табло с крутящимися дисками и появляющимися в окошках цифрами, одна сторона синяя, другая красная — и тут уж будьте покойны: «красные» у меня не уступили ни разу. Можно налепить спортсменов из пластилина, вооружив их клюшками из спичек. Можно по примеру издания «Футбол-Хоккей» рисовать на бумаге все те же «комбинации» и «голы», пунктирной линией обозначая перемещения субъектов игры, а сплошными — объекта: мяча или шайбы. Можно даже попытаться собрать из конструктора, правда, тут деталей и фантазии хватит лишь на незамысловатый буллит, да и тот по схеме «бросок с места». Можно… но все это не заменит счастья Настоящего Настольного Хоккея! Я даже смотрю мультфильм, где в него мельком играет Баба-Яга, — и то завидую!

Так впервые в жизни появилась Цель. И мы с отцом ходим по вечерам на каток тренироваться дополнительно. Хотя по-прежнему самый приятный момент — когда выключают фонари на мачтах и уже можно вынуть из отцовского валенка клюшку с шайбой и немножко погонять в темноте и одиночестве…

На следующий год соревнование я выиграл. Теперь я сам — старший и уж, конечно, катаюсь не хуже прошлогоднего Шолохова. И снова играют фанфары, и подходит улыбающийся Оскар Петрович и, не иначе как припоминая давешний эпизод, дает обратную команду:

— Лебедев! Закрой глаза, открой рот!!!

И я счастливо жмурюсь, и Оскар Петрович торжественно, под аплодисменты публики запихивает мне в зубы Приз, и я тут же понимаю, что для хоккея-то Приз тонковат…

Конструктор. Отличный, немецкий. Даже, кажется, с электромотором. Но я-то хотел…

А потом мы с мамой едем домой, и чувства мои противоречивы. И дома я сажусь к телевизору, смотреть финал Олимпиады в Лейк-Плэсиде. Показывают, само собой, в записи, и все уже в курсе, что наши проиграли американцам. «Чудо на льду», или как там его. Один только я не верю. Я теперь вообще уже не верю в чудеса и смотрю, смотрю… но наши все равно проигрывают. 3:4. Чудес и в самом деле – больше не бывает.

Я же и говорю: спорт, особенно когда он шагает в обнимку с мечтой, — это лишь секунды триумфа. И долгие минуты, дни и месяцы разочарований. Так-то вот!

Впрочем, тут мы забежали несколько вперед.

Весной 79-го года из обрывков родительских разговоров я вдруг понял: мы переезжаем.

Ну-у… переезд — это как минимум интересно! Новая квартира со странным названием «кооператив», где, говорят, у меня будет даже своя собственная комната. Но с другой стороны, это довольно волнительно. А как же «садик», который я не то чтобы уже полюбил, но по крайней мере привык? А, черт бы его побрал, фигурное катание? И в конце-то концов — что же будет с моей футбольной командой младшей сопливо-возрастной группы, которую я уже практически сформировал, которая уже провела почти полноценную тренировку и теперь готовилась дать бой этим противным старшим мальчишкам, которые вечно или сразу занимали нашу импровизированную «поляну», или выгоняли нас с нее, даже если мы ее занимали на законных основаниях, явившись первыми?..

Вскоре ко всем поводам для волнения добавился еще один, но самый веский — мать, разъясняя кому-то наши будущие координаты, сообщила следующее: «Ну да, точно! Как раз там, возле Еревана…»

Теперь я насторожился не на шутку. В полном смысле слова не по-детски. Я уже читал, и у меня была красивая, кем-то подаренная книга с торжественным названием «Твоя Родина — СССР!». Из этой книги я многое почерпнул о стране, в которой мне посчастливилось появиться на свет, и о ее необъятных просторах, и о несокрушимой дружбе народов… однако, ознакомившись с приложенной картой, переезжать в Ереван я решительно не возжелал. Даже не в сам Ереван, а «возле»… это что же, вообще в деревню, получается?! Нет, деревню я любил, но исключительно в форме временного, летнего пристанища. Видимо, москвичом я стал даже чуть раньше, чем спартаковцем (а им, напомню, я был всегда).

Наконец, после нескольких недель мучительных размышлений я услышал: «Собирайся. Едем смотреть нашу новую квартиру!»

— Мам, а мы как поедем: на поезде или полетим на самолете? Ведь Ереван — это же очень далеко! И, ты знаешь… я совсем не хочу уезжать из Москвы!

— Дурачок! — сказала мама. — С чего ты решил, что это не в Москве? «Ереван» — это просто так называется кинотеатр!

И у меня отлегло от сердца. Остаемся…

Детство — это когда ты маленький. А вокруг все – большое-пребольшое. Далекое-предалекое. Будущее-пребудущее. Как Ереван…

И мы поехали.

Впечатления обрушились сразу. Ехать надо было на автобусе. Даже на двух. А это, согласитесь, гораздо интереснее, чем на метро, где смотреть в окно имеет смысл лишь тогда, когда поезд вдруг вылетает из тоннеля и катится по мосту через Москва-реку, а такое приключение происходит с ним до прискорбия редко. А еще автобус надо «ждать», да к тому же не любой подходит, поэтому при ожидании следует пристально вглядываться в их «номера». А еще «номер» у каждого маршрута написан по-своему, и если это запомнить, то можно узнать «свой» еще из такого далека, что и с подзорной трубой не каждому под силу! Эх, ведь и было же время, когда мне все это нравилось…

Наши новые дом и двор выглядели странно. Старый был зажат со всех сторон пятиэтажками и накрыт сверху надежной крышей разросшихся за тридцать лет деревьев. Новый же дом торчал посреди чистой поверхности, местами заасфальтированной, местами засыпанной песком и бетонной крошкой, а в основном – щедро закиданной всяким хламом. И — ни деревца вокруг, кроме старого, разросшегося тополя. И — открытые пространства во все стороны, уходящие куда-то вдаль. Да, тут явно было что изучить и чему удивиться…

Внутри понравилось еще больше. Лифт с автоматическими дверями, которые уже не надо, как у бабушки, захлопывать с чудовищным, просто-таки пугающим железным грохотом, и он везет тебя всегда, а не только со взрослыми! Везет аж на десятый этаж, который мама удачно вытащила на «жеребьевке» и с которого, если выйти на балкон, видно не до другой стороны улицы — а до самого горизонта! И запах, ни с чем не сравнимый и всегда куда-то незаметно испаряющийся запах нового дома! И звонкое эхо пустых комнат — эй! эй! э-ге-гей!!!

Через неделю мы приехали опять. Надо было начинать обустраиваться на новом месте, и отец послал меня за позабытой впопыхах отверткой к какому-то знакомому, который как раз недавно переехал в соседнее строение. Я долго выспрашивал адрес, скрупулезно уточнял маршрут движения и контрольные ориентиры по дороге, — но на самом деле я знал, куда идти: просто было ужасно страшно выходить одному в новое.