— А остальные из-за честности своей, совести. Но двадцать процентов, выходит, подавили свою плохую наследственность, чувствуешь? Вот оно как. И вот чего нам в первую очередь надо добиваться, я полагаю. Из преступившего закон сделать боящегося закона, а потом — уважающего закон. А вот из злого доброго — это мы сделать не можем.

— Конечно, — согласился Лосев. — Только заставить уважать закон — это тоже, я вам скажу, непросто. Не бояться, а уважать. Тут надо всё-таки какую-то долю нравственности привить, чувства справедливости, совести.

— Верно, верно. Всё непросто. Однако надо. Никуда не денешься. А для этого, между прочим, мы сами должны в первую очередь пример показывать справедливости да совести. А всегда ли показываем? То-то и оно.

— Вот где гласность-то нужна, Фёдор Кузьмич, — запальчиво произнёс Лосев. — А вы помните, насчёт тех угнанных машин что говорили, когда корреспондент у нас был на прошлой неделе? Вы говорили, «это не для печати». Два работника милиции ночью остановили машину, убили водителя, а машину угнали. И таких три эпизода.

— Очень это наш престиж перед населением укрепит, по-твоему? — со злой иронией спросил Цветков. — Дали обоим высшую меру, и баста.

— А слухи?! — воскликнул Виталий. — Сколько слухов по городу пошло? Уже не два человека, а десять, уже банда целая якобы действовала. И не три эпизода, а двадцать три за ними было. Это что, укрепляет престиж, по-вашему? А само умолчание наше, думаете, не комментируется?

— Ладно, — угрюмо заключил Цветков. — Не наша это установка, не нам и обсуждать.

— А кому обсуждать? — не унимался Виталий. — Ох, Фёдор Кузьмич, сами рассказывали, до чего так дойти можно.

— Не бойся, умнее нас люди над этим думают. А нам жуликов ловить надо.

— Ну да. Нам жуликов ловить, другим сеять, третьим строить.

— Я про народ не говорю. А с нас спрос в десять раз больше.

— Так ведь милиция наша сама из народа, — усмехнулся Лосев. — Откуда же ей быть лучше его? Поэтому всякие люди у нас есть. Одних лучших не отберёшь, лучшие всюду нужны.

— Всюду не так нужны, как здесь. Нам именем государства власть дана, какая-никакая, а власть. Это знаешь какой инструмент? То-то же. Ну ладно, Лосев, — вздохнул Цветков, — хватит. Вечно с тобой влезешь в философию, — он решительно собрал со стола карандаши и сунул в деревянный стакан, как бы приступая к главному разговору. — Вернёмся к делу, — решительно объявил он. — У тебя есть материал для беседы с этой Мариной?

— Думаю, есть.

— Ты пока до совести её не добирайся. Думаю, глухо тут пока. Ты на её собственную выгоду и невыгоду опирайся.

— Голова у неё сейчас задурена, — вздохнул Лосев не то сердито, не то сочувственно. — Врезалась, полагаю, в этого Валерку. И подойти к нему не даёт. Вон даже фамилии его, оказывается, не знает, — усмехнулся Виталий.

— И всё, конечно, ему передаёт. Как, к примеру, вы с ней на вокзале беседовали, — досадливо заметил Цветков, потирая ладонью ёжик седоватых волос на затылке, что всегда было признаком особого недовольства. — Вот теперь и вспомни, что вы ей такого сказали там.

— Да ничего мы особенного не сказали.

— И никого не назвали?

— Ясное дело. Хотя… — Лосев помедлил. — До меня с ней беседовал Войцеховский. Но думаю…

— Кстати, — перебил его Цветков, что, надо сказать, случалось с ним чрезвычайно редко. — А кто на неё указал этому Войцеховскому?

— Мне кажется, буфетчица у них на вокзале. Хотя он тут чего-то темнит.

— А почему буфетчица?

— Да Марина с этим Валеркой зашли к ней в буфет однажды. Примерно за неделю до убийства.

— И она их запомнила?

— Запомнила, представьте себе.

— Молодец женщина. Как чувствуешь, она всё рассказала, что знает?

— А чего ей скрывать, — пожал плечами Лосев и, помедлив, с неожиданной тревогой сказал: — Я вспомнил. Войцеховский упомянул Марине про эту буфетчицу, и Марина сказала, что ей надо язык отрезать.

— Ишь ты, злая девчонка-то, оказывается. Или испугалась.

— Полагаю, испугалась.

— Ну да. Глазастая же буфетчица. Выходит, два раза она этого Валеру видела у себя в буфете, в ночь убийства и вот с нею?

— Выходит, так.

— Твёрдо опознает?

— Да не очень, — вздохнул Лосев. — В ту ночь к стойке подошёл тот, кого убили потом. А Валерка боком к ней стоял, у дальнего столика. Ну а второй раз, вернее, первый, она больше ту Марину запомнила. Яркая девчонка, в глаза бросается.

— Это тебе уже Войцеховский сказал?

— Войцеховский. Мария Савельевна потом ему рассказала.

— Гм… Потом, — с сомнением повторил Цветков. — Почему же это она потом рассказала, интересно. Ты ей этого Валерку описал?

— А как же.

— Со слов того паренька, из двора?

— Конечно. Но она прежде убитого узнала.

— Так-так… — продолжал о чём-то — размышлять про себя Цветков и наконец сказал: — Вот что. Ты бы с ней сам по тому эпизоду поговорил, когда Марина с Валеркой у неё были. Может, она ещё чего вспомнит? И один поговори, так легче. Если двое, у неё внимание рассеивается. Понял?

— Понял, Фёдор Кузьмич. Завтра же её повидаю.

— Вот так. И вызывай эту Марину. Не откладывай.

Следующее утро было воскресным, и на работу ехать чертовски не хотелось. Хотелось попозже встать, не спеша позавтракать, просмотреть газету, потом позвонить своим старикам, которых, кажется, не видел целую вечность. Да и у Светки, судя по её расстроенному виду, были какие-то планы на воскресенье. А день был солнечный и тёплый, как все первые дни сентября в этом году, и манил за город. Но ничего нельзя было поделать: розыск идёт непрерывно по таким делам, как убийство, тут нельзя терять ни минуты и об отдыхе приходится забыть.

— Ну, Витик, ты не поздно придёшь? — с надеждой спросила Светка, впрочем, по опыту зная, что ответит муж.

— Очень постараюсь, — как всегда ответил Виталий, обнимая её.

— Вот Игорь почему-то дома, — заметила Светка. — Только что Лена звонила.

— У него свои дела, — сдержанно ответил уже из передней Виталий, по привычке перед уходом полируя бархоткой свои ботинки. — Слушай! — Он даже прервал своё занятие и подошёл к двери в кухню. — Может, вечером соберёмся к ним? Что-то там не в порядке, я понял.

— Ой, давай. Я им сейчас позвоню, — мгновенно откликнулась Светка, возясь с подносом, и озабоченно добавила: — Я только маме завтрак отнесу.

Анна Михайловна, любимая лосевская тёща, плохо себя чувствовала и ещё не встала.

— Ну, я пошёл, — махнул на прощание рукой Виталий.

Привычный путь в метро ничем на этот раз не отвлекал Виталия от размышлений, только глаза пробежали по лицам немногих пассажиров в вагоне, не вызвавшим никакой настороженности.

Виталий с удобством расположился на боковом коротком диване, вытянув в пустой проход свои длинные ноги. «Игорь дома», — он иронически усмехнулся про себя. Как и остальные ребята из его группы, Откаленко сегодня забегается по автосервисам, разыскивая неведомого Валерку. Ах, нет. У Игоря сегодня другие задания. Ну а если ему предстоит сейчас новая встреча с этой Мариной. Мутная красоточка, лживая и хитрая, и не умная, а именно хитрая, к этому надо быть готовым. И Виталий ещё раз обдумал все вопросы к ней.

…Марина впорхнула в комнату, не постучав, свежая, румяная, оживлённая, видимо, в прекрасном и самом безмятежном настроении. Копна тёмных перепутанных волос обрамляла кокетливую улыбающуюся мордочку с огромными карими глазами, вздёрнутым носиком и ямочками на полных щеках. На Марине были, всё те же белые брючки, только кофточка была на этот раз не розовая, а голубая. На плече висела знакомая сумка. «Всё-таки красивая девчонка», — невольно подумал Виталий.

Он ждал этого разговора с нетерпением, для начала решив кое-что проверить. Наверное, Марина помнит свой разговор с Войцеховским. Там, на вокзале, перед тем как приехал Лосев.

— Ну чего вам ещё от меня надо? — весело и с вызовом спросила Марина. — Имейте в виду, мне заниматься надо. Во вторник я первый «хвост» сдаю.