Пораженный до глубины души, бурсак, встав на колени, глубоко склонился в поклоне и зашептал «Отче наш». Трижды прочел он молитву, уйдя душою к Господу и отрешившись от земного, а когда поднял голову, увидел, что отшельник исчез. Исчезла и его обитель…

А себя Левко обнаружил стоящим на коленях в высокой траве возле древнего, вросшего в землю и покрытого мхом каменного креста, истертого временем и непогодой. На шероховатой, побитой ветрами поверхности каменного изваяния, еще можно было прочесть чудом сохранившиеся буквы, складывающиеся в слова «раб божий»…

Жили как-то на Хортице два казака-побратима — Чуб и Калина. В славные походы ходили, добре воевали и ляха, и турка, и татарина крымского. Так в походах да битвах годы проходили. Однажды сели два казака на берегу Днепра и загоревали, щёки подперев.

— Ты чего зажурился, Чуб?

— А ты чего носа повесил, Калина?

— Да думаю я, брат Чуб, не пора ли в «гнездюки» податься? Ведь годы да раны возвышают душу казацкую, да вот тело не жалеют… Не дай Бог, помру от ран, кто мой род казацкий продолжит?

— Э-э, да ты, брат Калина, никак мои думки читаешь? Я ить о том же задумался! И что мы делать будем с тобою? Где жинок искать?

— Я знаю, где. На косе Долгой, что в Азов-море длинным языком уходит. Только там растёт тамариск, и только там девчата пахнут полынью приморской, кермеком и латуком. Давай, брат Чуб, туда поплывём!

На том и порешили. Пошли казаки к атаману, кинули шапки оземь и объявили о своём решении уйти из Сечи Запорожской.

Зажурился атаман, что такие добрые казаки уходят, только что ж, каждому казаку надо семя своё на земле оставить, чтобы во века грядущие не было переводу казацкому роду.

Два дня и три ночи плыли казаки на «чайке» до косы Долгой. Наконец, ранним утром третьего дня бросили якорь в бухте тихой да ласковой. Смотрят, сети кругом на кольях развешаны для просушки, рыбы на солнышке вялятся…

Тут встреч им старец вышел с бородою седой до пояса.

Поклонилися казаки старцу, и, чтобы не толочь воду в ступе, молвил Чуб:

— А что, батьку, слыхали мы промеж казаков в Сечи балачки такие, что здеся, на косе Долгой самые красивые девчата живут. Так ли это?

— Так и не так! — ответствовал старец. — Есть у меня две дочери — одна красавица писанная, а другая — как все. Не сказать, что дурнушка, но и не красавица. Пойдёмте в курень, там и поговорим, там и на девчат посмотрите!

Только увидали казаки девчат, тут же Калина и говорит своему другу:

— Всё, я нашёл своё счастье, остаюсь здесь и женюсь на дочери рыбака.

— Да, старшая дочь красавица, каких поискать, — зажевав ус, промолвил Чуб. — Ты сделал правильный выбор — женись. Только мне другая дочь не приглянулась!

— Так на ней-то я и женюсь! — сказал Калина.

— Да ты с глузду что ли спятил? Она же такая,… ну, как все!

— Я решил, братик! Остаюсь!

А надо тут сказать, панове, что у рыбаков на косе Долгой было принято давать за невесту выкуп. Хорошая невеста-красавица стоила десять золотых дукатов…

— Да я на невольничьем рынке в Кафе за десять золотых дукатов куплю себе двадцать красавиц! — узнав о выкупе, молвил Чуб.

Он долго не думал — поплыл дальше в поисках своего счастья, а жених пошёл свататься.

— Что ж, старче, я хочу взять замуж твою дочь и даю за неё десять дукатов!

— Одобряю твой выбор, — ответил старец. — Моя старшая дочь красавица, умница, и она стоит десяти дукатов. Я согласен.

— Нет, старче, я хочу жениться на твоей младшей дочери.

— Ты что, шутишь? — удивился старец. — Не видишь, она же такая… не очень.

— Но я хочу жениться именно на ней!

— Хорошо, казак, пусть будет по-твоему! Но как честный человек я не могу взять десять дукатов выкупа, она того не стоит. Я возьму за неё три серебряных талера.

— Э-э, нет, старче, она стоит десять золотых дукатов, и даже больше, и я хочу заплатить именно эту сумму выкупа.

— Воля твоя, козаче!

Скоро и свадьбу сыграли. И увёз Калина свою супругу на Хортицу, где в зимовнике построили ему казаки хатку ладную с банькой, с яслями для птицы да с загоном для скота.

Прошло несколько лет, и воротился на Хортицу друг Чуб, так и не нашедший себе супругу. Решил навестить он старого товарища и узнать, как у него жизнь сложилась с дочерью рыбака. Идёт он улице, со знакомыми казаками раскланивается, а навстречу ему вдруг! женщина неземной красоты. Он чуть было дар речи не потерял, завидев красоту такую! Он её спросил, как найти его друга Калину. Она показала. Приходит и видит: сидит его друг, корзину плетёт, а вокруг детишки бегают.

— Как живёшь, брат Калина?! — воскликнул Чуб.

— Хорошо живу, брат, Чуб! — ответил Калина, обнимая побратима. — Сыт, одет, обут, женою да детишками обласкан!

Тут входит та самая красавица, от вида которой у Чуба давеча едва ноги не подкосились… Да на подносе угощенье несёт казакам.

— Вот, познакомься, брат Чуб! Это моя жена Наталка.

— Как? Ты что женился ещё раз?

— Нет, это всё та же женщина, что ты видел на косе Долгой.

— Что за колдовство? Как же это произошло, что она так изменилась?

— А ты спроси у неё сам.

Поклонился Чуб женщине в пояс и спрашивает:

— Прости уж казака за бестактность, красавица, но я помню, какая ты была. Что же должно было случиться, что ты стала столь прекрасной?

— Просто, когда мой супруг сватал меня, я поняла, что стою десяти золотых дукатов… И даже больше…

— Расскажу-ка я вам, шановнии добродии, одну старую гишторию — немало поучительную и на сей день.

В одном зимовнике, я уж и не вспомню в каком, жила себе женщина, и был у нее единственный сын. Жили они в хатенке-завалюшке и терпели большую нужду. Часто случалось так, что не было у них даже куска хлеба.

Вот казачку исполнилось двенадцать лет, и отдала его мать в услужение на господский двор далеко-далеко от дома. Стал мальчик пасти коров и овец. Прошел год, и получил мальчик за работу один серебряный талер, столько же он получил

за второй год работы, да и за третий вышло не больше. Взял он тогда весь свой заработок за три года, попрощался под Рождество с хозяевами и отправился домой…

Вдруг, откуда ни возьмись, идет ему навстречу старуха. Остановила она казачка, да и говорит:

— Хлопчик, помоги старушке, не дай умереть с голоду! Подай мне одну монетку!

— Возьмите, бабушка, дай вам Бог жизни долгой! — ответил мальчик и протянул ей один талер.

Поблагодарила его старуха и пропала. Осталось теперь у казачка только два талера.

Шел он, шел, да вдруг опять старуха ему навстречу. Еще более древняя, да годами немалыми согбенная.

— Эх, хлопчик, — сказала старуха. — Вижу, радостный идешь домой, матери подарок к Рождеству несешь. А я вот уж третий день во рту маковой росинки не держала. Дай мне одну монетку!

— Что ж, вам она, пожалуй, нужней! — сказал мальчик и протянул ей один талер. — Пусть хранит вас Господь, бабушка!

Поблагодарила его старуха и пропала. Теперь осталась у казачка только одна монетка. Но он все равно не унывал, думая, что и одного талера им с матерью хватит, чтоб прокормиться какое-то время.

Шел он, шел, да вдруг опять навстречу ему старуха. Да такая древняя, что уже еле идет, на клюку опираясь.

Остановила она казачка, да и говорит:

— А не подашь ли ты мне, хлопчик, одну монетку! Ибо так я хочу есть, что уж ноги не держат!

— Отчего ж не подать? — ответил казачок и протянул ей свой последний талер. — Идите с Богом, бабушка!

Поблагодарила его старуха и пропала.

Понял казачок, что ни одной монетки у него не осталось, сел на

камень и горько заплакал. Вспомнил он, как тяжко работал три долгих года, как часто рвал одежду, когда пас скот в лесу да в горах. А теперь вот даже ниток не на что ему купить, чтобы дырки на штанах да на кожушке стареньком залатать. Но только и старушкам не мог он отказать, видя их старость почтенную, да нужду великую…