Из показаний оставшихся в живых комиссара Богданова и унтер-офицера Изотова: «Военный бриг „Фальк“, нагруженный мукой, отправился 25 сентября из Кронштадта в Свеаборг под управлением лейтенанта Щечкина 1-го… вышел из Кронштадта с благополучным ветром, вскоре получили противный. Дувшие беспрерывно западные ветры заставляли бриг несколько раз спускаться в разные места и останавливаться там на якоре. Дважды он стоял за Гогландом, дважды — в Биорке, раз — за Сескаром и раз — за мысом Стирсуден. Лейтенант Щечкин, желая по назначению скорее попасть в Свеаборг и выполнить во всей мере долг свой, рассчитывал, что с первым, хотя немного благоприятным ветром он гораздо легче может сняться с якоря от Стирсудена, нежели из Кронштадта, из коего не при всяком ветре удобно выходить. В сем положении он стоял около шести или семи дней.

20-го числа началась буря; в 7 часов пополудни порыв северозападного ветра, дувшего со снегом и морозом, был столь велик, что судно, стоявшее на одном якоре, потащило. Мичман Жохов, бывший на вахте, видя, что при достаточном количестве выпускаемого каната судно не перестает тащить, хотел бросить другой якорь на помощь первому, и для этого якорь сей, обыкновенно привязываемый горизонтально вдоль судового борта, был отвязан и оставлен вертикально в висячем положении, подвешенным к кран-балке.

Лейтенант Щечкин, уведомленный о сем в ту же минуту, вышел наверх, отменил было кидать другой якорь, но, узнав, что якорь висит уже на кран-балке, и зная опасность сего положения при качке, тотчас велел его бросить.

Не напрасно было опасение Щечкина, вследствие коего он велел отдать якорь: обледенелая веревка, на коей он висел, не могла в скорости быть развязана, надлежало ее рубить, и в это время якорь, раскачиваемый жестоким волнением, ударяя беспрестанно одним из своих рогов в судно, пробил обшивку, и вода хлынула в большом количестве по всему трюму.

Спустить якорь на кран-балку, обрубить мерзлую веревку было делом одной минуты. Шкиперский помощник первый увидел течь и известил об этом начальника. Все меры против оной оказались тщетными; наконец, после многих бесполезных усилий, решено было, отрубив якорь, спускаться прямо на Толбухинский маяк, видимый от Стирсудена, и стать там на мель, чтобы, по крайней мере, можно было поблизости к берегу спасти людей. Отрубили канаты, распустили паруса, пошли. Течь начала усиливаться.

Отчаяние овладело всеми. Увещевания начальника не действовали: близкая смерть и неизвестность, в состоянии ли будет судно дойти, не затонув, до маяка, сделали всех глухими к приказаниям. Начали прощаться между собою; все побежали переменять на себе белье по старинному русскому обычаю. Наконец вода в судне так распространилась, что переменявшие внизу белье — иные, не успев выскочить, остались там, другие выбежали в одних рубахах, и судно, не дошедши саженей ста до маяка, село на дно, так, однако, что вода не покрывала верха судна.

Со всем тем волнение столь было жестоко, что бриг начало сносить с мели. Щечкин, опасаясь, чтоб судно не потонуло на глубине, велел бросить остальной якорь и верп (малый якорь), чтобы удержаться ими на мелком месте; велел срубить мачты, на коих незакрепленные паруса более и более сдвигали судно с места. Повторяемые удары о каменья отбили руль, киль, и, наконец, нижняя часть судна начала разбиваться в щепы. Бочки и прочие вещи выносило из люков или выходов наверх, судно погрузилось совсем, одна только задняя часть оставалась сверх воды. Баркас, стоявший на палубе, был мгновенно оторван стремившимися уже через верх волнами и оными, поднимаясь, перебил многих людей, собравшихся на корме».

Оставшиеся же в живых были обречены на мучительную и долгую смерть от замерзания. Комиссар Богданов обязан был своим спасением двум шубам, а унтер-офицер Изотов был накрыт тремя матросами. «Какой пример любви к начальству в людях наших!» — так отозвался об этом поступке матросов адмирал В.М. Головнин.

Все погибшие с судна были сняты. В числе команды не доставало девяти матросов и одного офицера. Часть из них осталась внизу, в том числе и пассажирка с сыном, еще несколько человек смыло волнами.

У тридцатилетнего Щечкина в Свеаборге осталась молодая жена. Двое Абрютиных, старший восемнадцати, а младший семнадцати лет, бывшие на «Фальке», являлись родными братьями жены командира. Отец их служил плац-майором в Свеаборге. «Удар слишком жестокий для отца и матери — в один раз потерять двух сыновей и зятя!» — восклицал об этой семейной трагедии один из современников.

Разбитый волнами бриг «Фальк» в строй больше не вводился. Остатки его позднее разобрали на дрова. Никогда более в российском флоте не было с тех пор и другого корабля с этим именем. В истории же нашего флота бриг, на котором произошла такая страшная трагедия, еще долго назывался не иначе как «корабль мертвых».

Погибшие с «Фалька» были похоронены на одном из кронштадтских кладбищ. К сегодняшнему дню не осталось ни могил, ни самих этих кладбищ.

Адмирал В.М. Головнин так отозвался на гибель брига и почти всей его команды: «Страшна и жестока должна быть участь странника, погибающего среди снегов отдаленной пустыни, где нет никакого для него убежища, ни же селений, откуда мог бы он надеяться получить помощь; но стократно ужаснее и мучительнее гибель несчастного, который замерзает, так сказать, на пороге собственного дома и для спасения которого стоило бы отворить двери, если б домашние его, покоящиеся в сладком сне, знали о месте его пребывания. Подобную сей горькую чашу суждено было испить злосчастному экипажу брига „Фальк“, разбившегося при самом входе в главный наш порт Кронштадт».

Иногда корабли гибнут в одиночку, иногда по нескольку сразу. Порой гибель одного корабля неотвратимо влечет за собой гибель другого. Именно так и случилось в 1831 году на Балтике. Все началось с того, что в ночь на 20 августа в штормовую погоду от отряда кораблей контр-адмирала А.П. Лазарева (брата знаменитого флотоводца) отстала и пропала без вести шхуна «Стрела» под командой лейтенанта Шалухина. На канувшей в неизвестности шхуне находилось 56 человек. Чтобы обнаружить следы гибели «Стрелы» и отыскать, возможно, еще оставшихся в живых, были немедленно посланы два новейших брига — «Феникс» и «Усердие». Что касается брига «Усердие», то обойдя все указанные ему места и не найдя никаких следов «Стрелы», он благополучно вернулся в Кронштадт.

«Феникс», так же как и «Усердие», не обнаружил никаких следов погибшей шхуны. Командир «Феникса» капитан-лейтенант барон Карл Левендаль повернул на Кронштадт. Погода к этому времени установилась на редкость пасмурная, дул свежий зюйдовый ветер, разогнавший большую волну. Командир «Феникса», сильно простудившись за время почти непрерывного месячного поиска «Стрелы», по большей части времени находился в своей каюте, препоручив управление судном лейтенанту Тверитинову. Тем более что плавание не представлялось особенно сложным.

В 10 часов вечера 24 сентября штурман Ларионов определил место фрегата, взяв пеленг на Дагерортский маяк. После этого из-за плохой видимости плыли уже только по счислению.

— Ваше благородие! — позвал штурмана к себе рулевой матрос.

Когда тот подошел, рулевой показал ему на пляшущую стрелку в картушке компаса.

— Компас то и дело колеблется на несколько румбов! А потому править точно по курсу трудно! — сказал матрос.

— Ничего! — приободрил его Ларионов. — Мы идем по счислению верно, а стрелка прыгает от рысканий судна! Держи на курсе тверже!

Когда по счислению фрегат прошел 62 мили, штурман ожидал увидеть огонь Наргенского маяка. Однако густая пелена тумана снова не позволила точно определить место. Почти сразу же после этого «Феникс» со всего маху наскочил носом на подводный камень.

Только тогда к своему ужасу штурман понял, что «Феникс» на полном ходу выскочил на каменную отмель. Уже многим позднее будет установлено, что это были камни, окружавшие остров Юсари, который, как ошибочно полагал Ларионов, давно остался позади и в стороне.