Айк, в качестве президента великой державы, не мог позволить себе и дальше поощрять авантюру Фрэнка. И тогда Визнер подал в отставку — его сменил Ричард Биссел, а затем впал в депрессию и покончил с собой.

Но самое интересное было потом. Когда вскрыли ящики письменного стола Фрэнка Визнера, они оказались забитыми нераспечатанными конвертами. В конвертах были чеки — заработная плата начальника Управления координации политики, отделения которого в 1952 году находились уже в сорока семи странах. Фрэнк Визнер был одним из богатейших людей Соединенных Штатов, Фрэнк не нуждался в денежном содержании кадрового разведчика и служил в ведомстве исключительно за идею.

«Увы, — подумал полковник Адамс, — немногие из нас могут позволить себе не распечатывать конверты с чеками».

Когда он решил сам встретиться с Гельмутом Вальдорфом, то подумал о судьбе последнего. Судя по всему, гауптштурмфюрер не сумел преуспеть в послевоенной жизни, как это сделали его коллеги по РСХА. Правда, Адольфа Эйхмана выкрали агенты израильской спецслужбы, а таким одиозным фигурам, как «доктор» Менгеле или штандартенфюрер Рауф, «изобретатель» душегубки, пришлось скрыться под вымышленными именами, а вот Клаус Барби даже прикатил во Францию под конвоем, но зато сотни других сумели неплохо устроиться в Федеративной Германии, да и за океаном тоже.

— …Вас не смущает судьба Барби, херр Вальдорф? — спросил Хортен-старший у гауптштурмфюрера.

— Не скрою: не испытываю никакого желания попасть в руки советских властей, — сказал Вальдорф. — Но у меня есть одно смягчающее обстоятельство, херр полковник. Я никогда не приводил исполнение смертных приговоров лично. Как, впрочем, и мой заместитель Конрад Жилински. В этом мы с ним сходились. И не потому, что мы опасались возмездия. Кто об этом думал тогда?! Попросту мы считали, что черновую работу необходимо поручать слугам…

— Вы дальновидный человек, гауптштурмфюрер, — усмехнулся полковник Адамс. — Именно поэтому я выпустил вас из лагеря в сорок пятом…

Был восьмой час утра.

Владимир Ткаченко только что побрился и ждал, когда закипит вода для кофе. Сидел со вчерашней газетой в руках в небольшой кухонке однокомнатной квартиры, которую получил сравнительно недавно. Прежде он занимал комнату в офицерском общежитии.

Едва майор влил крутой кипяток в медную турку, ее подарила когда-то давно-давно на день рождения Алиса — «в первобытные времена», — усмехнулся Владимир, раздался телефонный звонок.

Звонил начальник отдела, его непосредственный шеф, полковник Картинцев.

— Не разбудил, Владимир Николаевич? — вежливо осведомился Валерий Павлович. Он вообще отличался в управлении неизменным тактом и предупредительностью.

— Давно на ногах, — отозвался Ткаченко.

— Тогда вот что, — полковник Картинцев помедлил некоторое время. — С утра в управление не приезжайте, а отправляйтесь в городской отдел милиции. Там у них обнаружилось ночью убийство… Товарищи утверждают, что событие как-то связано с нашей организацией. Вот вы и узнайте, так ли это… И если есть такие особые зацепки, возьмите дело на себя. Пока только в порядке контроля. Не возражаете, Владимир Николаевич?

— Не возражаю, Валерий Павлович, — улыбнувшись, хотел ответить в тон начальнику Ткаченко, но тут услыхал, как свалился на плиту закипевший кофе, коротко бросил «Есть!», положил трубку и метнулся в кухню, не подумав даже, что надо спросить полковника Картинцева: к кому обратиться в горотделе.

«Дежурный будет в курсе дела, — успокоил себя Ткаченко, вытирая тряпкой плиту. — И к Василию Свешникову зайду, в уголовный розыск».

Так оно и оказалось, что именно его старый знакомый, работали как-то вместе по общему делу, подполковник милиции Василий Михайлович Свешников получил задание руководства заняться загадочным убийством на улице Семена Лавриченко, в доме номер восемнадцать.

— Понимаешь, Владимир, не нашего профиля это дело, чую нутром — не наше, — рассказывал подполковник. — Главное — нет мотива. Все в квартире цело, ничего не тронули.

— Месть, убийство из ревности, да мало еще что, — заметил Ткаченко. — Пока не вижу причины, по которой меня подключили к милиции.

— Будет причина, потерпи… Обнаружил труп сосед по площадке: дверь приоткрылась, видно: спешили убийцы, прихлопнули дверь, а язычок замка возьми и не защелкнись. А открывали дверь отмычкой. На замке следы таких сплавов, которые нашей промышленностью не освоены. Это раз. Утром пришел в Центральный райотдел водитель ночного уборщика и сказал, что подвозил к тому дому двоих странных, на его взгляд, людей. Один из них сунул ему комок смятых рублей, а в комке среди наших бумажек — доллар. Вот он, полюбуйся.

— Почти у каждого моряка нашего города, недавно вернувшегося из загранрейса, может заваляться доллар-другой…

— Вполне. Хотя иностранную валюту наши моряки не таскают запросто в кармане, не так ее у них и много. Но вот тебе главный козырь.

— Что это?

— Обложка журнала «Советская женщина», сфотографированная специальным способом. На этой обложке писали. Но листок, судя по всему, унесли убийцы. Остались только вдавленные следы, по ним эксперты воспроизвели все буквы. Взгляни-ка на текст, Владимир.

Ткаченко раскрыл тоненькую папку, в которой лежали материалы экспертизы, и на одном из листков прочитал восстановленные, снятые в особых лучах слова:

— Далеко еще? — спросил Гельмут Вальдорф. — Не в гости ли к чекистам ты везешь меня, Конрад?

— Для этого не стоило выезжать из города, — отозвался бывший оберштурмфюрер Жилински, не отрывая глаз от дороги. — Мы ведь так условились: я беру тебя до тайника, вынимаю сейф с документами и передаю тебе.

— А я вручаю чек, — подхватил «Кэптэн». — Эти деньги, Конрад, уже помещены в один из банков Цюриха. Личный сейф можно открыть только по твоим отпечаткам пальцев.

Конрад Жилински хмыкнул.

— Уже и до этого додумались, — проговорил он после некоторой паузы. — Значит, шифра недостаточно…

— Шифр можно узнать… Вырвать его тайну у владельца, применив третью степень или наркотические препараты. А отпечатки… Старо, как мир, но куда надежнее.

— Но что я буду делать с этим чеком, Гельмут? Показывать подчиненным в кафе «Ассоль» или поместить под стекло в рамку и демонстрировать посетителям шхуны?

— Ты не утратил чувства юмора, Конрад, и я рад этому. Но сейчас ты сострил неудачно. Разве я не говорил тебе, что со следующим рейсом «Калининграда» сюда придет наш человек. Он внешне похож на тебя плюс грим… Вы обменяетесь с ним документами, и ты уйдешь, наконец, отсюда, вернешься на родину.

— Я родился в Кенигсберге, Гельмут, — хмыкунув, ответил Конрад Жилински. — Теперь это город Калининград. Двадцать пять рублей за билет, чуть больше часа в полете — и я в родном городе. Правда, теперь это русский город.

— Но ты ведь остался немцем! — вскричал гауптштурмфюрер.

Жилински пожал плечами.

— Во мне половина русской крови… И две трети своей жизни я прожил среди русских и в их обличье. Правда, по нынешнему паспорту я украинец, но в общем-то это все одно. Славянин…

Конрад глянул на Вальдорфа и усмехнулся.

— Моя фамилия Мордвиненко, Гельмут, — сказал он. — И у меня есть дочь Ирина. Какое отношение имеет она к моему прошлому?

— Но ты ведь согласился помочь нам!? — встревоженно сказал гауптштурмфюрер.

Поворот разговора не нравился Вальдорфу.

— А разве я отказываюсь? — спросил Мордвиненко-Жилински. — Это мой долг перед прошлым. Ведь никто меня не освобождал от присяги, которую я принес когда-то на верность фюреру. Эти документы принадлежали рейху, и я должен был передать их вышестоящему по должности офицеру. Таким офицером для меня являешься ты, Гельмут. И когда увидел тебя на шхуне, то сразу понял, зачем ты явился. И не колебался ни минуты. Я отдам тебе сейф, Гельмут.