Мы с Сашуней переглянулись и тоже кинулись на дорогу. Я несся, как ракета, не чуя под ногами земли. Никогда в жизни меня не били. И никогда не отговаривали учиться. Я крикнул Борису: «Мотай!» Я рассчитывал, что он так же сумеет вывернуться, когда Родион оглянется, как один раз вырвался из рук самого Бориса Рудимчик. Но Родион крепко держал Бориса.

— Убирайтесь, сопляки! — разозлился он на нас с Сашуней.

В этот миг из своих ворот выскочил Назар Цыпкин. И неизвестно откуда взялся овраженский Гошка. Он летел и кричал:

— Полундра!

По улице разнесся свист. От БУПШа мчалась ватага ребят.

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не появились взрослые. Сначала я увидел Черданихину соседку с птичьими глазами, ту самую, у которой мы брали пацана в наш «детсад». Взмахивая руками, как подбитыми крыльями, она бежала к нам и причитала:

— Что же это с мальцом роблют? Что же это?

Потом, охая, высунулись из своей калитки тетушки Миленушкины.

Потом я увидел тетю Варю. И Демьяныча.

Тетя Варя быстрыми шагами подходила к Черданихиной халупе, когда мы всей кучей тоже вступили на тротуар. Демьяныч в белом пиджаке, заложив руки за спину, стоял на нашем пути и жадно жевал трубку — она так и сновала у него под усами, подпрыгивая.

— Остепенись, Николаевна, — издали сказала тетя Варя.

Демьяныч ничего не сказал, а просто сильным рывком отстранил Бориса от Родиона и привлек к себе.

— Уже и сына не поучи! — взвизгнула Черданиха. — Дожили родители.

— Лишить тебя надо родительской власти, — строго оборвала тетя Варя. — В чем он перед тобой провинился?

— Ни в чем, тетя Варя, — выдвинулся вперед Назар Цыпкин. — Это они сами…

— Помолчи, сопляк! — рявкнул Родион. — Мал соваться в чужие дела.

— Для всех для нас это свое дело, — ответила тетя Варя. И повернулась к Назару: — Говори.

Он сбивчиво, волнуясь, рассказал, что Борис еще вчера жаловался: не велят ему ходить заниматься, не хотят, чтоб учился.

— Да, и не хочу! — подтвердила Черданиха. — Потому одна морока с этим учением. Два года в пятом без толку болтался и сейчас баклуши бить? Пусть к делу привыкает.

— А я не хочу с ним барышничать! — встрепенулся Борис и бросил на Родиона злой взгляд. — И не заставите.

— Ну, так и катись, катись, — опять вскинула кулаки Черданиха. — Можешь тогда и не вертаться домой, на порог не пущу.

— Гонит! — ахнули тетушки Миленушкины.

Демьяныч положил Борису на плечо свою большую руку.

— Ко мне пойдешь, раз такое дело. Места хватит.

Черданиха подскочила к Демьянычу.

— Кто это вам позволит? Не свое дитя.

— А кто тебе позволяет над сыном измываться? — тоже повысил тон старик, сдвинув брови. — То пьянки-гулянки, то вовсе гонишь? Спекулянта из него делаешь? Пошли! — повторил он и повел Бориса.

Но тут заговорил Родион:

— Пусть сперва со мной рассчитается, гаденыш! — Борис замер на месте. — На мои шиши разодетый ходит, — продолжал Родион. — Рубаха новая, носочки, ботиночки…

Он не успел договорить — Борис стянул с себя рубашку и, скомкав, бросил ее Родиону.

— Нате, давитесь! Не хотел носить ваше барахло, сами уговаривали, так лучше опять в старье буду! — И он начал стягивать майку, но Демьяныч обхватил его обеими руками.

— Будет! — Он повел Бориса впереди себя, легонько подталкивая в спину.

Тетя Варя сказала Черданихе негромко:

— Эх, куда тебя занесло, Николаевна… А вы, — повернулась она к Родиону, и глаза ее холодно блеснули. Никогда бы я не подумал, что так может смотреть тетя Варя. — Вами еще поинтересоваться нужно, по какому праву живете без прописки.

— На базаре его прописка! — вставила соседка с птичьими глазами.

— Извиняюсь, граждане, — с усмешечкой сказал дядька Родион. — У меня — вот! — Он, прихрамывая, подошел к тете Варе, а ведь до этого бежал за Борисом, как здоровый! — Справочка. Тружусь и работаю. Шестой разряд. Даром что болезненный. Справочка…

Тетя Варя не стала читать справку. А он засмеялся, разводя руками, будто говорил столпившимся: дескать, все у меня в порядке, не подкопаетесь.

Ну, вот почему, почему и так бывает! Все видят, какой он плохой. Приехал откуда-то к Черданихе на Овраженскую улицу, вконец испортил жизнь Борису, и гнать бы его, гнать подальше! А он остается. Сует бумажку и хохочет…

Тетя Варя сказала нам коротко:

— Поступил работать.

— Но ведь он же все тот же, — заговорили мы наперебой. — Барыга-спекулянт. Значит, опять обманул. Он ведьм хромает понарошку. Взять да раскрыть!

— Не так это просто, — вздохнула тетя Варя. — Такие люди хитрые. Всем вокруг вредят, лишь бы им одним хорошо было. От них на земле и горя больше и слез. И умеют приспосабливаться. Сразу не схватишь. Но бороться с ними надо. Обязательно надо. Чтоб не было их совсем. Нигде! Вот и старайтесь, — добавила она и ушла, оставив нас на углу Тургеневского переулка.

«Вот и старайтесь». Почему она так сказала нам? Разве мы тоже что-нибудь можем поделать с Родионом?…

Борис теперь каждый день занимается с Назаром и Люсей. Они не теряют ни минуты. Маша сказала, что они ловко придумали. Делают диктанты из учебника по ботанике.

А Вика сегодня снова раскричалась:

— Опять Цыпкина нет? И Кольцова не пришла! Целую неделю для БУПШа ничего не делают.

— Да как ничего? — выпучила глаза Маша. — А с Борисом?

— С Борисом, с Борисом! — передразнила Вика. — Помешались на своем Черданцеве.

Я возмутился:

— А ты… Ты просто равнодушная!

— Разведывай и молчи! — оборвала она. — Сам ничего не делаешь.

Ее послушать — она больше всех делает. Да ну ее! С ней уже и не советуется никто всерьез.

А к Борису мы сейчас не ходим, чтобы не отвлекать.

Только сегодня я увидел его. Около почты. И спросил:

— Ну, и как?

— Тридцать четыре, — ответил он быстро.

— Что — «тридцать четыре»?

— А что — «ну и как»?

— Как готовишься? — уточнил я. — Как у Демьяныча тебе?

Он выставил сразу два больших пальца — обеими руками.

— Слушай, Борька, — сказал я. — А тебе ведь запросто теперь у них насовсем остаться. Их двое. Старики. Помогать им будешь.

Я высказывал не свои мысли. Об этом мы говорили в БУПШе, и все решили, что Борису прямой расчет никуда не уезжать, а жить у Демьяныча. Вместо ответа он кивнул на вывеску почты:

— Тебе не сюда?

Мне было не сюда, но с ним договорить хотелось. Борис взял листок для телеграммы, что-то нацарапал на нем и пошел к окошечку — сдавать.

— Сыночек, — послышался дребезжащий голос. Рядом стояла сморщенная старушка с трясущейся головой.

Она держала в руках бумажки. — Будь ласков, — сказала она, — заполни бланочек.

Ей пришел перевод. Надо было что-то переписать с паспорта. Мне еще никогда не приходилось этого делать. Я даже не знал, что и откуда писать. Но я сел за стол, на то место, где только что сочинял свою телеграмму Борька, и начал перелистывать паспорт с важным видом, чтобы старушка не подумала, будто я не умею. А она наклонилась надо мной и все говорила:

— Не забывает Кирочка, племянница, добрая душа, спасибо ей. И муж у нее такой же заботный, завсегда посылают. Вот здесь, сыночек, — ткнула она сухим, коричневым пальцем.

Я начал писать. А когда закончил, она затрясла головой еще сильнее.

— Спасибо, добрая твоя душа.

Не знаю, какая у меня душа, но, по-моему, никто не отказался бы заполнить бланк (тем более когда стоишь без толку). И все-таки было приятно, что старушка пошла от меня довольная.

И вдруг я вспомнил Вику, как она один раз требовала, чтоб я «охватил» почту и ателье мод. Я подумал, что, конечно, отыскать себе подходящее дело можно где угодно, но разве нужно так кричать, как Вика? Куда лучше сделать незаметно, как вышло у меня сейчас. Никто и не знает, что я помог старушке, даже Борис не видел: он как раз воткнулся головой в окошечко.

Может, еще кому-нибудь помочь? Я покосился по сторонам, но старушек больше не было. А Борис оторвался от окошечка и кивнул мне, направляясь к выходу.