Англичане чувствовали себя хозяевами и повсюду насаждали свои порядки — народ возненавидел захватчиков, а ненависть породила сопротивление. Чинимые ими беззакония, грабежи привели к тому, что французы потянулись к Карлу VII, и ряды его верноподданных пополнялись с каждым днем. В это же самое время глас Господень повелел Жанне явиться Франции, он призывал ее с такой настойчивостью, что она уже не могла сидеть сложа руки. Ах, мой мальчик, если б ты знал, какое счастье было видеть, как в один прекрасный день по мановению Божьей десницы обескровленная страна поднялась из кромешного мрака! Какую радость нес этот дивный свет и животворный воздух, которым хотелось дышать полной грудью! Французы вдруг стали друг другу братьями — их объединила одна надежда, одна воля к победе! Жанна прибыла в Вокулер и предстала перед Робером де Бодрикуром[15]. Облачившись в мужское платье, в сопровождении оруженосца и четверых верных слуг, дева смиренно двинулась дальше через все королевство, кишевшее врагами — англичанами и бургиньонцами. В Сент-Урбене она переправилась через Марну и заночевала в тамошней святой обители; потом — через Об, что было истинным чудом, потому как вода в реке стояла очень высоко, и остановилась в Бар-сюр-Обе. В Окзерре она участвовала в богослужении в местном кафедральном соборе. Куда бы ни ступала ее нога, повсюду вещуны и ворожеи предсказывали ей великую славу. А я не верил тогда слухам — считал, что все это вздор, сущая нелепица. Когда мне передали слова знаменитой Авиньонской прорицательницы, я подумал — она просто смеется. Но когда Жанна написала королю из Сент-Катрин-де-Фьербуа, я стал относиться к ней уже совсем по-другому, мне не терпелось взглянуть на эту пастушку, новоявленную спасительницу.

— И вы видели ее, мастер?

— Своими собственными глазами, Рауле. Было это в Шиноне, я стоял в толпе зевак, облепивших лавки по обе стороны улицы. Жанна ехала верхом с гордо поднятой головой впереди небольшого эскорта. На ней, как и сказывали, было просторное мужское платье, латные рукавицы, штаны, заправленные в сапоги со шпорами, а на поясе — меч. Волосы были острижены чуть ниже затылка, и она больше походила на юношу, нежели на девицу. Однако взгляд у нее был не мужской и не женский. А какой-то отрешенный — исполненный веры, доброты и отваги. Он призывал оставить никчемные заботы и манил куда-то далеко-далеко. Из наших глоток невольно вырвались радостные возгласы. Нами вдруг овладела пламенная, необъяснимая любовь. Не плотская, а совершенно чистая, даже трепетная. Я тут же бросился в замок, чтобы поведать обо всем монсеньору Жилю, веря, что он охотно разделит мой восторг. Жиль выслушал меня очень внимательно и, согласно кивнув, сказал — это, мол, и впрямь настоящее чудо, что какая-то там девица, да еще с такой маленькой свитой, умудрилась меньше чем за две недели пересечь все королевство и при этом не утонула в реке и не угодила в засаду. И ему захотелось увидеться с Жанной немедленно. Потом, как я думаю, он ходатайствовал о ней перед королем. Однако Карл отказался принять ее, потому как не знал, кто она такая на самом деле — святая или вещунья, коих во Франции в ту пору развелось хоть пруд пруди. Что до меня, то я, даже не зная ответ короля, твердо решил идти за Жанной, куда бы она нас ни повела…

Жиль:

— Люди хвалили вашу преданность Жанне: ведь вы были одним из достойнейших ее сподвижников, как называл вас сам король. Многие свидетели утверждали, будто, оказавшись рядом с нею, во власти ее чар, вы изменились до неузнаваемости как в речах, так и в поступках. А посему было бы неплохо, если бы вы сами рассказали мне, что это с вами вдруг тогда сталось.

Брат Жувенель сказал это с умыслом. Ему не хочется обвинять Жиля, он старается разжечь в нем слабую искру добродетели и надеется, что воспоминание о Жанне ему в этом поможет. Ведь он исповедник и, стало быть, друг всех осужденных, а не судья…

И тут Жиль преображается — теперь он напоминает жаворонка, который расправляет крылья и рвется ввысь, к солнцу! Он вдруг ощущает себя снова молодым. Благодаря этому живому воспоминанию в душе его вспыхивает пламя, лик, как когда-то давно, озаряется улыбкой, а голос обретает былую страсть и звучит почтительно.

— Я был там, — начинает он свой рассказ, — когда король принимал ее в Шиноне. Произошло это двадцать пятого марта в большом зале замка. Сначала Карл по наущению своей тещи Иоланды Арагонской велел, чтобы Жанну осмотрели придворные повитухи и священники: бабки должны были удостовериться, что она и вправду дева, а святым отцам надлежало убедиться, насколько крепка ее вера. Однако королю и этого оказалось недостаточно. Перед тем как Жанна появилась в зале, он велел сеньорам встать впереди него, дабы сбить ее с толку, а заодно проверить, действительно ли она посланница Господа. Но Жанна протиснулась сквозь ряды придворных и, безошибочно узнав короля, направилась прямиком к нему. То было поистине невиданное зрелище: кроткая с виду пастушка преклонила колени перед величайшим из принцев и громко и четко проговорила: «Достославный дофин, меня зовут Дева Жанна, и я по велению Царя небесного предрекаю: быть вам коронованным в Реймсе, а потом — наместником Царя небесного на французской земле, ибо Он — истинный король Франции».

Карл принялся расспрашивать ее. И она отвечала ему прямо и без всякого бахвальства. И вдруг, узрев в глазах короля сомнение, она как воскликнет: «Еще раз говорю от имени Отца небесного — ты есть королевский сын, истинный наследник престола; и Он послал меня, дабы я повела тебя в Реймс — там будешь ты коронован и благословен, ибо ты сам того хочешь». Однако Карл и на сей раз не внял пророчеству Жанны — тогда она взяла его под руку и отвела подальше от нас, к оконному проему. И они долго о чем-то говорили. Мало-помалу взгляд короля просветлел. Когда Карл подошел к нам и встал посреди зала, на лице у него, всегда таком печальном, сияла счастливая улыбка… Мы узнали, что Жанна поведала ему некую тайну, известную одному лишь Богу. И тут мой родственник Латремуай сказал, что она наверняка знала про молитву, которую король воздал Господу в Лошской часовне вечером 1 ноября 1428 года, в День всех святых. Все присутствующие были поражены до глубины души. Однако, когда мы оправились от первого потрясения, никто из нас, в том числе и сам сир Карл, в это не поверил. Не мудрствуя лукаво, он отправил Жанну в Пуатье, к тамошним богословам, ибо у него вдруг возникли подозрения, что она еретичка и колдунья, а меня назначил к ней в сопровождающие.

В то время я еще плохо знал Жанну и порой даже посмеивался над нею исподтишка вместе с ее хулителями. Когда же я оказался рядом с Девой, душа моя вдруг обрела покой, я ощутил себя на верху блаженства и стал молиться, чтобы ей всегда сопутствовала удача.

Я был на допросе в Пуатье. Декан богословского факультета Сеген, прибывший из Парижа отец Ломбар, каноник Лемэтр, брат Туремур, мэтр Маделон и многие другие священники, чьи имена я уже позабыл, долго расспрашивали Жанну, да все с подвохами, пытаясь сбить с толку. А лотарингская пастушка ответствовала им с достоинством, терпеливо и убедительно! Она говорила, точно Ангел небесный, и неустанно повторяла старцам в рясах: «Господь сжалился над французами и послал меня». А те возражали ей: «Коли Господь возжелал избавить народ наш от неисчислимых бед, зачем ему воины?» Но Жанна стояла на своем: «Воины будут сражаться от имени Господа, и Он дарует им победу». Когда председательствующий Сеген спросил: «Веришь ли ты в Бога?», Жанна сказала: «Больше, чем вы сами». Когда он пожелал узнать, на каком языке говорят «ее голоса», она ответила: «На правильном, не то, что вы». Ведь председательствующий говорил с сильным лимузенским акцентом!

Потом Жанна предрекла четыре события, которые должны были свершиться одно за другим: освобождение Орлеана, коронование Карла в Реймсе, сдача Парижа королю и избавление герцога Орлеанского из английского плена… Меня поразили ее ум, уверенность и решительность. Я вдруг поверил в высокое предназначение Жанны и стал смотреть на нее и впрямь как на Деву, ниспосланную нам самим небом. А меня назначили сопровождать ее и охранять — ну как тут было…