Король совершил ошибку: он послушался своего коннетабля и разделил войско на несколько колонн, с тем, чтобы удобнее напасть на животных и их пастухов. А между тем Саладин, предупрежденный о нашем приближении, послал в разведку своего племянника, Фаррух-Шаха. В случае если бы наше появление подтвердилось, он должен был подать сигнал тревоги, и тогда подошел бы Саладин со своей армией. Одним словом, и мы и они действовали вслепую. Нами руководил злой рок: перед двумя нашими колоннами, зажатыми в глубокой теснине, неожиданно возник отряд Фарруха. Наш же отряд был всего лишь королевской стражей; основные силы были на равнине, где запасали корма лошадям. Предстояла беспощадная схватка.

— Спасайтесь, государь, нас слишком мало!

В этой ранней апрельской жаре, в пыли завязалась яростная битва, унесшая жизни многих, так и не увидавших в лицо своих убийц. Я даже думаю, что среди шарахающихся в сторону, встающих на дыбы лошадей немало наших ударов пришлось по своим же братьям… Так или иначе, из-за оплошности или по какой другой причине, я получил удар, который разбил мою кольчугу и глубоко ранил меня в спину. Каждый проклинал Онфруа, затянувшего короля в эту авантюру, несмотря на его колебания. Но тогда нам было не до взвешивания доводов коннетабля: нужно было как можно скорее выбраться оттуда, если только это было еще возможно. Яркий блеск шлемов и скрещивающихся клинков спорил с сиянием солнечного света и слепил глаза. Наши кони издавали ржание, подобное лаю собак; они кусали друг друга и свирепо топтали трупы павших воинов. Крики раненых, команды, кличи, возгласы слились с ударами оружия. Я старался не слишком удаляться от короля; его легко было узнать по золотой короне, надетой на шлем. Он не захотел покинуть своих воинов на поле брани, дорого платил за себя и сражался с большим умением. Однако неверные превосходили нас числом.

— Спасайте короля! — проревел Торон. — Он не должен попасть в плен!

Чтобы сдержать напор нападавших, преградить им путь и позволить королю выбраться, несколько рыцарей пожертвовали собой. Град посыпавшихся на них ударов выбил их из седел, но мы успели воссоединиться.

— Король! — кричал один из мавров, — сдавайся! Король короля не убивает! Твоя жизнь будет спасена!

— Нет! Торон, Гио, ко мне!

Торон отчаянно бросился вперед. На какие-то мгновения он отвлек мавров на себя. Абрахам из Назарета, Годфруа де Торол и другие следовали его примеру. Некоторые не выдержали напора. Коннетабль оставался еще в седле и мог отступать вместе с нами; он был весь в крови и выглядел удрученно. Наконец шум битвы встревожил наши отряды, занимавшиеся грабежом в долине. Подмога шла. Конница Фарруха прервала сражение…

Мы же спасли самое главное: государь наш, король, не попал в руки Саладину, что было бы худшей из катастроф! Но сколько наших отважных товарищей сложило при этом свои головы! Король отправил гонцов в Иерусалим, чтобы «успокоить» сторонников королевы и разгласить на улицах новость о том, что не было никакого сражения, а произошла всего лишь стычка передовых отрядов. Если бы в городе распространился слух о том, что король попал в плен, как случилось в лагере, что предприняла бы тогда королева? Она вполне могла бы объявить себя правительницей или вызвать народные волнения под знаменем спасения королевства.

Тою же ночью когда мы наслаждались в лагере своей безопасностью и заслуженным отдыхом, король отправился проведать своего коннетабля. В бою одна из стрел пробила Онфруа де Торону нос, другая попала в колено, еще одна — в ступню; его бока также были исколоты, несколько сабельных ударов сломали ему два ребра, а на животе видны были три открытые раны. Он лежал, распростершись на своей походной кровати в великолепной алой палатке, известной даже среди неверных. Не привыкший к жалобам или стонам, он нашел в себе силы приподняться на локтях и учтиво приветствовать короля. Тот хотел его утешить.

— О, нет, мой сеньор Бодуэн, — произнес тот в ответ. — Нет, я знаю, что со мной все кончено. Будь я моложе, я бы встал на ноги. Но годы, годы… и сознание своей ошибки… Ежели прежде я и служил вам верой и правдой, то теперь из пустой самоуверенности я утратил все прежние заслуги.

— Милый мой друг Онфруа, вы дважды неправы: это была всего лишь стычка боевых дозоров, и мы были в меньшинстве.

— Я почти смеялся над вашей прозорливостью. По необъяснимой глупости, слепо отвергая доводы, коннетабль подверг жизнь своего короля опасности!.. Он, обязанный неустанно следить за ним… Недостойный оставаться коннетаблем, я не могу жить дальше…

— Это безумие! Покидая меня от стыда, вы усугубляете вашу ошибку; ошибка же эта простительна, ибо нам удалось спастись.

— Кто поручится, что подобное затмение не приведет меня к более тяжким проступкам?

— Онфруа, вы потеряли слишком много крови и сейчас не можете здраво рассуждать. Прошу вас, возьмите себя в руки; ваши речи напоминают рыцарей на турнире, попусту разящих друг друга для забавы. А Саладин в Дамаске; он нас в покое не оставит, запомните это. И вы мне нужны. Остальное — пустые рассуждения.

— Господин мой король, вновь говорю я вам, что позор и потеря крови не позволят мне остаться с вами!

— Онфруа, заклинаю вас, исцелитесь!

— Желал бы я того, из послушания вам, но пронизывающий меня холод не оставляет надежды.

— Наши лекари поставят вас на ноги.

— Я лишь желаю быть прощенным вами.

— Никто не вынуждал меня следовать вашим советам. Так что вина лежит на нас обоих. Однако я охотно прощаю вас.

— Вот вы и превзошли старого Онфруа в военном искусстве. Радуюсь этому всем сердцем… Извольте распорядиться, чтобы меня перевезли в мой замок Хунен. Там я буду дожидаться воли Божьей… И прошу вас, государь, помните только о наших светлых днях, а не о нынешних…

Поскольку моя рана была несерьезной, я сопровождал короля в этом его посещении. По возвращении он сказал:

— Эта потеря невосполнима, Гио. Нет никого, кто мог бы заменить нашего старого друга. Он умирает за меня. Но смерть его бессмысленна.

Он захотел, чтобы я остался у него на время. Жара угнетала, хотя навес был поднят. Я почувствовал тошнотворный запах, исходивший от короля. Конечно, и в лагере не пахло розами. Я сказал себе, что после этой скачки и мое собственное тело пахнет не лучше. Тем не менее запах, проникавший в мои ноздри и вызывавший отвращение, был необычным. Принц хранил странное молчание. Он был бледен, и бледность эта выделялась на голубом фоне ткани. Свет фонарей только усугублял синеву его щек. Я отважился сказать:

— Вам нужно отдохнуть. Завтра предстоит тяжелый день.

— Завтрашний день будет пустым и праздным. Памятным событием станет лишь отъезд Онфруа.

Он поднял уставшие глаза к звездам, затем задумчиво стал смотреть на палисады и связки копий.

— Я говорю себе, — вновь заговорил он, — что эта встреча не была случайной… что этот перегон скота — западня, приготовленная Саладином… Я должен отплатить ему тем же. У него нет коннетабля, который бы вырвал его из моих когтей.

В другой палатке Жослен де Куртенэ вел разговор с Рено. Он воспользовался обстоятельствами, чтобы зазвать и пожурить его, но не из лучших побуждений.

— Дорогой господин Рено, вас не было в деле; это вам зачтется.

— Каким образом?

— Это не может понравиться нашему королю!

— Однако, сенешаль, старик Онфруа дал мне точное приказание. Я нес дозор на равнине, когда там собирали коз, быков и лошадей. К моему большому огорчению, я не мог остаться в свите.

— Я тоже, сын мой, хотя моя репутация давно сложилась.

— Вы считаете, что король на меня за это рассердится?

— Это мстительный человек, к тому же одаренный необычайной памятью. Бьюсь об заклад, что он запомнил имена рыцарей, которые защищали его в этой теснине, равно как и поведение каждого.

— Но ведь, в конце концов, я же получил приказ!

— Не сердитесь по пустякам, мой благородный дружок. Это всего лишь мое мнение. Однако же вам ведома болезнь Бодуэна, странная и возобновляющаяся, определяющая его настроение и суждения. Иные из нас, не понравившись королю, за незначительные проступки были высланы далеко от Иерусалима… Рено, друг мой, не будьте слишком искренни, это может обернуться против вас.