В сознании возникали самые фантастические версии, и Юрий Алексеевич не изгонял их. Он понимал, что действительность более разнообразна, чем самый изощренный набор предполагаемых вариантов.

И все-таки кое-какие соображения Леденев решил считать стоящими и закрепил их в памяти. Вера Васлльевна давно уже спала. А Юрий Алексеевич, изменивший своей привычке думать о серьезных вещах с утра, продолжал размышлять, лежа на спине с открытыми глазами.

…В ту ночь и в наступивший за нею день Баренцево море было спокойным, и потому теплоход «Уральские горы» пришел в порт точно по расписанию. Пассажирский причал, на который принимали судно, был заполнен родственниками и друзьями команды, праздными зеваками, представителями портовых властей и общественных организаций города.

Таня Яковлева стояла в толпе встречающих и смотрела, как, подхваченное двумя мощными буксирами, медленно разворачивается долгожданное судно… Рядом с Таней встречал «Уральские горы» красивый седой старик. Впрочем, называть стариком Василия Тимофеевича Еремина, санитарного врача Поморского порта, было, пожалуй, рановато. Вот разве что седина, естественно, добавляла годы. А вообще-то, Еремин обладал хорошей спортивной выправкой — всю зиму ходил на лыжах, был заядлым туристом и даже ведал портовской секцией «моржей».

Одинокий человек, его семья погибла в годы войны, Василий Тимофеевич нерастраченный запас любви к близким перенес на тех, кто окружал его на работе. Справедливый и принципиальный Еремин очень часто становился третейским судьей в самых различных спорах, опекал обиженных, направлял на путь истинный заблудших. К нему шли за советам и жены моряков, и сами моряки, да и начальство прислушивалось к словам доктора, когда он начинал борьбу за улучшение бытовых условий рабочих порта. Свои обязанности санитарного врача Еремин понимал широко, и основания для конфликта с руководством у него всегда находились.

С семьей Яковлевых Василий Тимофеевич был знаком уже достаточное время, «Уральские горы» он встречал и провожал по должности, и сейчас говорил Тане, что на судно ее мужа он мог бы и не ходить, у Валерия Николаевича всегда порядок, у всех бы так…

Таня отвечала невпопад, она искала глазами рослую фигуру мужа на мостике, а «Уральские горы» тем временем приближались к причалу.

Наконец на берег завели швартовы, теплоход прижался к стенке причала, стали майнать трап. По трапу на борт поднялся пограничный наряд, за ним таможенники, кто-то из пароходства и санитарный врач. Таня стояла уже у самого трапа и благодарно улыбнулась Василию Тимофеевичу, когда он крикнул, что сейчас сообщит Яковлеву, мол, жена, у трапа встречает…

Прошло какое-то время, и вот Таня уже в каюте старпома, прижимается головой к широкой груди мужа. Валерий Николаевич мягко отстраняет ее — дел у старпома, да еще пассажирского судна, на приходе невпроворот, сейчас к нему то и дело будут забегать и из команды, и береговые.

— Посиди, Танюша, поскучай. Вот развяжи эти пакеты, там все для тебя и Олешки, а я документы оформлю, постараюсь освободиться скоро, и тогда — домой…

Яковлев пошел к капитану и там обнаружил, что неприятности, связанные с приходом судна в Поморск, уже начались. Почин сделал доктор Еремин. Он обнаружил отклонения от нормы в помещении ресторана и уже составил акт, который держал сейчас в руках капитан Юков и потрясал им перед лицом вызванного «на ковер» директора.

Митрохин разводил руками, прижимал их к груди и клялся, что немедленно примет меры.

— Вот, — сказал Юков, — смотрите, старпом. Прищучил нас дорогой доктор. А ведь ресторан тоже по вашей части…

— По моей, — спокойно ответил Яковлев и взял акт из рук капитана.

— Спору нет, — начал капитан, оставив Митрохина в покое и обратясь к Еремину, — вы, доктор, великий дока в своем деле и, в общем-то, справедливо поступаете. Но знаете ли вы, что теплоход «Уральские горы» на министерское знамя выходит? А если этот несчастный акт попадет в пароходство, могут нам знамя задробить. Это вы понимаете?

— Понимаю, — сказал Еремин, — только не акт, Игорь Александрович, а акты… Во множественном, так сказать, числе.

— Это еще что! — взревел капитан. — Какие такие акты?!

— Извольте.

Василий Тимофеевич раскрыл папку, и на стол легли еще два листа.

— Акт о просрочке дератизационного свидетельства, — сказал доктор, — это будет раз. И акт об антисанитарном состоянии камбуза команды — это два. А всего, стало быть, — три…

— Ну знаете…

Юков задохнулся от ярости. Мгновение он пытался подобрать слова, побагровел и вдруг выпалил:

— Вы… Вы старый бюрократ, черт бы вас побрал!.. Крючкотвор! Волосан!

Еремин вспыхнул, молча сложил листки в папку, взял из рук старпома и первый акт, так же молча повернулся и вышел из каюты. Капитан медленно отходил. Наконец он сдавленным голосом обратился к Яковлеву:

— Как же это так, Валерий Николаевич, а?

Тот пожал плечами:

— Разберусь тотчас.

— Разберитесь, голубчик, и к Еремину… Может быть, уговорите старика… Зря я так. Скажите, мастер[7] и извиниться готов, чего уж там.

Тут он увидел директора ресторана и взорвался снова:

— А вы что стоите здесь?! Марш к себе! Наведите полный марафет да готовьте доктору угощение на высшем уровне! Глядишь, и уломаем упрямого черта. Идите!

Демьян Кириллович опрометью бросился из капитанской каюты и едва не сшиб подходившего второго штурмана.

— Что, фитиль? — спросил второй штурман.

— И не говори, Миша, — ответил Митрохин. — Доктор подкузьмил… Бегу!

Таня Яковлева рассмотрела подарки, поскучала, а муж все не шел, и тогда она решила выйти на палубу. Когда Таня подошла к кормовым релингам ботдека[8], ее окликнули. Обернувшись, она увидела знакомого диспетчера, его звали Василием, а фамилия была Подпасков.

— Здравствуйте, Таня, — сказал Подпасков. — Встретили мужа?

— Конечно.

— Это хорошо, когда тебя встречают… Или ты встречаешь… Завидую вам, Таня.

— Что хорошего!.. А я к вам с просьбой, Василий. Помните разговор о шубе? Нужно мне еще такую, как вы доставали, только на размер больше, сорок восьмой.

— Это можно. Для вас всегда расстараюсь, Таня.

— А когда?

— Давайте я завтра позвоню вам. Вы когда будете дома?

— После обеда.

— Вот часика в три и звякну. Договорились? А сейчас побегу, ведь я на службе.

Подпасков ушел, а Таня начала смотреть вниз, как суетятся люди на главной палубе, и если б она в эту минуту оглянулась, то увидела бы внимательные глаза человека, который стоял за трубой вентилятора и слышал их разговор с Подпасковым. Но Танино внимание было поглощено тем, что происходило внизу, и человек осторожно отодвинулся от вентилятора, шагнул к открытой двери надстройки и исчез.

— …Значит, говорите, туго пришлось… А я-то надеялся, что следующим рейсом доставлю Биллу и «посылку», и вас, — сказал Волк.

— Едва ушел… Хорошо, что вы рассказали об этом убежище. Если б не тайник, мы бы не встретились больше. По крайней мере, вне кабинета следователя.

Волк промолчал, подумав, что если б Мороз не подсказал ему в одном из своих писем о существовании тайника, то как раз у следователя они б и встретились с Беном. Волку не понравился тон, каким его подручный говорил с ним, он неприязненно взглянул на Бена, ругнул про себя Билла — мистера Гэтскелла, — так расхваливавшего Бена когда-то, но вслух ничего не сказал.

— Чем вы можете объяснить такую встречу, Бен? Считаете, что район оцеплен или это случайность?

— А что делать в Палтусовой губе солдатам внутренних войск? Насколько мне известно, закрытых объектов там нет.

— Они могли прочесывать местность в поисках бежавшего заключенного. Вам не приходило это в голову? А вы с вашей фальшивой бородой были достаточно подозрительной личностью. И надо было не открывать пальбу, а спокойно предъявить документы, выдать себя за грибника, ягодника или черт знает кого…