По окончании академии она стала художницей-профессионалкой. Появились заказы, работы ее на международных выставках пользовались неизменным успехом. Будущее казалось обеспеченным, и бабушке вдруг захотелось вернуться в Россию. «Родина есть родина, ее не заменит никакая, даже самая прекрасная чужбина…» — рассказывая о прошлом, бабушка неизменно повторяла эти слова.

Возвращаясь домой, она везла с собой чрезвычайно ценный секрет: рецепт краски для тиснения по коже — в России тогда не умели делать стойких красителей.

Я всегда со странным чувством вспоминаю рассказ бабушки о том, как она завладела секретом. «Да-да, Ли, я стала самой настоящей авантюристкой», — говорила она с гордостью.

…Случилось это в Италии, в Венеции, мастера которой стяжали себе мировую славу великолепными кожаными изделиями. Однажды в компании художников бабушка восторгалась переплетом «Истории искусств» с глубоким тиснением по коже — поражали яркость и свежесть красок. Друзья пояснили, что сделан переплет на фабрике синьора Милетти. При разговоре кто-то вздохнул, кто-то невесело усмехнулся. Синьор Милетти, оказывается, применяет на своей фабрике одному ему известные красители — секрет приготовления хранится в глубочайшей тайне. О да, многие пытались разгадать секрет, но пока никому не удалось…

«А если я попытаюсь?!» — загорелась бабушка. Она была в то время молодая, самоуверенная, дерзкая.

Над ней посмеялись, а это раззадорило ее еще больше.

На следующий день на фабрике синьора Милетти хозяину доложили, что его хочет видеть знатная дама из России, а с ней синьорина «дивной красоты» — именно так выразился управляющий фабрики о моей маме, которой не исполнилось тогда и семнадцати лет. Сказавшись богатыми туристками, бабушка и мама явились на фабрику разряженные в пух и прах.

Синьор Милетти пригласил иностранок в свой кабинет. Что ж, его фирме реклама в России не помешает — великая держава, огромный рынок сбыта. И уж совсем расчувствовался хозяин, увидев в руках гостьи сумочку работы его мастеров. И такой же пояс, изящно подчеркивавший тонкую талию юной синьорины.

Бабушка и мама не скупились на похвалы. Ах, какие прекрасные, какие великолепные вещи выпускает фабрика синьора Милетти — какие сумочки, пояса, какие переплеты для книг! В России им цены бы не было… А нельзя ли посмотреть, как делаются?.. О да, очень, очень бы хотелось! Ах, они будут чрезвычайно признательны!.. Нет, они не помешают мастерам — заглянут на минутку, убедятся, что такие прелестные вещи действительно делаются человеческими руками.

Синьор Милетти расплывался в улыбках — вот она, реклама, бог торговли! Вообще-то он никого не пускает на фабрику, но таким очаровательным гостьям он не в силах отказать. Правда, в мастерских дурно пахнет, в цех разделки кож он дам не поведет, а вот к художникам — пожалуй!.. «Прошу, уважаемые синьоры, я сам буду вашим гидом!»

В сопровождении любезного хозяина гостьи осмотрели цеха. И когда проходили мимо чана, где дымилась и булькала алая, как кровь, знаменитая краска, бабушка уронила лайковую перчатку на испятнанный каплями краски пол. Предупредительный господин Милетти сам поднял перчатку… В тот же день пятна подвергли химическому анализу. Так была похищена его тайна. Ничего не подозревая, в память о незабываемом знакомстве с очаровательными синьорами из снежной России, Милетти в тот же вечер прислал в гостиницу корзину тюльпанов.

Все, что я описываю, — далекое-далекое прошлое, но моя «первая» бабушка часто рассказывает о себе, и мне кажется, я знаю о ней все. Эта бабушка живет с нами, сколько я себя помню, она домашняя, «своя», при ней я могу и капризничать, и шалить, и плакать, мне прощается все.

А «другая» бабушка… Нет, я всегда побаивалась и побаиваюсь ее пронзительных блестящих глаз, величественных манер, властного грудного голоса. В ее присутствии я теряюсь, робею.

Живет бабушка Тата в просторной комнате, заставленной огромными книжными шкафами. На полочках и этажерках — красивые старинные вещи, фарфор, гипсовые и бронзовые статуэтки. Мне в детстве всегда хотелось потрогать их, прикоснуться — они казались мне живыми. Помню, когда я была совсем маленькая, мое любопытство толкнуло меня на дикий и совершенно непонятный поступок. Тате в тот день нездоровилось, папа растапливал в ее комнате голландскую печку, а я крутилась возле письменного стола, на котором стояло множество занятных безделушек.

И вот я схватила со стола разрезной для книг ножик из слоновой кости, чудесную изящную вещицу — стебелек, по которому кралась мышь-полевка, — и, движимая совершенно необъяснимым чувством, то ли любопытства, то ли беспричинной злости, швырнула нож в пламя. К счастью, папа успел его выхватить. Зачем, почему я это сделала — не знаю. Мне было, правда, тогда всего три года, но Тата вспоминает об этом моем поступке как о великом грехопадении. Стоит мне появиться на ее половине, она принимается неотрывно следить за мной своими строгими блестящими глазами.

Чаще всего она сразу же усаживает меня на тахту и кладет мне на колени тяжелый, в шелковом зеленом переплете альбом или книгу с картинками — так меньше шансов, что я примусь шнырять по комнате и хватать все, до чего смогу дотянуться. Нередко вместе с Татой я перелистываю страницы альбома с открытками — видами городов, где она когда-то побывала. В молодости бабушка Тата немало попутешествовала. С детства и на всю жизнь врезались мне в память живописные виды Швейцарии и Австрии. Я оказалась там уже взрослой и все не могла отделаться от странного чувства знакомости — словно когда-то уже гуляла по этим зеленым взгорьям, словно в прошлом уже любовалась розовыми и снежными в солнечном свете вершинами, неправдоподобной синью озер… Запомнилось мне в альбоме и изображение фигуры каменного льва, пронзенного копьем, — из страдальчески полузакрытых глаз его струились слезы. Таким же плачущим и несчастным обнаружила я этого льва, распростертого в гроте городского сада в Люцерне много лет спустя. Я долго стояла перед поверженным каменным зверем, пораженная непередаваемым чувством давнего к нему сострадания…

В комнате бабушки Таты на стенах, не занятых книжными полками, — фотографии, портреты, картины. Меня особенно волнует одна — от нее веет одиночеством, обреченностью, гибелью. Несмотря на страх, который картина вызывает, она тянет к себе, привораживает. Я подолгу смотрю на нее, не могу оторваться.

На фоне багрового, словно окровавленного, заката к острову, поросшему кипарисами, подплывает лодка, на корме неподвижно застыла фигура в темном одеянии. Как-то я сказала Тате, что боюсь ее.

— Да-а? — как-то странно протянула она и посмотрела на меня с удивлением и, будто оберегая от чего-то, прижала к себе. — Это очень известная картина. Художника Беклина. Я расскажу тебе о ней когда-нибудь позже…

Тогда я не могла объяснить бабушкиного замешательства и лишь несколько лет спустя, прочитав под картиной ее название — «Остров мертвых», кажется, кое-что поняла.

Я люблю слушать, как Тата рассказывает о запечатленных на фотографиях бесчисленных родственниках. О, они весьма любопытны, эти двоюродные и троюродные тетушки в традиционных головных уборах кавказских женщин — белые кисейные накидки, из-под которых ниспадают на плечи черные локоны. Правда, все они кажутся на одно лицо — одинаково большеглазые и большеносые, с густыми черными бровями. О многих Тата говорит коротко и грустно: «Она, девочка, умерла», или: «Ее уже нет в живых» — и упоминает какой-нибудь далекий год, когда меня даже на свете не было… И мне тоже становится грустно…

Однажды, пораженная неожиданной мыслью, я спросила Тату:

— А ты тоже раньше была маленькая?

Она громко рассмеялась:

— Ну конечно же, Ли! Вот, смотри!

С каким-то мистическим страхом я разглядывала карточки черноволосой кудрявой девочки с таким же бантом, какой повязывают мне. Впервые в жизни осознанной тяжестью навалилось на сердце ощущение времени, которое никому и ни за что не остановить. Так трудно представить, что вот пройдут годы, и я тоже стану такая же старая, как бабушка Тата, как все эти тетушки, ушедшие из жизни. Улыбающаяся мне с фотографии девчонка-бабушка похожа на меня. Мы с ней как две капли воды. Будто это и не она совсем, а я жила когда-то. И глаза такие же, и губы, и щеки! Невозможно поверить…