Но как же теперь Багнюку не захотелось расставаться с десятой долей денег!

— Мария! — заорал Багнюк. — Как же тебе не стыдно людей дурить?! Здесь не все деньги! Кроме этих вот пятидесяти я положил в гаманок еще четыре золотых дуката!

Женщина спокойно ответила:

— Слухай же, Багнюк, если бы я хотела присвоить себе твои деньги, я взяла бы весь гаманок и утаила. И не принесла бы его нашему атаману…

На крики Багнюка сбежались казаки, и все поняли, что Мария говорит правду, но купец стоял на своем и продолжал кричать и бранить бедную казачку.

Тут и атамана взяли сомнения, и никак не мог он решить, на чьей стороне правда…

Стоящий в толпе Голопупенко враз смекнул, что жадный купец попросту не хочет платить обещанной награды, и сказал ему:

— А подай-ка мине, будь любезен, пан купец отой гаманок!

Купец растерялся и передал гаманок Голопупенке.

— Так ты, пан Багнюк, утверждаешь, что в твоем кошельке были еще четыре золотых дуката?

— Да, утверджаю! — заорал Багнюк, не чувствуя подвоха.

— Почему же ты не сказал об этом атаману раньше? Или ты хочешь присвоить чужое?

И, возвысив голос, сказал:

— Шановное панство! Казаки! Этот гаманок не принадлежит купцу. Я тоже на днях потерял такой же, и в нем было как раз столько же талеров, но не было ни одного золотого дуката. Значит, этот гаманок мой! Згода, казаки?!

— Згода! Згода! — закричали собравшиеся и кинули к небу шапки, выражая одобрение Голопупенке

.

Затем, обратившись к атаману, Голопупенко спросил:

— Згода, батьку-атаман?!

Атаман, довольный тем, как Голопупенко разрешил спор, важно кивнул головой.

— Почтенная Мария, — Голопупенко поклонился в пояс казачке. — Дарит не тот, кто богат, а тот, кто добр, — так говорят у нас промеж казаков. Возьми же этот гаманок себе в награду за доброту твою и честность.

И отдал женщине кошелек со всеми талерами.

А жадный купец заскрипел зубами от злости, а только что ж, — против панства не попрешь… Так и ушел Багнюк ни с чем, став надолго посмешищем для всего казацтва Полог.

— Дед, а дед, а почему люди такие разные? Вот колдун Грак, что на краю села живет — злющий, презлющий. Никому добра не делает, только пакостит. А ты, диду — добрый. Ко всякому гостю с открытой душой. Кто ни попросит тебя о чем, все отдашь. Почему так?

— А в каждом казаке, в душе его, Богом данной, внучек, два волка живут, — ответил дед. — Сызмальства живут. Один волк — смелый и бесстрашный, за добро бьется, зло побеждая. Стережет он душу казака от напастей, кои людей губят: от жадности, от кривды, от злобы на людей. То — добрый волк. Он Богом для защиты души казацкой дан.

А другой волк — злобен и дик. Нет ничего, что остановило бы его от злых дел. Рвет он душу казацкую, на дела злые толкая. На пьянство, на разбой, на воровство, на прелюбодейство. Ну, про то, тебе еще рано знать.

Вот так и живут они, друг на дружку зубами щелкая, не давая покоя душе казацкой.

— И что же, диду, какой же волк победит? Какой из них верх над душою казацкой возьмет — злой или добрый?

— А тот, внучек, волк победит, коего ты кормить лучше будешь…

— Тогда пусть злой волк в моей душе с голоду помрет! — воскликнул внук и топнул ножкой…

А расскажу-ка я вам, добродии мои, одну гишторию, весьма поучительную, на мой взгляд. Да вы, могло быть, и сами ее слышали, да только значенья не придали…

Ну, так вот, панове, в давние времена жила в Пологах одна вдова. Был у неё сын, по имени Василько. И был Василько не то, чтобы глуп, но приучен матерью в точности исполнять все, о чем она просила его… Словом, воспитан был в почтении и повиновении. Однажды Василько, а был он в то время уже парубок, лет, пожалуй, осьмнадцати заметил на окраине куреня очень красивую дивчину. Василько прибежал домой и сказал матери:

— Матушка, на окраине куреня я увидел очень красивую дивчину. Позволь мне жениться на ней.

— Тю! — сказала мать. — Та и женись, коли она пойдёт за тебя!

— А как мне узнать, согласна ли она стать моей женой?

— Так поднеси девице букет цветов полевых. Ежели она не отвергнет его, — значит, ты ей нравишься. Ежель отвергнет и всучит тебе в ответ гарбуза — ищи себе другую невесту, а про эту — забудь.

Утром Василько отправился в степь и насобирал там огромный букет маков. Увидев букет, мать сказала:

— Как придешь в дом к батькам девицы, оказывай им всяческое уважение. Не ленись, делай то, что будет делать отец ее. Предупреждай все его желания.

— Все сделаю, как ты сказала, матушка, — пообещал сын, воспитанный в почтении и повиновении.

— Ну, коль идешь женихаться, — молвила мать, — вот тебе новая шапка. Ибо не принято у нас с непокрытою головою к дивчине подходить.

И так вот Василько пришёл в хату, где жила красавица Олеся. Василько, как водится, поднёс ей букет, а был он парубок видный, и дивчина приняла его. Хлопец, конечное дело, вне себя от радости, и думает: "Теперь надо выполнить второй совет матушки, — не лениться, делать всё то, что будет делать отец Олеси, предупреждать все его желания".

И надо ж такому было случится, почтенные, что отец дивчины взял топор и вышел из хаты. Василько, словно пчелою ужаленный, вскочил с места, схватил второй топор и поспешил за стариком. Тот дошёл до леса и остановился возле засохшей ольхи. Как только он взмахнул топором, Василько схватил его за руку и воскликнул:

— Позвольте, батьку, мне самому срубить эту ольху!

— Руби! — сказал довольный старик и подошёл к другому дереву.

Поплевав на руки, старик взялся за топорище, но тут опять рядом случился Василько:

— Позвольте, батьку, мне самому срубить это дерево!

— Ну, ежели тебе не под силу срубить ольху, руби вяз, — сказал старик и направился опять к ольхе.

Не успел он взмахнуть топором, как Вавсилько вновь оказался перед ним.

— Нет, батьку, — сказал хлопец, — я знаю свой долг. Сейчас я срублю эту ольху.

"Ээ-э, да он, сдается мне, безумный!" — подумал в тревоге старик, а вслух сказал:

— Хорошо же, ты руби ольху, а я свалю этот вяз.

И он направился к вязу. Но, едва он прикоснулся к топору, как Василько ухватил его крепко за руку и проговорил:

— Не утруждайте себя, батьку! Я сам срублю это дерево.

"Ну, точно! Как есть, безумный!" — подумал перепуганный старик и бросился домой.

"Делай всё, что будет делать отец Олеськин", — припомнил Василько слова матери и побежал за стариком.

Старик, увидев, что парубок гонится за ним, со страху великого наткнулся на куст, и шапка его осталась висеть на ветке кустарника. Как только Василько поравнялся с этим кустом и увидел на ветке стариковскую шапку, он тут же сорвал со своей головы новую шапку и нацепил её рядом.

Старику тяжело было бежать с топором, и он отшвырнул его в траву. Тогда и Василько швырнул свой топор в траву. Наконец, еле живой от страха, старик домчался до куреня, вскочил в свою хату и заорал:

— Василько умом тронулся! Он бежит за мной с топором, видать, убить хочет! Он и вас убьет! Прячьтесь от безумца!

Услыхав такие слова, дивчина и мать ее забились в тёмный угол. Старик же полез прятаться в мешке из-под муки. В это время в хатыну вбежал Василько. Увидал он, что отец Олеси лезет в мешок, и тоже полез в этот мешок. Тогда уж и жена старика, и дочь закричали в ужасе:

— Спасите! Помогите! Убивают!

И старик тоже завопил:

— Спасите! Помогите! Убивают!

Ну, а Василько что ж? Вспомнил напутственные слова матери и начал вместе со всеми орать, что есть мочи:

— Спасите! Помогите! Убивают!

Ну, конечное дело, на эти вопли сбежался увесь курень. Вытащили люди перепуганного старика из мешка. Васильку под горячую руку тумаков надавали. А старик-то весь в муке перепачканный, ровно мельник в базарный день. Едва отряхнул подол сорочки от муки и сказал сердито парубку: