Но во многих отношениях это был только внешний лоск. Принято считать, что кельты с распростертыми объятиями приняли романизацию и что самобытность кельтов в той или иной степени была утрачена. Археологи отмечали широкое распространение гончарных изделий и предметов роскоши римского стиля. Дай им шанс, и кельты ринулись бы в «МакДональдс», как утки в воду. Слава небесам, кельты даже отреклись от своих прежних богов и стали поклоняться римским божествам! Такова обычная интерпретация. Однако сегодня историки более осторожны в своих суждениях[95].

Вначале гончарные изделия датируют по стилю, тем самым предполагая, что «туземная» посуда была сделана раньше. Затем, двигаясь по логическому замкнутому кругу, доказывают, что отсюда очевидны изменения в образе жизни местного населения[96]. Кроме того, то, что называют «римскими» гончарными изделиями, вовсе необязательно было римским. Эту посуду запросто могли делать соседние народы, контролируемые Римом. Европейские и американские историки склонны были верить в успехи романизации благодаря врожденной вере в то, что их завоевания несли в мир «цивилизацию». Поэтому они утверждали, что местное население обратилось в римскую веру, как только римляне отождествили кельтских богов со своими. Согласно Цезарю, кельты поклонялись Меркурию, Аполлону, Марсу, Юпитеру и Минерве[97]. Он считал, что кельты просто давали им неправильные имена. В действительности же это старые божества остались жить, замаскировавшись под новых.

Например, кельтский бог Беленос скрывался под латинским обличьем Аполлона Беленуса, но его праздники по-прежнему отмечались священниками, которые объявляли себя преемниками друидов. А сами друиды продолжали совершать свои обряды и во II в. н. э., что подтверждают находки в захоронении, обнаруженном вблизи небольшого городка Бро на востоке Англии. Бро был римским городом, его крепость превратилась в гражданские постройки, в нем появился новый театр. И все же здесь была могила кельтского священника, друида, в которой находился окованный железом котел и два жезла, погнутые и поломанные во время погребального ритуала. «Друидские пророчицы», несомненно, были в Галлии III в. Ведь именно такая пророчица предрекла несчастье императору Александру Северу[98], с другой консультировался император Аврелиан[99], а третья предсказала Диоклетиану, что он станет императором, когда тот убил вепря[100]. Старые кельтские боги все еще жили. Но и им приходилось приноравливаться к новым веяниям времени.

То же происходило и с именами людей. Один из жрецов Аполлона Беленуса, к примеру, носил имя Аттий Патера. Звучит вполне по-латински, скажете вы (на латинском patera означает «блюдо»). Однако поэт Авсоний, которому довелось знать Аттия Патеру, поясняет, что по-галльски patera означало «посвященный». Так кельты именовали себя и давали детям звучащие по-римски имена, за которыми таились имена кельтские[101].

Тесть Тацита, Агрикола, с 78 по 84 г. был правителем Британии. Тацит рассказывает, как под мудрым руководством его родственника британцев убеждали носить римскую одежду, говорить по-латыни и участвовать в строительстве римских храмов, форумов и других «достойных зданий». И снисходительно добавляет: «И так их постепенно подводили к деморализующим соблазнам аркад, бань и пышных банкетов. Ничего не подозревающие бритты называли эти новые привычки «цивилизацией» (humanitas), тогда как на самом деле они были составляющей порабощения»[102]. Правда, дорваться до плодов «цивилизации» могли лишь избранные. Детки начальников могли рассчитывать на римский образ жизни, но большинство бриттов — нет.

Кельтская культура не исчезла с лица земли. Когда явились римские завоеватели, она просто ушла в подполье. То же происходило по всей Западной Европе: бритты, бретонцы, галлы и испанцы сохранили жизнь кельтскому миру. Конечно, он менялся вместе с расширением торговли, распространением римского гражданства и латинского языка, с появлением в сельских краях новых римских дорог. Но если римляне перестроили сеть кельтских дорог так, что все дороги стали вести в Рим, то перестроить море они никак не могли. Британия, Арморика (часть Франции северней Луары) и испанская Галиция по-прежнему формировали атлантическую сеть связей между кельтскими народами, которая сохранится еще на долгие века.

Но для подавляющего большинства это был тяжкий путь.

ИМПЕРИИ НУЖНО РАСТИ

Многие сейчас считают, что мир классического Средиземноморья был раем на земле, и с огромным удивлением узнают, что, напротив, этот мир постоянно находился на грани голодной смерти[103]. Кельтские города были центрами торговли и ремесел, такой же частью экономики, как и сельское хозяйство. В отличие от них римские города были центрами управления и местом обитания политической элиты, жившей на доходы от официальных должностей и личных поместий. Римские города правили окружающими их землями, высасывая из этих земель все соки и обогащаясь за счет сельского населения.

Великий греческий врач Гален, который жил во II в. н. э., объяснил, почему среди сельских жителей было так распространено недоедание. Во всем были виноваты, говорил он, алчные горожане: «Обитатели городов, как было принято, отбирали сразу после жатвы и сохраняли достаточно зерна на весь предстоящий год. Они забирали всю пшеницу, весь ячмень, все бобы и чечевицу, почти ничего не оставляя селянам». Лишь немногие римские города могли снабжать себя самостоятельно. Горожане вынуждены были шарить по деревням, чтобы набить свои кладовые. Получалось, что 10 % римлян, проживавших в городах, эксплуатировали оставшиеся 90 %.

Схожая схема просматривается и в непрерывно расширяющейся Римской империи. Римские граждане в границах Италии были не обременены тяжелыми налогами — за счет жителей завоеванных провинций. Действительно, в Италии платили налоги за разрешение выращивать урожай на общественных полях и за содержание скота. Там существовали портовые пошлины и налоги на шахты, налог на продажи (отмененный Калигулой) и налог на собственность, налог на жилье и даже холостяцкий налог. Нерон же дошел до того, что ввел налог на мочу, оказавшийся не слишком популярным. Но, несомненно, основную часть доходов империи составляли подати, которыми облагались жители провинций. Для взимания этих налогов в Риме существовали сборщики, которых называли publicani. Право сбора таких налогов само по себе было золотой жилой для любого, кто имел счастье занять эту должность, поэтому в Риме стало обычаем каждые несколько лет в каждой провинции продавать должность сборщика налогов с аукциона.

И, конечно же, вся система была пронизана коррупцией. Пронизана до такой степени, что в I в. до н. э. император Август упразднил должность сборщика налогов и передал ответственность за сбор налогов городским властям[104]. Он также ввел подушный налог (фиксированный налог на каждого взрослого), потому что в годы плохих урожаев богатые платили меньше земельных налогов и налогов с продаж, а армию все равно надо было содержать. Поскольку она забирала, по крайней мере, 70 % бюджета, получался значительный дефицит. Его покрывали, поднимая подушный налог, — не все коту масленица.

Пока Рим расширялся, проблем не было. Армия платила себе сама захваченными землями, награбленным добром и рабами, превращаясь в самую дешевую, какую только можно вообразить, рабочую силу. «Рабы (servi) так называются, потому что командиры обычно продают плененных людей, то есть спасают (servare) им жизнь, чтобы убить. Именуя их рабами (mancipia), мы отражаем тот факт, что они захвачены силой оружия (manu capiuntur)»[105].

Рабы обеспечивали приток рабочей силы, высвобождая людские ресурсы Рима для содержания постоянной армии[106]. Пока Римская империя расширялась, она обогащалась. Но в Британии такая экономика дала сбой. Страбон полагал, что оккупация этих земель скорее убыточна, нежели доходна, а убытки даже больше, чем он рассчитывал. А как только в III в. экспансия остановилась, иссяк приток рабов, трофеев и новых земель, вся империя превратилась в одну гигантскую машину для взимания налогов.