В пятницу утром, пересекая по дороге в школу спортивную площадку, я увидел Остина. Тот наворачивал круги в своих «аэропедах», как каждое дурацкое утро своей ничтожной дурацкой жизни. Я постарался не задерживать свой взгляд на нём: смотрел вверх, смотрел вниз, на траву, на небо, на верхний ряд трибун — да куда угодно, только не на Остина. И поскольку я был слишком погружён в это занятие, дело кончилось тем, что я споткнулся о какие-то острые, зазубренные камни, торчащие посреди поля, и запахал носом.

Чудесно, подумал я. Теперь Остин станет ржать надо мной: мол, гляньте, он уже за собственные ноги цепляется! Но он не ржал — бегал себе, не обращая на меня внимания. Я постарался как можно быстрее убраться с поля, создав, однако, при этом видимость, что никуда не спешу.

И лишь когда я вошёл в школу, до меня начало доходить: Тайсон не добрался только до двоих непобиваемых: Остина и Ребекки. В этот момент ко мне подошла Шерил.

— Куда ты подевался? — воскликнула она. — Ищу тебя везде... — Тут её взгляд упал на мои ладони. — А с тобой-то что произошло?!

Я посмотрел на свои руки. Ну, поцарапались, когда я брякнулся на поле.

— Да споткнулся, упал... Ничего страшного.

— Я тут Тайсона пасу, — сообщила она. — Думаю, хорошо бы, если бы весь клуб поочерёдно следил за ним.

— Он здесь?

— Пока не видела.

И тут в моей голове словно что-то щёлкнуло. Некая тёмная и страшная мысль начала обретать чёткую форму. Медленно, постепенно. Сначала я взглянул на свои ладони, на покрывавшие их царапины. Камни, о которые я споткнулся — ещё вчера их там не было, не могло быть! Каким образом посреди мягкого травяного поля из земли могли вылезти такие острые булыжники? В самом центре! О нет! О нет! Нет!

Шерил, должно быть, прочитала всё в моих глазах.

— Что с тобой? — спросила она.

— Остин! — крикнул я. — Мы должны остановить Остина!

Я развернулся и на самой своей высокой спринтерской скорости понёсся по вестибюлю к выходу, отшвыривая с дороги учеников и учителей. Из-за спины до меня доносился голос Шерил, выкрикивающей моё имя, но у меня не было времени на объяснения. Может, уже вообще слишком поздно!

Я пролетел сквозь двойные двери, по дороге сбив с ног парочку ребят.

— Остин! — вопил я на бегу. Потому что насколько мне это было известно, ещё вчера тех камней там не было; а ещё я знал, что Остин каждый божий день совершает спринт через самую середину травяного овала БОСИКОМ! Все знали об этом его обычае, но только мне одному было известно о камнях, только я мог остановить его!

Я проскочил между трибунами как раз в тот момент, когда Остин начал свой бег босиком через траву, оставив «аэропеды» отдыхать и направляясь прямо к минному полю острых, как бритва, камней. Из всей сумятицы бушевавших во мне чувств одно было несомненным: я всем сердцем хотел остановить Остина.

— Остин! — крикнул я. — Остин, стой!

Но он и не подумал сделать это; он никогда бы не остановился в середине забега. Я понёсся по траве, пытаясь догнать его, но я не был достаточно быстр, нет, я не был достаточно быстр! Мне оставалось лишь в отчаянии смотреть, как он мчится прямо на камни.

Сначала на них налетела его левая нога, и в безукоризненном беге Остина возник излом. Он попытался сохранить равновесие, но тут его правая нога ударилась о другой камень, подвернулась, и в следующий миг Остина подбросило в воздух, а затем кубарем понесло по траве — настолько велика была инерция, набранная его телом.

Я подбежал к нему, но вынужден был отвернуться, не в силах вынести этого зрелища. Ужасно. Остин налетел на самые страшные камни, причём так, что хуже некуда. Подошвы обеих его ступней были располосованы, из открытых ран лилась кровь, а левая стопа торчала под неестественным, жутким углом.

Остин увидел всё это и закричал:

— Нет! Нет! Мои ноги!

Он вопил: «Мои ноги, мои ноги, мои ноги!» — снова и снова. Я видел: он только сейчас постепенно начал ощущать боль. Я присел рядом. Кругом было столько крови! Я совершенно растерялся, не зная, что мне делать.

— Мои ноги, мои ноги! Нет! Только не мои ноги! Всё что угодно, только не ноги!

Я стащил с себя футболку и прижал к одной его стопе — остановить кровотечение, а он заорал:

— О-ой! Моя лодыжка! Она сломана! У меня перелом лодыжки! Перелом лодыжки! Моя лодыжка! Моя лодыжка!

Я мало что знаю о сломанных лодыжках, но тут эксперт не нужен. Его ступня была странным образом вывернута, а когда я пытался её сдвинуть, Остин завопил как резаный. Лодыжка начала опухать и приобретать синюшный цвет.

— Нет! Только не ноги! — кричал Остин.

Моя футболка окрасилась алым.

— Всё хорошо, всё хорошо, — приговаривал я, хотя и знал, что хуже и быть не может. — Всё будет в порядке.

Остин взглянул на меня. Кажется, только сейчас он сообразил, что это я ему помогаю, не кто-нибудь другой.

— Гофер! — сказал он. — Мои ноги... Мои ноги!

К этому времени вокруг уже начали собираться ребята, а от дверей школы к нам бежали учителя.

— Эй, дайте мне кто-нибудь рубашку! — приказал я, и трое пацанов содрали с себя и бросили мне свои футболки. Я прижал одну из них к другой стопе Остина.

— Мои ноги, — бормотал он сквозь слёзы.

— Всё будет хорошо...

— Нет! Ты ничего не понимаешь! — закричал он. — Отец хочет, чтобы я участвовал в Олимпийских играх. Я должен! Он рассчитывает на меня! Я должен. Я должен бегать... — Лицо Остина краснело всё больше и больше, слёзы катились градом. — Я столько лет тренировался. Столько лет! В следующем году должен был получить личного тренера. Мои ноги! Не могу же я бегать с такими но... — Он взглянул на них. — Нет! Что мне делать? Что делать? Что я отцу скажу?! Он меня убьёт! Моя лодыжка... Ох как больно! Он меня убьёт! Что же делать?!

Остин окончательно сломался и расплакался совсем как маленький ребёнок, с таким отчаянием, что я сам чуть не разревелся.

В это время к нам пробился мистер Диллер, наш директор, взял Остина на руки и понёс в школьный медпункт. Я направился следом, но сначала сбегал на верхний конец поля, взял Остиновы «аэропеды» и прихватил их с собой.

Что бы ни сотворил Остин в прошлом, как бы он ни пихал меня носом в грязь, но такого он не заслуживал. Он был будущим олимпийцем, бег — важнейшая часть его жизни; да нет, бег и был его жизнью. А вот для меня спорт вовсе не имел такого большого значения — я бегал ради удовольствия, только потому что мне это нравилось. Раны на его ступнях зашьют, но это ещё не самое плохое: его лодыжкам понадобятся месяцы, чтобы прийти в норму. Неизвестно, как много времени пройдёт, прежде чем Остин снова сможет бегать. Если вообще когда-нибудь сможет.

Теперь, само собой, я оказался самым быстрым в команде, но мне на это было наплевать. Хотите верьте, хотите нет, меня больше заботило состояние ног Остина.

Я последовал за мистером Диллером с Остином на руках в школьный медпункт и смотрел, как медсестра обрабатывает ноги моего бывшего соперника, пока они не захлопнули дверь. Но даже через закрытую дверь можно было слышать, как он плачет. Я стоял там по крайней мере пять минут, забыв про то, что на мне нет футболки. Впрочем, с футболкой можно было попрощаться навек; но в моём рюкзаке лежала другая одёжка — майка с надписью «Гофер». Я надел её и уселся под дверью. Вскоре появилась Шерил. Потом медсестра посоветовала мне отправляться на урок, но я отказался. Шерил ушла, а я остался ждать.

Наконец сестра впустила меня в медпункт — посидеть с Остином, пока она позвонит его родителям. В комнате пахло спиртом и кровью. Ноги Остина были теперь перевязаны бинтами того же цвета, что и его «аэропеды». Сломанную лодыжку заключили в шину. Я всё ещё держал в руках его кроссовки. Положил их на стул рядом с Остином.

— Спасибо за помощь, Джаред, — сказал Остин. В глазах его ещё не высохли слёзы. Я улыбнулся. Впервые с начала учебного года он назвал меня Джаредом.